Неживой журнал
— А что это за подмены?
— Например, когда человек публикует поздравление с Рождеством Христовым в социальной сети и вместе с тем не посылает личное поздравление людям, которых любит, происходит подмена любви. Любовь не может быть абстрактной и направленной сразу ко всем, она должна быть все-таки адресной, должна иметь конкретное лицо.
У меня был такой грустный опыт: один из моих семинаристов познакомился с девушкой через Живой Журнал. Оказалось, что у них очень близкие интересы, родственные взгляды, много есть о чем поговорить. Вскоре они встретились и поженились. И буквально месяц спустя поняли, что совершенно чужие друг другу люди. У них не оказалось не рационального или эмоционального, а именно духовного, глубинного родства, без которого любой брак будет обречен на трагедию. И они развелись.
— В чем трагедия этого брака? Если бы они познакомились не через социальную сеть, а вживую, был бы другой финал?
— Христианство очень ценит со-бытие как часть бытия. Мы с вами сейчас общаемся, и понятно, что наши слова являются лишь некой оболочкой чего-то глубинного, что мы хотим передать друг другу. Когда люди общаются напрямую, они общаются энергетически. Человек может нести полную ахинею, но другой при этом почувствует и поймет, что этот человек ему близок. В виртуальном общении остаются только слова, очень трудно понять, что же стоит за этими словами, где тут игра, маска, образ, который человек на себя надевает, а где сам человек. И тут могут ожидать неприятные сюрпризы. Такое общение в разы снижает качество коммуникации. Невозможно встретиться, пообщаться десять минут, а на одиннадцатой минуте побежать в ЗАГС расписываться. В социальной сети можно общаться полгода, год, а качество общения будет тождественно этим десяти минутам, когда по сути люди узнали друг о друге совсем немного. При этом они узнали много всякой второстепенной информации, не базовой, не такой, чтобы почувствовать, чем человек живет: «вот это я так увидел», «а вот мое размышление об этом», «а вот я музыку послушал»… А в реальной жизни не оказалось никаких точек соприкосновения.
Христианская любовь — всегда относится к чему-то настоящему, подлинному, не виртуализированному, не наигранному, не лживому. И я думаю, что чем больше опосредованного в общении между людьми, тем больше рисков принять искусственно созданную форму выражения того, чего на самом деле нет.
О чем плакал старец
— Кто для Вас является образцом человеколюбия в истории Церкви, среди святых?
— Из наиболее близких к нашему времени это святой праведный Иоанн Кронштадтский. Жизнь отца Иоанна была связана с ежедневным служением Божественной литургии. И он стал ярким примером человека, который не только становится резонатором в Церкви, принимающим Божественную благодать и передающим ее дальше с еще большей амплитудой, но и сам делается другим, сам становится источником любви.
А из более древних… Мне кажется, что, какую книгу мы ни возьмем — «Лавсаик», «Древний патерик», — мы везде увидим огромное количество примеров настоящей христианской любви, причем не в рассуждениях, а в конкретных поступках. Для христиан раннего Средневековья понятие любви было другим: это была не область теоретизирования. В «Отечнике» святителя Игнатия (Брянчанинова) описан очень примечательный случай с аввой Агафоном.
Однажды он шел в город продавать свое рукоделие и на дороге увидел лежащего прокаженного, который попросил Агафона снести его на рынок.
Отец Агафон беспрекословно взваливает его на плечи, тащит на рынок, кладет рядом с собой. После первой проданной вещи прокаженный просит Агафона купить ему хлеба — и он покупает ему хлеб. А когда авва распродал все свое рукоделие и собрался уходить, прокаженный попросил отнести его на прежнее место. Агафон снова взвалил прокаженного себе на плечи, потащил и положил на место. Тогда прокаженный сказал: «Благословен ты, Агафон, от Господа на небеси и на земли» — и в этот момент исчез. Это был Ангел Господень, который испытывал, обрел ли Агафон настоящий духовный опыт в конкретных делах.
