Как помочь ребенку пройти его собственный путь?

часть 1:

Ксения Лученко. Возникает вопрос, а насколько вообще родители могут навязывать детям свои представления? У меня недавно был разговор с подругой. Она совсем не церковная, но не воинственный атеист, она говорит: «Я понимаю, что Бог есть, но я совершенно не убеждена, что Библия, Евангелие – это Божественные книги, зачем вообще в церковь ходить?» У нее нет такой потребности, она очень честный, спокойный человек.

И вот у ее ребенка есть очень верующая, церковная бабушка со стороны папы. Подруга, чтобы не устраивать конфликтов в семье, добросовестно разрешила крестить ребенка. Но бабушка, исходя из тех соображений, которые вы сейчас изложили, несет ответственность за крещеного по ее настоянию младенца, и она мальчика водит в церковь практически тайком. Ребенок еще маленький, ему три года. И подруга меня спросила: «Это же ненормально, когда я прихожу и вижу, как ребенок целует икону! Я не хочу, чтобы мой ребенок целовал икону. Если он вырастет и захочет бить поклоны или думать, что мир создан за шесть дней, – пожалуйста. Но это мой ребенок, я не хочу, чтобы ему навязывали мировоззрение. И что мне делать? Я ей запрещаю, а она его все равно тайком в храм водит».

И она меня этим вопросом поставила в сложную ситуацию. Потому что я вроде бы должна быть на ее стороне — как подруга: возмутительно, что бабушка вмешивается в жизнь семьи, ребенку что-то навязывает. Но все-таки я очень хорошо в этом смысле понимаю бабушку. В итоге я честно сказала, что мои дети целуют иконы, никто еще не умер от этого, и что мне кажется очень уютным, когда ребенок все-таки имеет какое-то целостное представление о мире, а не стоит с младенчества перед неизвестностью. Но, честно говоря, этот ответ ни ее, ни меня не удовлетворил.

Священник Сергий Круглов. Это один из тех прекрасных настоящих случаев в жизни, который не подходит ни под какие каноны, который нельзя отрефлектировать. Мы очень часто забываем вот какую вещь: вера Христова не только несводима к канонам, к правилам, к тому, как должно быть, как положено, – она гораздо больше этого. Потому что вера Христова – это жизнь. Христос сам про Себя сказал: Я есмь Путь, Истина и Жизнь (Ин. 14: 16).

Мы считаем, что истина – это ряд каких-то, так сказать, максим, догматов, с которыми надо соглашаться или не соглашаться, принимать или не принимать. Истина – это другое. А кроме нее, есть еще и путь, и жизнь. Прохождение пути, то, что наша жизнь еще не кончена, – это великий повод для надежды и радости. Потому что как бы ни была плоха ситуация и страшна, знаешь, что она не конечная, что все еще продолжается, мы еще в процессе. Главное, остановку в пути не принять за конечную цель, часть истины за всю истину. Мы должны двигаться дальше, в этом случае происходит жизнь.

Будет ребенок христианином или нет, никому не известно. Вера вообще, как и все значимое в жизни, – это риск. Вступление в жизнь – это огромный риск. Когда рождается ребенок, мне всегда кажется, что он кричит потому, что чувствует, в какой сложный мир попал. Он же человек, он что-то себе думает. Это великое событие и страшное потрясение для него. Наверное, он догадывается, что жизнь полна многих опасностей. Еще непонятно, когда родился ребенок на свет, однозначно хорошо это или плохо. Кругом столько всего: стафилококки, всякие разные болячки, несчастные случаи, – все что угодно с ним может произойти. А, тем не менее, вступая в жизнь, человек рискует, и родители рискуют, рожая ребенка, и из этого получаются прекрасные вещи: ребенок живет, растет.

Вот и вера христианская – это то же самое. Неизвестно, хорошо или плохо, что бабушка этого ребенка водит в храм: может быть, это будет хорошо, а может, плохо. Неизвестно, кто из него вырастет: поживем – увидим.

