В начале девяностых годов я служил в храме святого благоверного царевича Димитрия при Первой градской больнице. Тогда в одном из отделений лежал брошенный дедушка. Его давно пора было выписывать, но родные не спешили за ним приезжать, и его оставили в палате на неопределенный срок. Настоятель храма отец Аркадий Шатов (ныне епископ Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению) благословил работавших в отделении девушек из Свято-Димитриевского сестричества взять опеку над покинутым пациентом. Месяцами он лежал в палате, постоянно кто-то поступал новый, кого-то выписывали, а кто-то умирал. Он все время страдал, и не столько от болезней, сколько от обиды за то, что в конце жизни остался один. Это был человек с трудным характером, он тяжело переносил предательство близких и, несмотря на то, что за ним подвижнически ухаживали сестры, постоянно на всех сердился.

К тому же дедушка оставался ярым безбожником. Судя по возрасту, родился он еще до революции и был крещен, но вся жизнь его прошла при советской власти, в разлуке с Богом. И хотя его окружали девушки, которые горели христианским служением, он на их веру не откликался. Не отвечал он и на предложения покаяться. Вдруг неожиданно старичок захотел исповедаться, и меня позвали к нему. У нас состоялся долгий разговор — ему было в чем каяться, — и вскоре его страдания завершились, Бог его прибрал. Видно было, что Господь ждал, когда произойдет это раскаяние.

Этот эпизод я запомнил отчасти потому, что почти параллельно с ним произошла такая история. Я шел со Святыми Дарами по больничному саду мимо корпусов клиники. Вдруг ко мне буквально подбегает женщина и просит подойти к ее матери. Они приехали недавно, мама была в тяжелом состоянии, и дочери предложили её причастить, посоветовав сходить для этого в храм, где все время было дежурство. Она вышла из отделения на улицу и почти сразу увидела меня. Я отвечаю: «Пожалуйста, я как раз иду мимо этого корпуса по вызову на требу и к Вашей маме зайду». Мы сделали около ста шагов, вошли в здание, поднялись на нужный этаж, но оказалось, что больная уже скончалась. Всего пять минут прошло с того момента, как ее дочь ушла за священником.

На первый взгляд, получается что-то странное. Почему милосердный Господь в одном случае так долго ждал покаяния, а в другом — не дал возможности покаяться? Где же тогда милосердие? Но это противоречие — кажущееся. Разница между этими случаями в том, что дедушка сам захотел покаяться, но готова ли была каяться та женщина — нам неизвестно. Желание дочери — это все-таки не ее собственное желание.

Господь долготерпелив и многомилостив, не желает смерти грешника, но хочет всех спасти. Так что тем, кто жаждет чистосердечно раскаяться в своих грехах, такая возможность дается. Но, между тем, упустить ее легче, чем кажется. Эти два больничных эпизода для меня служат свидетельством непрекращающейся реальности духовной жизни, начало которой мы видим на Голгофе, где Спаситель оказался распятым между двумя разбойниками. В этот смертный час по неизъяснимому велению души один из них начал хулить, а другой воскликнул: «Помяни меня, когда приидешь во Царствие Твое!». И первым вошел в него.

протоиерей Алексей Емельянов

Журнал Фома