Мои двойняшки... Есть один порок у счастья, слишком жаль его терять....

Я была не просто счастливой «беременюшкой», я чувствовала себя вдвое счастливее всех, потому что в моей груди билось не 2, а целых три сердечка! я каждый день радовалась и благодарила Бога за такую радость, а на моей майке красовалась надпись «у меня в пузяшке, сладкие двойняшки».
Беременность протекала беез особенностей, когда я привыкла к токсикозу и вечной тошноте (даже на поздних сроках), и вот в одно прекрасное утро я проснулась в луже воды. я подлетела как ошпаренная, ведь у меня только началась 28 неделя беременности. К такому повороту событий я была мягко сказать не готова.

Я вызвала скорую и металась по квартире из угла в угол, Скорая приехала в течение пяти минут и вначале они дааже подумали что у меня доношенная беременность, потому что живот у меня был огромный.

Когда же я сказала свой срок, меня быстренько усадили в скорую и мигом привезли в перинатальный центр, там осмотрели — и приняли решение пролонгировать беременность. Как мне сказали, воды отошли не все, и родоразрешение можно отложить еще максисум на трое суток. Меня положили в стерильную палату под названием ЗАЛ ОЖИДАНИЯ), прикрепили аппарат КТГ, и сделали уколы чтобы у будущих малышей раскрылись легкие. Я пролежала в этой «палате» двое суток… не вставая с кровати, всё это время у меня периодически начинались схватки, которые «гасили» капельницами. Живот в это время жил своей жизнью, так как будто проходили кулачные бои. К концу второго дня схватки не прекращались даже когда лежала под капельнией, увеличили дозировку — началось кровотечение из носа. Рода начались стремительно — перевезли меня в род зал, всё лицо в крови, в 01.45 меня привезли в родзал, в 2.12 первый мальчик, в 2-24 — снова мальчик (ждали мальчика и девочку). 1150 и 1450, рост 36 и 39 см. Я помню это ощущение нереальности и какой то писк, как будто котята пищат… спросила у акушерки — это они… она, да, они так плачут… мне же сделали общий наркоз и я куда то «уплыла». Меня увезли в палату спать, а малышей в реанимацию.

Утром сразу к ним прибежала… маленькие… крошечные… синие… худые… кожа да кости. хотя мне сказали что дня 28 недель они достаточно крупные. На узи за день до родов мне говорили что оба по 900 гр, поэтому когда мне сказали их реальный вес — подумала «обошлось», теперь то с ними все будет хорошо.
Вначале Дима стал набирать вес быстрее, хоть и родился меньшим, его первым перевели с ИВЛ на Сипап, и вот — я пришла к ним — он первым открыл глазки и посмотрел на меня… такой смешной… рассматривает меня… Миша же всегда спал… но тоже шел на поправку…

через 19 дней меня поздравили с выпиской из реанимации, мне приготовили отдельную палату с 2 кювезами, где мы должны были лежать все вместе, я уже перенесла туда все вещи и пришла в реанимацию, но мне сказали что Дима опять перешел на ИВЛ, поэтому переводят в палату только Мишу.

С первого дня их жизни я сцеживала грудное молоко для них обоих и носила его каждые три часа в реанимацию и днем и ночью.
Теперь мне я сцеживала молоко, кормила (через зонд) 1 ребенка в палате, меняла подгузники, переворачивала и бежала на другой этаж в реанимацию, покормить, поменять, перевернуть второго ребенка… я постоянна чувствовалаугрызения совести перед Димой, за то что я не могу побыть рядом с ним в реанимации, потому что не могу надолго оставить одного второго ребенка, и я бегала урывками туда-сюда, надеяь что скоро Диму так же переведут в палату и мы «воссоединимся».

В то утро я прибежала опять галопом в реанимацию, и замерла у кювеза, он выглядел совсем по-другому, я аже проверила табличку с именем, все верно, на ней написано Шмелев-I, но я не могла поверить что это мой ребенок… синий, отекший, синяки под глазами… я к сестрам, они «мы не знаем ничего, спросите у врача», разыскиваю врачей, мне говорят обратитесь к заведующему отделением. я к заведующему — тот «Да, Вашему ребенку поплохело» (я процитировала), «обычно один из двойни сильнее, а второй выхаживается хуже» Я — но вчера он выглядел совсем подругому. Он же весь отекший. Мне в ответ «это от того что у него не выводится жидкость из организма, возможно какая то инфекция, какая мы сейчас выясняем. мы уже поставили катетер для вывода мочи, отек спадет в течение нескольких дней».