Ксения Лученко. А делать-то что?

Священник Сергий Круглов. Жить, жить дальше. Как есть, так и есть. Прежде всего, наверное, этой женщине с бабушкой, со свекровью наладить отношения, о чем-то договориться. Как говорил Бернард Шоу, советы — как касторка: давать легко, принимать противно. Поэтому я не советы даю, а пытаюсь понять. Вот был бы я на месте этой мамы, что бы я делал? Я бы попытался просто посмотреть на голые факты, без всяких разных домыслов, непредвзято: ребенку какие-то вещи нравятся, ему нравится целовать икону, нравится, как в храме свечечка горит. Очень многие дети естественным образом тянутся к религии, им это просто нравится. Если ребенку это нравится, значит, в этом есть что-то хорошее. И это повод задуматься: если это хорошее, если оно нравится ребенку, почему не нравится мне? Как мне сделать так, чтобы мы с ребенком были заодно в этом вопросе?

Ксения Лученко. Это какая-то очень субъективная вещь. Может быть, ребенку нравятся какие-нибудь мультики про монстров – и что?

Священник Сергий Круглов. Я имею в виду, что наш ребенок – всегда для нас повод задуматься о том, что изменить в себе. Человек должен понять, что просто путем запретов никогда ничего хорошего не вырастает. Надо разобраться, почему ребенку это нравится, что в этом хорошего.

Ксения Лученко. А ребенку, может, это и не нравится? Его просто водят и все, он естественно это воспринимает – мама водит в парк, а бабушка водит в храм. Ему и там хорошо, и сям хорошо. А мама считает, что нельзя навязывать ничего.

Священник Сергий Круглов. Любое воспитание – это навязывание. Что ей делать? Ну, в какую-то сторону уже определиться.

С одной стороны, когда детей воспитывают в вере бабушки, из этого может получиться целая страна полуязыческих атеистов, каких мы сейчас видим. А с другой стороны, наоборот, могут выйти и святые подвижники, многих из которых воспитали бабушки. Один епископ приехал в Америку в советское время, ему сказали: «Ваши храмы полны бабушек; когда бабушки вымрут, что будете делать?» А он ответил: «Наши бабушки бессмертны».

Это жизнь, это риск, неизвестно, чем это кончится. И как быть с ребенком? В каждом конкретном случае, несмотря на все наши соображения, на все наши доводы, получается так, как получается. В одном случае мама крестит ребенка в младенчестве, и из него получается действительно христианин, он приходит к Богу. В другом случае мама крестит в младенчестве – и из него получается не пойми кто. В одном случае умный папа решает: «Пусть мой ребенок вырастет и сам решит». И действительно, так и получается, ребенок принимает Крещение. В другом случае папа так решает — а ребенок вырастает, и ему вообще все это не надо.

Поэтому я думаю, что практику крещения во младенчестве лучше все-таки не менять. Когда паровоз идет на полном ходу, начинать менять колеса, даже если они дребезжат или в колесе трещина, лучше не стоит. И колесо не поменяешь, и руки тебе оторвет, и паровоз может с рельс сойти. То есть уже настолько сложилась практика, что если что-то в ней сейчас насильно менять со стороны, ничего хорошего не получится.

Ксения Лученко. Вернемся к теме отцов и детей. Все-таки странно устроено, что, с одной стороны, ближе родителей и детей у человека в естественной, нормальной жизни никого нет. Отношения родителей и детей, предков и потомков, все равно самые крепкие. Дело даже не в кровных узах, а в совместной семейной жизни. Но при этом написано: «Оставь отца и мать и прилепись к жене». Как детей отпускать? Не обязательно к жене, а вообще: они же все уходят в какой-то момент. И очень многие взрослые, даже при хороших отношениях, при хорошем детстве, со своими родителями в итоге не очень близки.

Как так получается, что пока ребенок маленький, родители для него – весь мир, а он для родителей – самое ценное, что есть; а потом он для родителей продолжает оставаться самым ценным, а родители, скажем честно, занимают в его жизни довольно небольшое место?