Не менее яркий пример — в «Новом афонском патерике», где рассказывается о подвижниках уже нашего времени. Монах Паисий из кельи Всех святых кутлумушского скита рассказывал, как он, еще будучи послушником, решил вернуться в мир, чтобы жениться и стать священником. Его старцы не стали его ни отговаривать, ни ругать, ни забирать вещи. В тот день, когда он уже собрался уезжать насовсем, они дали ему денег и сказали: «Сынок, ты столько времени прожил с нами, трудился на нас. Эти деньги принадлежат тебе». Это был поступок огромной любви старцев к своему духовному чаду — при полном уважении к его свободе! Хотя ничто не мешало им назвать его предателем, Иудой, бросающим стариков в тяжелое время. Но они уже умели думать не о «своем», а о потребностях другого. И этот поступок так растрогал сердце молодого послушника, что он остался и никуда так и не уехал.
— А в жизни Вы встречали таких людей?
— Для меня живым воплощением деятельной христианской любви стал архимандрит Кирилл (Павлов), который на протяжении многих лет был духовником Троице-Сергиевой Лавры. С одной стороны, отец Кирилл целиком принимал тебя таким, какой ты есть, но с другой стороны, решительно не принимал того дурного и греховного, что в тебе имело место быть. Он осуждал совершенный тобой поступок, но его мера любви к тебе не менялась. И при этом отец Кирилл обличал грех, не унижая человека. Грех вызывал у него не гнев (как часто происходит, когда родители видят, что их дети делают что-то недолжное), а глубокую скорбь. Он не превозносился своей праведностью — мол, я бы так никогда не поступил. Он плакал и скорбел, потому что видел, что человеку плохо, и этот грех — не столько вина человека, сколько его настоящая беда.
Еще отец Кирилл бесконечно уважал свободу другого человека и никогда не навязывал свое мнение. Самый категоричный его запрет звучал примерно так: «Лучше, наверное, постараться этого не делать, никогда так не поступать». И такое уважение и предоставление тебе самому права решать, с одной стороны, повышало твою ответственность, а с другой, показывало, что тебя не воспринимают как игрушку, как собственность.
Неизбежным следствием эгоистического понимания любви является превращение объекта любви в частную собственность. Будет ли это вторая половина, будут ли это дети, или подчиненные, или духовные чада. У отца Кирилла этого не было. Он ощущал, что он просто приставлен к какому-то процессу и выполняет здесь конкретную функцию — но это не его процесс, не он здесь «хозяин», а Христос.
Такое сочетание любви, уважения к свободе другого человека, глубинной кротости и смирения — является настоящим примером действенной любви. При том что собственного духовника у отца Кирилла не было. Но он настолько был влюблен в Евангелие, настолько пропитан евангельским духом, что Господь явным образом вел его Сам.
— Обличать грех и при этом уважать человека — для этого тоже нужно быть близким к святости?
— Нужно не бояться белое называть белым, а черное черным. Христианская любовь вовсе не всеядна, а очень конкретна. В этом и заключается жесткость христианской любви — мы категорически не соглашаемся с тем дурным, что для человека, возможно, является дорогим, любимым, интимным. И при этом на самом человеке, чье сердце срослось с грехом, не ставим клеймо человека безнадежного. Пробираясь к тому образу Божиему, который есть у каждого человека, мы продолжаем в него верить, надеяться и трудиться над тем, чтобы этот человек пришел к познанию истины, чтобы до него дошла вся ненормальность, вся абсурдность той ситуации, которую он сейчас защищает. Мы сохраняем к нему уважение как к личности, но категорически отказываемся принимать его позицию. Грех должен быть обличен, и это не область для так называемой политкорректности.
В Священном Писании есть такие слова: уклонись от зла и сотвори благо (Пс 33:15). Мы часто говорим о том, что надо творить добро, ко всем относиться с любовью, и при этом забываем, что абсолютное условие сотворения добра — это уклонение от зла.
Протоиерей Павел Великанов, Дарья Баринова, журнал Фома
Очень понравилось, как архим. Кирилл (Павлов) относился к людям.