У меня так было однажды, давным- давно, то ли в 84-м, то ли 85-м году была зима. И на просто зима, а МОРОЗ… говорят, такие морозы в Питере были во время второй мировой. Вот, верю. Было настолько холодно, что казалось город вымер. Еще бы, влажность высокая- на болоте город стоит, а тут морозы до -40. Подземные воды замерзли и вспучили каменные «полы» города, страшно было смотреть на дуги трамвайных рельс, верблюжьими горбами прогнувшиеся в разные стороны. Ни лая собак, ни случайного щебета птиц, даже машины, казалось, покинули город. Одинокие, мигающие нервным желтым тиком светофоры… низко гудящие стальные тросы мостов, так непривычно и страшно. И чистое, как старая вываренная скатерть, небо, слепяще однотонное, заиндевевшее от холода. Воздух практически стоит, только изредка слышны стоны домов, а потом шарахаешься от внезапно проступающих трещин в полуметровых стенах сталинок, начинающих бежать вверх, обходя окна, к крышам. Кажется, еще чуть-чуть и услышишь гул бамбардировщиков… а потом рев, переходящий в свист и… посыплются бомбы. Бр… И взрывы, как от гранаты, от этого закладывало уши, в мертвяцкой тишине пустых улиц. Деревья, не успевшие опустить влагу из стволов, взрывались, раздираемые замерзшими соками…
И по такой погоде, когда ничего не ездит, кроме неизменных подземок, нам приходилось идти пешком в институт, потому что сессию никто не отменял. Она шла своей чередой. В институте все было как всегда: беготня по этажам, смех и гомон студентов, зачеты и экзамены, очереди в деканаты, сплетни и шпоры. Ну и что, что в аудиториях никому и в голову не приходило раздеться, учебный процесс- он как мартеновское производство, остановки не подлежит, тем более из-за такой ерунды, как -40… чай, не война.
Темнело рано, но в Питере зимой всегда темнеет рано, если вообще, успеваешь заметить, что было светло. Я шла в общагу после очередного не помню чего в институте. Поеживалась от окружающей атмосферы, на «замерзла» уже и внимания не обращала, только вздрагивала, если опять слышала треск стен.
Я шла мимо очередной сталинки, когда дверь резко распахнулась, из подъезда высунулась рука, вдернула меня внутрь темного коридора, протащила, совершенно очумелую по десятку ступенек, впихнула в прихожую и чей-то резкий, как приказ голос сказал: «Раздевайся, мигом! И в ванну!» После чего меня подтолкнули, собственно, к ванне и включили там свет.
Я настолько обалдела, что готова была сорваться, но «в ванну» меня как будто загипнотизировало. Разделась тут же, до трусов, вошла в ванную комнату- меня подтолкнули к огромной чугунной лохани, над которой поднимался пар. Не грубо, но … динамично. Влезла, как обезьянка в пасть к удаву, практически ничего не оценивая.
На самом деле, я и в общагу шла на автомате, устала, как собака, да еще и намерзлась в аудиториях и по дороге, считай- спала пешком. А тут- ванна! Горячая! Ну и что, что я ни фига не соображаю, да еще и, погрузив меня в нее поглубже, сунули в руки огромную чашку со сладким чаем и чем-то еще спиртным и вкусно пахнущим. Я расслабилась: потом буду выяснять, как я тут очутилась и что от меня хотят, пока- кайф!!