Священник Сергий Круглов. У ребенка с родителями должно быть что-то общее, что они любят, а не просто друг друга. Когда у них есть что-то общее, отношения остаются на всю жизнь. Если у родителей весь свет в окошке только ребенок, он неизбежно уйдет, потому что это закон природы, это закон Божий – ребенок вырастает и уходит. Если бы дети не уходили, жизнь бы прекратилась. Это правда. Просто родители не всегда понимают, что должна наступить другая фаза отношений. Любовь не прекращается, она просто меняет свой вид, она живет, она изменяется.

Ксения Лученко. А часто на исповедь приходят родители, матери, которые с этим не могут справиться?

Священник Сергий Круглов. Часто. Приходит очень много родителей, которые в этом отношении покалечили своих детей, и осознали это. Никто их этому не учил, никакой батюшка с амвона им про это не говорил. Мы еще раз убеждаемся, что прав Тертуллиан [2], и душа – христианка по своей природе. Законы Божьи есть у человека внутри. Потому что мы же дети Божьи, у нас же гены Божьи есть, и если человек действительно слушает свою душу, свою совесть, он начинает понимать, чувствовать, по крайней мере. Приходят многие, жалуются на себя, каются в том, что они испортили жизнь своим детям, что они теперь этим болеют, они не могут с этим справиться. Но есть и такие, которые не осознают.

Я часто вспоминаю одну женщину, которая пришла и плакалась: «Ой, помогите, что делать? У меня вот сынок, мальчик, у него несчастье в жизни – плохая, противная баба, такая-сякая, развратная, его окрутила, заморочила ему голову, у самой двое детей, вот он к ней ушел, жизнь его – трагедия, жизнь кончена». Я говорю: «А сколько ему?» Думаю, мало ли, всякое бывает, у парня опыта нет, молодой еще. «Сколько, – говорю, – мальчику лет?» Отвечает: «Сорок два года». Классический случай не перерезанной пуповины.

И многие дети привыкают, сами не хотят ничего менять. Самые легкие случаи, когда начинают искать себе не жену, а эквивалент мамы, это еще ладно. Но бывают случаи, когда в брак вступают трое: она, он и его мама. Это настолько распространенный кошмар, что это давно вошло в фольклор и в сознание народа. И это почти никто не осознает как что-то трагическое. Это просто повод для анекдотов.

Ксения Лученко. Так как отпускать детей? Как принять, что они уходят? Ты остаешься фактически так же, в том же состоянии, в котором ты был до того, как они родились. Ну, не совсем, конечно, но, по крайней мере, физически, в бытовом смысле.

Священник Сергий Круглов. Мы же меняемся всю жизнь. И уход детей – это тоже одна из ступенек на пути перемен. Так же точно, как другие события в нашей жизни – взросление, влюбленность, болезнь или еще какой-то эпохальный для тебя опыт. Конечно, во многом от нас зависит, как именно мы изменились.

Например, тяжелая болезнь. Один человек сломался, а другой принял ее, пережил, получил опыт, духовно изменился. Так и здесь. Лагерь, война, другие события меняют людей. Хотя на этот счет есть разные утверждения. Григорий Померанц [3] утверждал, что лагерь не меняет человека, он только выявляет то, что у него было всегда, кристаллизует.

Но тем не менее осмыслить свои реакции на уход ребенка – это значит осмыслить себя, то есть встать на путь перемен в самом себе. Это повод задуматься о себе: кто я, зачем я живу, считаю ли я ребенка просто своей собственностью или все-таки я понимаю, что это дитя Божие, это человек, который вступает на свой собственный путь? И как я теперь могу помочь ему пройти этот путь? Я могу только в кататонии [4] пребывать или в постоянной истерике: «Ой, бедный пошел на речку, да вдруг он утонет?» Или все-таки я действительно смогу помочь ребенку на этом пути, зная, что он будет нелегким?