я возвращаюсь в палату… меня трясет… пытаюсь убедить себя что всё будет хорошо, но не получается… звоню мужу… реву… снова сеживаю молоко, бегу в реанимацию… он в том же состоянии… разговарию с ним, прошу его поправиться, пожалуйста миленький только живи… возвращаюсь в палату… вижу из далека что двери настежь, забегаю — в палате врачи… у второго ребенка случился приступ… апноэ… он не дышит… сатурация падает до 30 (при норме 100), снова подключают к кислороду и привозят в палату кучу аппаратуры… теперь моя палата тоже похожа на реанимацию… Я стою и думаю, где я сейчас нужнее, там или здесь…

эти три дня были для меня самыми тяжелыми… я постоянно плакала и говорила сквозь слезыы все будет хорошо-все будет хорошо. Я уже немного привыкла что оба моих ребенка в тяжелом состоянии, но когда пришла в четверг вечером в реанимацию — увидела что возле кювеза Димы много новой аппаратуры, я открыла кювез — и слезы просто потекли из глаз, его лицо было абсолютно безжизненным, я взяла его за ручку но в ней не чувствовалось жизни… в это время подошла мед.сестра и сказала чтобы я больше молоко не приносила, что ему не нужно… для меня это прозвучало как приговор «всё-конец»… я вышла из бокса и села на диванчик у входа… я помню как ко мне подошла врач, стала успокаивать, говорила что же вы так расстраиваетесь, он выкарабкается..."
Я вернулась в палату, у Миши снова апноэ, я снова привела его в чувства — сатурация же скачет и приборы пищат… я сцеживаю молоко на двоих, хотя знаю что одному из них оно уже не требуется… в 12 ночи след кормление… я кормлю Мишу и сажусь на кровать… я должна идти кормить Диму, но мне сказали не приходить… а что мне тогда делать, сидеть здесь пока он там один… я собираюсь с силами и иду, пусть не кормить, но хотябы пожелать своему малышу спокойной ночи… это была наша последняя встреча… он выглядел таким измученным, как же мне было его жалко, такой маленький и беззащитный… в этот момент заорала сирена на всех приборах… я лишь увидела надпись — Брадикардия… Прибежали врачи и выталкали меня из бокса...
Я возвращаюсь в палатту на автомате, не дыша. Утром меня разбудил телефонный звонок, после бессонной ночи я так не хотела брать трубку, но звонок был слишком настойчивым. Беру. Это звонит заведующий отделением реанимации. просит подойти.
Он мог ничего не говорить, я всё поняла… но бежала на второй этаж, надеясь что он скажет что то о чем я подумала — не правда. что Диме стало лучше.

Я встречаю его в корридоре не успев добежать до кабинета, и он отводит меня в сторону и говорит «Умер ваш ребенок»… я не знаю что он говорил дальше… а он говорил и говорил. но я уже ничего не слышала, для меня прозвучала фраза которой я так боялась.
Я разворачиваюсь и бегу в реанимационный бокс, забегаю — там всё на месте, все кювезы, сидят медсестры — но там где лежал мой Дима — стоит кювез, и внем пусто. пустой кювез. И больше нет таблички «Шмелев №1».

Я возвращаюсь в свое отделение, в бокс, отведенный для мам с двойнями. Теперь я там единственная мама с 1 ребенком. В столовую не хожу, там все (от персонала до мамочек) обсуждают умершего ребенка. Медсестры стараются ко мне не заходить, а врач передает успокоительное, которое не помогает.

Я сижу рядом с кювезом, с надписью «Шмелев№2»
Да, конечно, все вокруг стали говорить что мне еще повезло, у тебя есть второй ребенок… когда выяснилось какие тяжелые последствия для его здоровья его ждут… доводы доброжелателей закончились.
Дома меня ждала коляска для двойни, когда нас выписали я не могла смотреть как пустует вторая люлька...
Я страюсь не думать о грустном чтобы не плакать, но и не хочу чтобы из моей памяти стерлось воспоминание о Диме, как будто его вообще не было… он был… был моим первым ребенком… я его любила и люблю...