Автор: Леонид Гаркотин
Дарья Васильевна возвращалась из поселкового магазина домой в деревню. Улица деревенская за последние пять лет изменилась до неузнаваемости. Не изменилась даже, а просто исчезла.
Проглотил улицу, когда-то шумную и открытую, страшный тоннель из двухметровых глухих металлических заборов с замками на калитках и воротах.
Всю жизнь свою прожившая здесь, на этой улице, Дарья Васильевна размышляла вслух, удивляясь творениям человеческим, изуродовавшим вековой деревенский быт:
– И для чего настроили таких заборов? По деревне идешь, как по шахте, крыши черной только не хватает да фонарей тусклых. Все закрылись и заперлись на крепкие запоры – ни людей не видать, ни домов.
(...)
Тут Дарья Васильевна остановилась, прервав свои размышления, и окинула взглядом такой же, как и у всех, забор племянницы своей, Татьяны. Замка на калитке не было.
«Ой, уж не воры ли побывали? Поглядеть бы надо. А ну как они до сих пор там? И на помощь позвать некого», – с тревогой и опаской подумала она, но всё равно осторожно приоткрыла калитку и облегченно вошла внутрь, увидев, что у восстановленного после пожара фундамента стояла Татьяна с младшим зятем Олегом и о чем-то разговаривала с настоятелем местного храма отцом Вениамином.
Дарья Васильевна сразу же поняла, что батюшка приглашен для освящения фундамента и порадовалась за близких своих. Слава Богу, осознали неправоту свою и исправили, да и характеры свои усмирили. Особенно порадовалась за племянницу. Гордая она и своенравная. Вот и зятья ей такие же достались, тоже своенравные, да еще грубые и неуважительные.
***
В тот светлый радостный день, в праздник Пасхи Христовой, пришла Дарья Васильевна к племяннице в гости с подарками да с гостинцами. Тетку ждали и усадили за праздничный стол. Татьяна с дочками хлопотала у плиты, допекая и дожаривая то, что не успели. Как всегда, дожидались зятьев Андрея и Олега, которые всегда приходили последними, небрежно здоровались, вальяжно усаживались и налегали на спиртное или на пиво, не забывая, впрочем, и обильно закусывать, при этом повелительно покрикивали на жен своих, да и на тещу, которые наперебой старались наполнять быстро пустеющие их тарелки.
Муж Татьянин, Сашка, ухаживал за собой сам и зятьев не замечал – как-то сразу не сложились у них отношения. Сашка любил выпить, а подвыпив, с зятьями не церемонился, называя их нахлебниками и бездельниками, что было совсем недалеко от истины. Работать парни не любили, но сегодня полезли на крышу строящегося дома, чтобы установить привезенную тестем с рынка металлическую печную трубу. Работа ладилась плохо, и к столу они опаздывали.
Дарья Васильевна, узнав, чем заняты Андрей и Олег в великий праздник, просто пришла в ужас:
– Я смотрю, вы, девки, с ума посходили. Эти две молодые да глупые, а ты, Таня, что вытворяешь? Вроде и в церковь ходишь, и на исповедь, и к Причастию, а какой грех допускаешь. Да разве можно сегодня работой заниматься? То они пиво целыми днями пьют, а в Пасху Святую трубу ставить придумали! Иди, гони их с крыши немедленно, пока сами не свалились.
– Да ладно тебе, тетя Даша, успокойся. Не верят они в предрассудки эти твои, да и не послушают меня. Ждут не дождутся, когда строительство завершится да в новый дом заедут. Вон и внуки, Ваня с Полинкой, извелись все. Дом скорее обжить хотят, светло там и места много, не то что здесь, в нашем старом. Да и закончили уж, идут сюда к нам.