Минут через 10 кайфа я начала напрягаться. Нет, никто не заходил в ванну, не предлагал или настаивал на каких-то услугах. Мужчина, втащивший меня в дом исчез где-то в недрах квартиры, которую я и не видела… только коридор и ванная комната, но за дверью все время что-то шумно дышало… громко и глубоко. Захотелось вылезти из ванны и срочно проверить, чем же это кончится, но, честно, было страшновато, вдруг- козел какой. Нет, козел- это было бы нормально, но… обидно, после такой приятной горячей ванной и чая с коньяком (разобралась я со вкусом). И тут я увидела глаза. Много. Штук шесть. Они светились из темноты коридора, одна пара над другой, разного размера, хоть и парами, но… стремно- много глаз и все светятся. Когда я решила/ что уже подумываю на счет заорать, все пропало, мужчина вошел в ванную комнату, забрал чашку с недопитым чаем и сказал: «Очень аккуратно разминай уши и нос… и щеки. Они у тебя белые- ты обморозилась. Смотри, не сдери кожу.»
Мне было жалко недопитого чая, но в принципе, я была уже полностью деморализована: незнакомый мужчина, я, как дура, голая в теплой ванне, много светящихся глаз, обморожена… слишком большой выбор, что бы сопротивляться. Особенно при отсутствии прямой угрозы. Начала растирать нос и уши, решив поинтересоваться «про все»у того, кто умеет говорить. Покайфовать, на самом деле, не получилось: уши, нос, щеки, ноги, пальцы- все начало немилосердно болеть и колоться, и я пожалела, что отогрелась. Но меня выдернули из ванной, обвернули во что-то похожее на очередную порцию садизма- колючее верблюжье одеяло, может быть покрывало, не знаю, очень колючее, и без пододеяльника и потянули вглубь коридора, где была одна большая комната, разделенная на две части… по-вертикали. Меня загнали на условно устойчивую (одна палка с перекладинами) деревянную лестницу, толчками под зад заставили залезть на второй этаж, велели снять дурацкие мокрые трусы («дай их сюда») и завернуться в покрывало, а мне принесут ее чая с коньяком… и опять я осталась одна, в прострации и посреди шумных вдохов и выдохов вокруг. В темноте.
На самом деле, не так было и темно. Просто свет в комнате, а там была одна большая комната, был какой-то точечный, освещал местами: странное сухое дерево посредине комнаты, высокие стеллажи с книгами до потолка, сундук, большой и с кем-то. Вот этот «с кем-то» и был первым, кого я смогла рассмотреть поближе, потому что «кто-то» с сундука встал, на четырех лапах подошел к лестнице, забрался на верх, и положил морду на настил, на котором я сидела (на матрасе), закутавшись в колючее покрывало.
Честно слово, в первый момент мне показалось, что это медведь. Ну, взвизгнула я. И так уже начала отходить от стремительности происходящего, да и глаза и вдохи меня взвинтили неслабо. Подобрала лапки как можно компактнее, но деваться-то некуда: настил метрах в трех над полом, и пожарных лестниц, кроме той, по которой и я и это поднялись, не видать. А потом я услышала: «Мишка, слезь!» И морда пропала.
А еще чуть-чуть потом, рядом со мной зашевелилась шапка и оттуда высунулась маленькая, слава богу, мордочка и быстро-быстро зацокала.
Моя способность удивляться сказала- я беру тайм-аут, а истерика, почему-то решила погодить пока я спрошу того, кто говорит, что все это означает.
Получив в руки очередную кружку я начала спрашивать.
Во-первый чего меня затащили в дом и в ванну?
Потому что увидели в окне, что у меня кончик носа и щеки- белые, то есть я обморозилась уже. Потому и затащили, и в ванну- поэтому же.
Во-вторых- кто тут есть и сколько их и едят ли они людей?
Нет, не едят, много, Мишка (действительно- Мишка)- это московская сторожевая, то, что цокает- это белка, у нее в шапке дети, а папа, да, да, есть папа, но он пока во-о-он с того конца настила за мной наблюдает.
Остальные глаза чьи? (меня попустило уже, вроде только животных перечисляет)
Остальные- это еще одна собака… Где? Вон- там. Она не умеет по лестницам лазить. Спасибо- утешил.
Еще соболек.
Где?
Увидишь, когда он тебе доверять станет, пока от тебя страхом несет.