Ксения Лученко. Насколько заповедь «плодитесь и размножайтесь» безусловна? Ведь есть же люди, которые не хотят детей, так называемые чайлдфри [5] которые осознанно считают, что они детей не хотят, что это им в жизни не нужно, что это не для них, что они не готовы. Это грех или это просто у всех свой путь?

Священник Сергий Круглов. На что похоже грехопадение? Взяли большой таз воды и выплеснули его куда-нибудь. Пока вода катится по полу, она имеет один цвет, когда она выкатилась на порог, стала другого цвета, впиталась в песок, стала грязью. Та вода, которая была изначально, и та, которую мы имеем на выходе, – это не одна и та же вода. Человечество, которое было изначально, и то, которое мы имеем на данный момент, не одно и то же. В нем много изменилось, много искривлений. У каждого человека есть своя мера, конкретно в контексте его жизни, если говорить просто. Поэтому для одного рожать детей – это его мера, для другого есть другая мера.

Той составляющей человека, которая побуждает его исполнять эту заповедь, может в ком-то почти не быть. И тут важно осознать: «Да, я человек покалеченный, я не могу поднять огромный вес, я могу только спичку поднять». Если человек – христианин, если он живет в христианском контексте, это излечимо. Он начинает понимать: «Вот это моя мера, я могу только это». То есть пусть он чайлдфри, но не по злостному какому-то безбожному убеждению, а просто понимает, что он не может иметь детей, зато он способен на что-то другое, приспособлен приносить пользу ближним и исполнять заповеди любви каким-то другим способом.

Мы знаем много таких людей. То же монашество, например. Но при этом человек не осуждает тех, кто живет иначе. Он понимает, что ни один человек – не остров, что все мы связаны и восполняем друг друга. Если я больной, у меня нет здоровья, мне помогает тот, кто здоров. А я помогаю тому, у кого нет того, что есть у меня. Здесь важно даже не то, есть ли у человека дети или нет, много ли их или нет. Важен контекст, причины, почему человек хочет иметь детей или не хочет. Ведь не всякое желание иметь детей – от Бога. Бывает и холодный расчет, и инфантильное «то ли пекинеса завести, то ли ребенка»…

Ксения Лученко. Несчастные бесплодные женщины, которые во что бы то ни стало хотят иметь детей, – это же не всегда потому, что нужен пекинес, игрушечка.

Священник Сергий Круглов. Нет, конечно.

Ксения Лученко. Иногда просто очень сильный материнский инстинкт, потребность любить. И они вот бьются, делают все эти ЭКО, подсадки…

Священник Сергий Круглов. Мы должны понимать, что мы живем в таком мире, в котором полно мучений и страданий. Это одно из страданий, которое выпало нам в жизни. И очень часто вопрос «почему?», «за что?» не имеет никакого смысла, на него нет ответа. Зло не имеет в принципе никакого смысла. Почему болезни, страдания, почему бесплодие у человека? Да ни почему. Потому что так сложилось в нашем покалеченном мире.

Ксения Лученко. Где предел, на котором это бесплодие надо принять? До какой черты надо бороться?

Священник Сергий Круглов. Этого я не знаю, это у всех людей по-разному.

Ксения Лученко. Потому что все эти истории с бесконечными тратами времени, денег – бешеных же денег стоят все эти ЭКО и прочие лечения. Упорные люди годами над этим работают, подрывают здоровье гормональными стимуляциями.

Священник Сергий Круглов. Здесь единого ответа нет. Одинаковые действия в одном случае добродетельны, в другом случае греховны. Важно, что движет человеком и почему. Но для меня очень важен вот какой момент: когда человек хочет иметь детей – это для него повод прежде всего задуматься над тем, умеет ли он любить. Дети – это те, кого прежде всего надо любить, то есть все сводится к любви. Умею ли я любить, хочу ли я любить, готов ли я на какие-то жертвы? Человек проверяет себя. Часто бывает, что в семье нет детей, а надо на кого-то изливать любовь. Ну не можешь ты родить – возьми приемного. Вот же объект для любви. Полно брошенных детей.

