часть 1: https://www.baby.ru/community/view/42956597/forum/post/329048559/
В девятнадцать Фирд стал отцом. Первенца назвали Тормом.
К двадцати пяти годам у них с Селеной было уже трое сыновей и две дочери. Но не только радости посылает судьба простым людям — весною старшая сестра его умерла при родах, а полгода спустя отец Фирда, выйдя на озеро, упал с лодки и простудился в холодной осенней воде. Болезнь запустил, потом слёг, и к первому снегу скончался.
А зимой проезжие рассказали, что и старый царь Огхей почил, а на трон взошёл его сын — Рикхон. Чуть погодя, когда пришло время пахать и сеять, прибыл из города глашатай. Дождавшись, пока старейшина, стуча в колотушку, созовёт сход, он объявил, что новый царь задумал почтить память отца своего созданием великой гробницы, равной которой ещё не бывало. А значит, со всех подданных будет взиматься дополнительный налог.
Нелегко крестьянину добыть больше обычного, разве что год выдастся урожайный, но этого не произошло. Так что семье Фирда, как и другим, пришлось стать беднее и голоднее на те пять лет, пока строилось в столице чудо света.
* * *
Фирду шёл тридцатый год, когда у них пропал средний сын — Кор. Отец семейства трудился на дальнем сенокосе, Селена со старшими огород полола, бабка в доме пряжу пряла, а маленький Кор играл во дворе.
Только вечером заметили, что мальчика нет. Искали, звали, соседей спрашивали — как сквозь землю провалился. Сильно горевала Селена, места себе не находила, день и ночь плакала. И тогда Фирд впервые осмелился намекнуть на то, о чём обещал не спрашивать:
— Милая… а ты не можешь… узнать, где он… как-нибудь… по-особому?
— Если бы я только могла… — Селена уткнулась ему в плечо и зарыдала. Фирд молча обнял жену. Больше они об этом не говорили.
* * *
На тридцать пятый год жизни Фирда в Приозерье дошли слухи о далёких войнах на Юге, тут же вспомнились и слова Акхама-прорицателя о возрождении древнего Властителя Южной Тьмы. Говорили, будто явилось от Выжженной Стороны и Мёртвых Городов страшное войско, опустошая ближние земли, и что воины те крепки, как камень, а ростом в два человека, и никто не может против них устоять…
А что крестьянину от слухов тех? Сорняки на огороде не перестали расти, скот — на выпас ходить, хлеба в поле — зреть, а скошенные травы — сохнуть. Только и оставалось — трудиться как прежде, да уповать, что беда минует.
Не миновала.
* * *
На следующий год в Приозерье прискакал отряд из замка. Снова застучала колотушка старосты.
— Идёт война. — отчеканил командир, оглядывая собравшихся крестьян. — Царь велел созывать войско. Каждая семья должна выставить по одному мужчине от пятнадцати до пятидесяти лет. Кроме того, взимается новый налог: три меры муки на двух человек.
Ропот прокатился по серой мужичьей толпе.
— Только посев прошёл, — сказал кузнец. — Едва у кого по стольку осталось. Что же теперь, до осени без хлеба сидеть?
— Да как ты, жалкая вошь, смеешь указу царскому перечить?! — воскликнул один из всадников и схватился за плётку.
Командир взмахом руки приказал ему молчать, а затем повернулся к селянам:
— Вы здесь сидите в своём углу, и не знаете, что творится. Неведомый враг на юге разгромил тем летом княжества Кагрег и Эрзират, а зимою вторгся в наши пределы. Три приграничных крепости захвачены и сожжены дотла, все жители истреблены. Если нынче не собрать и не снарядить войско, и не укрепить стены замков, через полгода вы уже ничего не сможете съесть — вас самих съедят. Эти нелюди не щадят никого.
Так пришлось Фирду и Селене расстаться и со вторым сыном — первенцем своим, Тормом. Семнадцать лет ему было тогда. Вместе с ним забрали и многих братьев его двоюродных, и дядю Сура, у которого были только дочери, и многих других селян. С плачем провожали их остающиеся, ибо знали, что не всем суждено вернуться.
Месяц спустя над трактом вновь поднялась пыль, раздался шум шагов, топот копыт и скрип телег. Все дела побросали крестьянки, выбежали на обочину, вглядываясь в бесконечную череду лиц проходящих воинов.
— Не меня ли высматриваешь, хозяюшка? — усмехнулся Селене рыжебородый здоровяк с палицей на плече.
— Сына… сына моего не видел? Тормом кличут… их из Приозерья набрали, отсюда…
— А, свинопасы, что ль? Когда мы из города вышли, их ещё обучали. Другим путём пошлют, царь три армии набрал. Ну, бывай, хозяюшка, вот вернусь — и договорим.
До полудня тянулось мимо деревни великое войско.
* * *
А уже осенью, как-то ночью в дом Фирда постучались.
— Кто там? — спросил он через дверь.
— Пусти, хозяин… путники мы.
— Для путников есть постоялый двор в конце улицы.
— Некогда нам в таких местах почивать, да и не на что. Открой, хозяин, Создателем клянусь, не причиним вреда. Нам бы подкрепиться, да товарища раненого оставить.
Фирд велел Селене дочерей в чулан спрятать, а сам достал из кладовки топор, и отпер дверь. Тихо вошли в сени четверо воинов, а пятого внесли на носилках.
Потрескивающая лучина едва освещала их мрачные, подавленные лица. Ели все молча, кроме того, который назвался Стормом.
— Войско разгромлено, — бормотал он. — Пока спереди теснили, ещё держались, а как справа и слева ударили, тут все и побежали. Немногим удалось уйти. Нам вот… тринадцатый день уже пробираемся.
— И куда вы теперь?
— На север. Как можно дальше. Да и тебе, хозяин, советую. Если южане пойдут этим путём — никого не пощадят. Не знаю, сколько у царя ещё войск, но надобно раз в десять больше, чем нас было. У них доспехи — крепче железа. Только если в шею попасть, или в глаз, убить можно. Сила в каждом — звериная. И боли будто не чуют… Я одному правую руку отрубил, а он поднял меч левой и снова на меня попёр… Спасибо Кнасу, вдвоём мы его завалили… а то бы я там тоже остался…
— А что, и впрямь их так много? — хмуро спросил Фирд, думая о сыне.
— Считай сам: нас было сто сотен, а их — впятеро больше! И дерутся, как одержимые… А ещё и драконов с собой привели… Эх… Ладно. Мы бы, хозяин, тебе друга нашего оставить хотели… не можем дальше везти, уход ему нужен. Позволишь?
— Оставляйте. Завтра лекаря кликну, там поглядим. Давайте-ка вам ещё рыбы сушёной в дорогу дам.
— Спасибо, хозяин. Век не забуду.
— Спасибо. Спасибо. — подали голос остальные.
На прощанье Сторм протянул Фирду пригоршню монет, но тот покачал головой:
— Вам нужнее. Друга-то раненого как звать?
— Кнас.
Тихо воины ушли обратно в ночь.
А поутру Селена узнала раненого — два месяца назад именно этот рыжебородый весельчак проходил в строю мимо неё.
Теперь Кнас лежал в забытьи, то бредил, то затихал. Надо лбом его темнела вмятина, а правая рука была замотана кровавой тряпкой. Сельский лекарь, осмотрев, сказал, что нужно резать, пока гниение не поднялось вверх. Фирд позвал старшего брата Харна, вдвоём и держали воина, когда лекарь рубил руку, а потом прижигал обрубок.
* * *