Еще Хоря, хорек, этот сидит за твоей спиной, не подскакивай- свалишься. И ждет, когда модно будет прийти и свернуться клубком у тебя на ногах- он решил тебя греть. Почему знаю? Ды-к давно вместе живем.
Пусть идет греть… Кто-нибудь, пушистый и не страшный. А это кто?
Ты что, кошек не узнаешь?
Это кошка?
Кошки. Точнее кошка и кот, но ты очень дикая какая-то, они пока не рискуют подойти поближе.
Будешь тут дикой, сидя голой в колючем одеяле, в трех метрах от пола и много всякого пушистого вокруг.
Но меня уже попускать тогда начало. Все-таки животных я люблю, а их тут много.
Как оказалось- очень.
Еще кто-то есть? Про кого мне надо спросить, что бы не пугаться потом?
Можно и спросить, но ему ты по фиг, вряд ли он, ради тебя, отклеится от батареи или откроет глаза- спячка у него.
Кто?
Вот ту корягу видишь?
Большую такую?
Да. Это варан.
Варан???
Да.
Я сидела и тихо пыталась переварить суммарное количество жильцов…
А люди еще есть?
Нет. Я, ну и ты, пока не отогреешься.
2 собаки, одна из которых обычная болонка, а вторая недомедведь. 2 кошки. Хорек, Соболь. Белки, вроде 2, и сколько-то там… в шапке детей и варан. Ну и человек, одна штука, чисто, что бы поржать и оправдать то, что это однокомнатная квартира жилого человеческого дома.
Потом мы болтали, смеялись с моего состояния опупения, белка- папа скакал по мне и что-то периодически стрекотал с плеча белке-маме (мама- черная белка, папа- обычный, рыженький). Хорь утроился на скрещенных ногах, как там и родился. Одна из кошек все время пыталась лечь на него, что бы и ее погладили, вторая грела мне спину. Соболь то мотался как жареный, то, вдруг замирал в ком-нибудь месте, тут же пропадая из виду.
Больнью (болонка) подняли на руках наверх и она ластилась к хозяину, а Мишка залез наверх сам, причем настил ощутимо прогнулся, но выдержал эту махину. Как собака может забраться по веткам- перекладинам на 3 метра вверх, я не знаю, но он это делал легко и привычно. Этот дом жил и двигался весь… А через час я, расслабившись и отогревшись, нагло заснула, не спросив хозяина, а где же будет спать он.
Варана я рассмотрела утром- страшненький, большой, хорошо, что не двигался.
Провожали утром меня все кроме белки-мамы- так практически не вылезала из шапки и варана, за что ему спасибо.
Мои уши, нос и щеки были спасены каким-то жиром, вроде барсучьим… или медвежьим.
И больше я не видела эту семейство….15 лет.
А через 15 лет я приехала в Питер и мне очень захотелось найти эту странную квартиру, хотя и подумывала, что, за такой немалый срок, все тут могло поменяться.
Знакомый дом, опять зима, но уже просто сыро, никаких тебе особых морозов. Я подождала пока откроется подъездная дверь- теперь тут стоял кодовый замок. Поднялась на этаж и позвонила, запоздало поняв, что совершенно не представляю, что я буду говорить тем, кто откроет дверь. Ведь все было 100 лет назад, одну ночь и, возможно, совершенно с другими жильцами.
Человек не поменялся. Но больше всего меня поразила первая фраза, которую он сказал:
«А, это ты. А у меня теперь 4-ре белки. Заходи.»
Мы сидели на кухне, пили чай, периодически я вынимала белку из волос и аккуратно спускала на пол, гладила кошек, следила глазами за хорьком, наверно, новым, не разбираюсь я в них. Чухала головы собак, подсовывашихся под руки, и была абсолютно афигевающе счастлива, как и тогда, много лет назад, когда отогрелась и поверила, что сказки бывают.
