Митрополит Сурожский Антоний. О прощении грехов и о примирении.

(...)
В Древней Церкви исповедовались не одному священнику, а перед всеми собравшимися. Человек говорил о себе все, что имел сказать, потому что когда мы грешим, мы грешим перед Богом, но всегда против кого-нибудь. Мы не оскорбляем Бога непосредственно, не обращаемся к Нему с руганью, не делаем чего-нибудь Ему лично вредного. Но мы раним человека, делаем зло человеку, через человека совершаем грех. Поэтому люди должны с тобой примириться, чтобы Бог мог с тобой примириться...

(...)

У нас был старик во Франции, лет 86-и, когда я его встретил. Пришел ко мне на исповедь и после исповеди попросился ко мне на разговор. (Я вам могу рассказать, потому что это был разговор, не исповедь, так что мне резать язык не придется, и прикусить я не обязан).

Он мне рассказал, что когда ему было лет двадцать, он воевал в белой армии, и в их отряде была сестра милосердия, девушка, которая в него была глубоко влюблена, и он ее глубоко любил. Они решили пожениться, как только будет возможность. И во время каких-то боев она высунулась не вовремя, и он ее застрелил, насмерть убил. Он мне говорил: прошло больше шестидесяти лет, – я не могу утешиться, я не могу прийти в себя. Во-первых, я убил любимую девушку, во-вторых, я оборвал молодую жизнь; она только расцветала, как цветок, который начинает раскрываться любовью, радостью, надеждой, и я это всё прекратил. Я убил девушку, которую сам и любил, и не могу сам утешиться (он так никогда и не женился); что мне делать? Я спросил: А что вы делали? – Я ходил на исповедь, исповедовался много раз, и получал разрешительную молитву в ответ на мое действительно душу разрывающее покаяние. Я получал прощение от Бога, я причащался Святых Даров во исцеление души и тела, я раздавал милостыню (то, что у меня было и чего не было), прося нищих или бедных молиться за меня, чтобы Бог меня мог простить, и никогда на меня не нашел покой. Что я могу сделать?

Я ему тогда сказал (вы, может, найдете такой ответ очень примитивным, но я не сложный человек): Вы ходили просить прощения у Бога, Которого вы не убивали, у священника, которого не застрелили, и никогда вам не пришло в голову просить прощения у Маши, которую вы убили. Она единственная имеет право вас простить, потому что и Бог не имеет права вас простить без того чтобы ее спросить: А ты, Маша, его прощаешь или нет? (Иначе это просто несправедливость: убил одного, а прощать тебя будет другой). После вечерних молитв сядьте спокойно в кресло и поговорите с Машей. Если вы верите, что Бог – Бог живых, а не мертвых, если вы верите, что Маша в Боге и с Богом, она, значит, жива и может вас слышать. И вот поговорите, всё свяжите, расскажите об обстоятельствах (она их, конечно, знает, но иногда надо рассказать то, что другой человек знает, просто чтобы поделиться, чтобы вылить душу), расскажите всё, всё, всё, и попросите ее помолиться перед Христом, чтобы Он вам ниспослал мир. Если мир на вас снизойдет, знайте: Маша простила и вы можете быть спокойны и ждать своей смерти как радости встречи не только с Богом, но и с любимой Машей…

Он это сделал; на следующий день я уже уезжал, и он мне послал записку: Я это сделал, и на меня сошел такой покой, что я знаю: Маша меня простила, и я примирен с Богом…

Это я говорю к тому, что даже за пределом смерти можно испросить прощение и примириться, но не без того чтобы жертва твоего греха тебя простила, поскольку это возможно, если человек уехал, его не спросишь, но с твоей стороны должна быть готовность на полную откровенность и на получение прощения.

Из беседы митрополита Сурожского Антония с подростками (1988 год).