Ксения Лученко. Я заметила, что люди, у которых нет детей, по самым разным обстоятельствам – бывает бесплодие, а бывает, просто не вышли замуж или не женились, – все-таки совсем иначе смотрят на мир. Даже если говорить, например, о политологах и публицистах, бездетные совершенно иначе анализируют общественно-политическую реальность. Наличие детей все-таки сильно влияет на то, как человек относится к миру, к будущему, к другим людям.

Священник Сергий Круглов. Да. Может быть, я ошибусь или скажу слишком круто, мне иногда видится, что люди, которые не имеют детей, очень часто не принимают человеческой немощи. Они гораздо меньше снисходительны к слабостям человеческим, из которых, собственно говоря, на 90% состоит жизнь. Они гораздо более нетерпимы к тем, кто не обладает добродетелями, которые есть у них.

И я иногда думаю, что с христианской точки зрения важнее не то, насколько ты обладаешь добродетелью, а насколько ты снисходителен и терпим к недобродетели и к немощи другого человека. Не то, насколько ты силен, а то, насколько ты способен сочувствовать слабым, принять, понять. Добродетельные, праведные люди часто представляют себе мир, который только из одних праведников безгрешных и состоит. Если туда случайно попадает грешный человек – все, ему конец.

Ксения Лученко. Насколько мы вообще предопределены семейными связями? В советское время всячески подчеркивалось, что сын за отца не отвечает, хотя на самом деле отвечали, и еще как, но идеологически считалось, что семейные традиции и связи – пошлое мещанство. А сейчас наоборот: что-нибудь спросишь, и получаешь ответ, начинающийся со слов «у нас в семье не так». То есть как бы канонизируется то, что принято в семье. Все, что делал дед, – это свято по факту только из-за того, что это мой дед.

Священник Сергий Круглов. Это сейчас так.

Ксения Лученко. Недавно в «Фейсбуке» был опубликован очередной рассказ про дом инвалидов Великой Отечественной войны, который устроили на Валааме, куда их свозили, и они там в диких условиях доживали. И моя одноклассница пишет: «Надо же, а я даже про это ничего не знала». Я удивилась, потому что мы все из одной среды, школа-то интеллигентская была. А она мне ответила: «Ты знаешь, у меня в семье относились к советской власти совершенно нормально. Мама до сих пор считает, что тогда было лучше, чем сейчас. Поэтому у нас ничего такого не обсуждалось, и я начала очень поздно этим интересоваться, очень мало знаю».

Я это сейчас рассказываю к тому, что любой человек всегда делает отсылки к семье. То есть все, что он из себя представляет, все равно объясняется тем, что было в семье. Но при этом я знаю много обратных случаев, когда в семье старых большевиков вырастали дети-диссиденты. Все-таки четкой предопределенности нет. Насколько заповедь «Почитай отца и мать свою» означает «оправдывай все, что они делали, и делай свой выбор, исходя из того, принято так у тебя в семье или не принято»?

Священник Сергий Круглов. Заповедь как написана? «Почитай отца и мать твоих и будешь долголетен на земле». И все. А в Евангелии очень часто встречаются кощунственные на наш взгляд вещи, когда Господь говорит: «Где Моя мать и братья? Те, кто почитает, исполняет волю Отца Моего Небесного, – те Мои мать и братья» или «если не возлюбишь Меня больше, чем отца, братьев, мать…» [6]

Вот эта заповедь из Декалога хороша до тех пор, пока ты хочешь быть долголетен на земле. Это основа. И это совершенно правильно, потому что, только вставая ногой на какую-то основу, ты можешь ступить на ступеньку выше, а если под ногой нет основы, ты не сможешь на ступеньку залезть. Это, кстати, общее место нашей сегодняшней церковной ситуации, церковных людей, когда мы пытаемся стать христианами, не сумев пока еще стать просто порядочными людьми. Когда в нас еще нет человеческого, а мы пытаемся уже духовное, христианское получить. Поэтому у нас получаются удивительные вещи, что мы едва ли не садимся на шпагат, но до христианской ступеньки так и не дотягиваемся в своем шагании.