Парни вошли в комнату, поздоровались с теткой, и бойкий Олег, предупредив намерение ее поучить их жизни, строго произнес:
– Ты, тетка Дарья, проповедь свою не начинай. Сто раз слышали. Ходишь в церковь – и ходи себе, молись. Нас не трогай. Нам это не надо. Мы сами как-нибудь решим, что и когда делать, без твоих проповедей. Лучше на новоселье приходи через неделю да Полинке икону какую-нибудь принеси. Над кроватью просит повесить. У Насти, подружки своей, увидела. Та говорит, что хранит икона ее, во сне оберегает. Вот и нашей захотелось, чтобы и ее оберегала. Чушь всё это, да ладно. Раз ребенку так спокойнее, пусть висит. Только ты голову Полинке ерундой всякой не забивай про святых своих да про спасение, а то не ребенок уже, а энциклопедия ходячая про законы Божьи да порядки церковные. Просто икону купи, чтобы покрасивее да побольше, чем у Насти, была. Деньги я тебе сейчас дам.
– Не надо мне твоих денег, Олеженька. Икону куплю и принесу. Только по красоте иконы не выбирают и просто так, как картины, на стены не развешивают. Перед ними молиться надо, благодарность приносить да о милости просить. Полинка-то хоть и небольшая еще, да умнее вас всех оказалась. Слава Богу, понимает всё, потому и икону запросила. Ну, а про работу сегодняшнюю вашу так скажу: не будет от нее пользы, переделывать придется. Опасаюсь, как бы беды не случилось.
Ровно через год, как раз накануне Пасхи, под вечер, дом загорелся. Вспыхнул внезапно на втором этаже. Черный столб дыма взметнулся свечой, и уже через несколько минут огонь вырвался из-под крыши наружу. Хозяева не суетились и даже не пытались тушить разгорающееся пламя. Сбежавшиеся соседи стояли в сторонке, громко обсуждали происходящее, кто-то снимал всё на мобильный телефон. Со стороны казалось, что здесь снимают кино, всё отрепетировано и хозяева – главные герои, соседи – массовка, горящий дом – центральный персонаж талантливо играют свои роли и по окончании съемки каждый получит свои аплодисменты.
Внезапно сумятицу в стройный ход событий внесли старая тетка Дарья да первоклассница Полинка, неизвестно откуда взявшиеся и внезапно с громкими криками вынырнувшие из-за спин созерцающих пожар соседей. Обе еще вчера уехали в город к теткиной дочери на праздники. Не обращая ни на кого внимания, они метнулись в горящий дом. Вслед за ними бросился Олег и сосед Алексей Иванович. Народ замер. Минута показалась вечностью.
Олег с дочерью на руках вышел первым. За ними выбежал и Алексей Иванович, подталкивая перед собой тетку Дарью. Полинка улыбалась отцу и крепко прижимала к себе икону Божией Матери Владимирскую.
Утром в старом доме все сидели за праздничным столом, украшенным разноцветными пасхальными яйцами и пышными куличами. Все еще были возбуждены и громко обсуждали вчерашний пожар, выдвигали версии случившегося и искали виноватого.
Лишь Олег не принимал участия в споре, а прижимал к себе дочку и внимательно смотрел прямо перед собой, туда, где висела икона Пресвятой Богородицы, за которой в огонь бросился его ребенок. Потом отец что-то прошептал на ухо дочери, она серьезно посмотрела на него, взяла за руку, подвела к иконе и вместе с ним опустилась на колени.
Оба они благодарили Пресвятую Матерь Божью за милость, им данную, и оба радовались. Отец – за открывшееся внезапно понимание того, о чем раньше он и не думал и знать не хотел и что прошедшей ночью осмыслил и принял – принял всей душой и всем сердцем, поверил и уверовал, а веру эту через подвиг ребенка своего получил. А дочка – за изменившегося в одно мгновение родного, любимого и доброго папу, ставшего еще ближе, еще роднее и еще любимее.
Радовалась, глядя на них, и Дарья Васильевна. Вот он, урожай! Вот они, росточки и всходы брошенных ею в душу ребенка маленьких зернышек добра, веры и любви к Господу Богу.
До слез растрогал...