Что выберем: ценности или ребенка?

Автор Ирина Лукьянова
Ребенок сделал серьезную пакость. Или по своей глупости попал в большую беду.
 
С этим мои друзья сталкиваются постоянно: возраст такой. У нас – средний, у детей – подростковый. У них — самое время делать глупости. То утешаешь ревущую подругу, у которой сын загремел в полицию, то своему чаду выносишь мозг на тему «Понял? Ай-яй-яй, больше так не делай». То на родительском собрании обсуждаем очередной какой-нибудь кризис. Наши дети неистощимы на выдумки, изобретения и кризисные ситуации. Родители встают на уши и глотают валерьянку. Дети замыкаются и гордо молчат.
 
Нет, на самом деле и родители, и дети в неприятной ситуации ведут себя очень по-разному. Некоторые дети, оказываясь в отделении полиции, наотрез отказываются звонить родителям и звать их. Кто-то – потому что обалденно взрослый и разберется сам. Кто-то – потому что пытается щадить родителей или не хочет «грузить своими проблемами». Кто-то просто боится. Приедут, будут орать, устраивать репрессии: каникул не будет, компьютера не будет… Чего там еще не будет?
 
Помню, однажды я читала адресованный психологу вопрос: мы уже отняли у сына компьютер, запретили ему гулять и встречаться с друзьями, не даем карманных денег, отменили день рождения и подарки, отменили поездку на каникулы, а он все за свое. Как его еще наказать, чтобы он понял?
У иных родителей и на этот вопрос ответ есть. Чего еще можно лишить ребенка, если отнять у него больше нечего? Можно лишить его себя – своего расположения, своего общения, своего родства, наконец. Бойкот, молчание, отказ от общения: ты мне никто.
 
В последние год-два я уже несколько раз сталкивалась с мамами (это всегда одинокие мамы), которые настолько устали от деточкиных вывертов, что всерьез изучают варианты отдать ребенка в кадетский корпус, в интернат и даже в детдом. Кто-то в воспитательных целях, кто-то уже просто от отчаяния и тоски: не могу больше, не справляюсь, всю душу вымотал.
 
Отчуждение от ребенка – это старый-престарый воспитательный прием, еще у Носова описанный в хрестоматийных «Огурцах»: пусть лучше у меня не будет никакого сына, чем сын-вор! Но, кстати, здесь в обществе нет никакого воспитательного согласия. Не то ужас-ужас, разве можно наносить ребенку такую травму своим отвержением. Не то – все по справедливости: если ребенок хочет жить в обществе, пусть соблюдает его законы, воровать нельзя, и точка.
 
Дилемма между любовью и ценностями становится невыносимой, когда твой любимый ребенок попирает твои ценности; выбор катастрофический.
Подруга, забрав вместе с мужем сына из полиции (куда тот попал за мелкое правонарушение), поделилась:
— Я вдруг обратила внимание, как мы оба себя повели. Я тут же спросила сына, где были его мозги, села через стул от него и стала заниматься оформлением протокола с полицией. А муж сел рядом, обнял его и сказал «все будет хорошо». Мне было очень за себя стыдно.
 
Помню темпераментное выступление на родительском собрании красивой южанки, мамы мальчика-подростка:
— Нельзя отказываться от своего ребенка! Даже если он украдет, даже если он убьет – он все равно мой родной человек, если я его брошу – кто с ним останется?
Конфликт этот старинный и неразрешимый: ну что, он будет у соседей красть деньги, а я его буду обнимать и говорить «я с тобой»? Меня из-за него наизнанку выворачивают и штрафуют, а я должна демонстрировать любовь и принятие?
 
Однажды я пришла домой с родительского собрания, наслушавшись, как это обычно бывало, всяких неприятных слов о дочери, которая училась довольно плохо: на уроках болтает, сочинение не сдано, по алгебре двойка… Летела домой, как огнедышащий дракон: ну я ей покажу, ну я ей покажу; я заставлю ее почувствовать, как мне было больно, как мне за нее все время приходится краснеть…
 
Дома я нашла очень идеально прибранную квартиру, а в ней — маленькую, съеженную, совершенно белую от страха девочку с посиневшими губами. Почему-то эти посиневшие губы меня совершенно доконали. Никакие двойки, никакие несданные сочинения не стоят того, чтобы ребенок боялся моей грозной материнской справедливости до самого буквального посинения.
 
Месть ребенку за свою боль и свой стыд – не лучший советчик. Наказание – не лучшее воспитание. Кризисная ситуация, в которую попал ребенок, — это не конец света, а возможность чему-то научиться. Она прожектором высвечивает области, где нам надо как следует поработать. Вместо этого мы судим детей и выносим себе и им безжалостные приговоры: я — плохая мать, я вырастила негодяя, мой сын – патологический лжец… ну и так далее.
 
Но ведь наши дети — это еще не сформировавшиеся патологические лжецы и негодяи. Они растут и меняются: сегодня такие, завтра другие. Они учатся, в том числе и на своих ошибках. И наша задача – учить их, а не судить их, не выносить приговоров ни себе, ни ребенку. Помогать им анализировать ошибки, а не наказывать за них. Судит и наказывает пусть Господь. А наше дело – быть рядом и поддерживать там, где ребенок сам еще не тянет, не справляется с требованиями общества.
 
Наша вера – вера милосердная. Это мы должны учить ребенка опыту покаяния, примирения, прощения. Ведь наши отношения с ним – модель его отношений с Богом; откуда ему взять понимание, что он нужен Богу, ценен для него, что Отец его всегда примет, как блудного сына, если родные мама с папой станут чуть что – отворачиваться? Из этого ощущения – собственной вины, никчемности, несостоятельности и ненужности – растет страшное взрослое чувство экзистенциального одиночества, полной богооставленности. И самые страшные, самые непоправимые ошибки совершаются в этом состоянии вины и ненужности.
 
Патриарх Алексий II написал однажды слова, из которых уже сделали пословицу: «Выше закона может быть только любовь, выше права — лишь милость и выше справедливости — лишь прощение». Об этом стоит помнить, когда дети в очередной раз выбивают нас из колеи.
Источник: Фома.ру