Безусловно, если в семье были приняты какие-то ужасные вещи, то ссылаться на это – вовсе не добродетель. Все зависит от того, какой у человека Бог, где центр всего. Говоря словами Чаадаева, высокая вещь – любовь к Родине, но есть гораздо более высокая – любовь к истине. Истина выше семьи. Родство по крови, как известно, не всегда бывает гарантией чего-то хорошего. Бывает, что враги человеку – домашние его (Мф. 10: 36).

Один мой хороший товарищ до своей эмиграции в 70-е годы воцерковлялся в Одессе, и у него был духовник – один из последних Глинских старцев. Когда Глинскую пустынь окончательно разогнали, он служил в Одессе. И вот он его наставлял: «Когда будешь где-нибудь ездить, в поездках, в путешествиях, останавливайся лучше у каких-нибудь нецерковных людей. Потому что среди верующих могут быть люди не твоего духа». Вот это различие, твоего духа или нет, духовная связь, духовное родство – очень важно.

А семья, бывает, нередко означает то, о чем говорил царь Давид в псалме: «Избави меня от кровей, Боже, Боже спасения моего». От всего того, что передается по крови, по наследству, что потом человеку приходится очень тяжело изживать, если он приходит в Церковь, ко Христу.

А если отвечать на вопрос о связи поколений, то это смотря каких поколений, и смотря чему отцы учат детей. Геббельс [7] очень любил своих детей и очень пристально ими занимался, вплоть до того момента, когда все дети были уничтожены руками своей мамы. Нельзя сказать, что он был равнодушен к судьбам своих детей. И он, и его жена считали, что невозможно детям жить, если нет рейха. Поэтому своих детей поубивали, прежде чем сами покончили самоубийством.

Ксения Лученко. Это просто эпическая трагедия, Медея.

Священник Сергий Круглов. Давала яд, кто-то не хотел принимать. Такая была жуткая история. Но это общеизвестные вещи.

Ксения Лученко. Но тем не менее определение «человек из хорошей семьи» – оно же работает?

Священник Сергий Круглов. Человек из хорошей семьи, истинный партиец, к врагам рейха беспощаден, в порочащих связях не замечен? Все сводится к простой вещи, что подразумевается под словом «хорошая». То есть опять же к сверхценностям сводится все, к надсемейным вещам.

Ксения Лученко. Ну, например, когда девушка приводит юношу в дом, и понятно, что у них какие-то отношения, всегда же смотрят, какая семья, какие родители. Потому что чаще всего есть предопределенность, дети воспринимают стиль жизни, мировосприятие…

Священник Сергий Круглов. Да, и одни смотрят, насколько в этой семье хороши манеры, едят ли там у них ножом и вилкой или просто пальцами со стола, есть ли у них наследственные болезни. А другие смотрят на нравственные качества членов семьи – благородство, взаимоподдержку, трудолюбие. Одни — на материальный достаток, на умение хорошо устроиться в жизни, другие — на отношения между людьми или на то, какие книги читают или не читают.

Ксения Лученко. Как ни странно, часто умение, условно говоря, есть ножом и вилкой, связано с отношениями между членами семьи. Не всегда, конечно.

Священник Сергий Круглов. Как моя жена любит повторять: крепкий дом – это дом, в котором каждый день едят суп. Она долгое время пытается нас приучить, чтобы вся семья вместе завтракала, обедала и ужинала.

И в принципе, конечно, это верно, потому что, я говорю, семья – это та основа, та ступень, с которой шагаешь куда-то выше. Но дальше уже идет вопрос о том, какая именно семья, какая именно ступень, из какого материала она сделана, цельная она или внутри источена червоточинами скрытыми. И в какую лестницу эта ступень встроена, куда ведет лестница.

Источник: