Бог не есть Бог мертвых, но живых (в сокращении)

Приближался 95-летний юбилей Анны Вячеславны. Я расстаралась, чтобы про нее сняли хотя бы небольшой сюжет для телевидения. И вот в нашу квартиру ввалилась съемочная группа.

— Где клиент? — деловито спросил незнакомый мне режиссер.

Я указала на дверь. В комнате Анны Вячеславны начался предъсъемочный хаос — подключали аппаратуру, определяли места съемок. Наконец, внимательно посмотрев на старушку, режиссер сказал:

— Пусть сидит там, двигать не будем, а то рассыпется.

Перед камерой Анна Вячеславна не робела, потому что своими подслеповатыми глазами не видела ни ее, ни киношников. Она говорила уверенно, здраво, образно — так, как она говорила обычно. Моя соседка покорила всех с первой минуты. Режиссер стал делать знаки оператору, чтобы снимал только крупным планом. Монитор выдавал картинку, достойную кисти художника: морщинистое, с полуопущенными веками, лицо мудрой старицы.

Анна Вячеславна рассказывала про свою жизнь — то, о чем мы предварительно с ней договорились. Лишь изредка я подсказывала, что сказать дальше. Минут через сорок она изнемогла, от сухости во рту губы перестали двигаться. Отпив несколько глотков из любимой своей чашки, она, вздохнув, сказала:

— Вот сколько вздора наговорила. Лишь бы Женечка не увидел.

Все стали убеждать, что, наоборот, всё очень интересно. А растроганный режиссер попросил Анну Вячеславну сказать что-нибудь такое… ну, чего никто другой в силу, так сказать, ее почтенных лет не знает… Моя старушка не смутилась, прикрыла на минуту глаза, оперлась головой на локоть. И, подумав, устремила выразительный взгляд прямо на камеру.

— Когда зимой пришло маме время родить, в тот день отец нечаянно топором отрубил себе палец. Некому было затопить печь, мама родила меня в декабре в очень холодной комнате. Я часто болела и не чаяла дожить до двадцати лет. А проскрипела, вишь, почти до ста… Деточки! Я прожила длинную жизнь, видела начало и конец многих судеб. Некоторые начинались так туго и неладно… Но потом как-то выпрямлялись. Другие, наоборот, предвещали прекрасную будущность, однако кончались весьма-весьма печально. Всё в руках Божиих. Да… — вздохнула она. — Иногда затоскую, хочу кому-то позвонить — живой ведь в гроб не ляжешь… Возьму телефонную книжку — много там имен… А позвонить некому — все в могиле. Муж, родные, знакомые, сослуживцы… Это трудно пережить. Я стала никому не нужна… У моего дорогого сына Женечки, которому самому за семьдесят, своя жизнь…

Наступила пауза. Все подумали, что Анна Вячеславна заплачет, и режиссер решил прекратить съемку. Но она, как дирижер, взмахнула своей маленькой аккуратной ладошкой и твердо сказала:

— Я счастливый человек. Да-да… Умираю счастливой. Благодаря моей дорогой соседке. Девяносто лет мне пришлось жить, чтобы дождаться встречи с ней. Дорогая Наташенька… у меня таких прекрасных друзей никогда не было. Я всё, знаете ли, любила музэи, романчик почитать, пиэсу в театре посмотреть. А в церковь-то не ходила, — сокрушенно произнесла она. — Вы знаете, какие были времена. Опиум для народа… Дорогая моя соседка вернула меня к вере; мне теперь не страшно умирать. Совсем не страшно. Там… я встречу всех дорогих моих родных… И жду этого с нетерпением. Наташенька потом ко мне придет. И вы, деточки…

....

Я уехала на дачу, а когда вернулась, в комнате Анны Вячеславны жила молодая семейная пара — какие-то родственники. О ее здоровье отзывались так, что «Анна Вячеславна никого не узнает. Ждут смерти со дня на день». Но она не приходила еще несколько месяцев. И вот позвонили мне с этим печальным известием. Похороны на Даниловом кладбище, приду ли я? Конечно!

...

В храме стоял единственный гроб. Боязно было подходить к телу — уже без души — близкого человека. Каким он стал? Хладным трупом или… Анна Вячеславна была похожа на спящего человека, на лице ее отобразилась спокойная улыбка. Казалось, что покойница сейчас поднимется со своего смертного ложа и заговорит… Такое я увидела тогда впервые.

— Смотрите, она улыбается! — воскликнула я.

Супруга мрачно посмотрела на меня и раздраженно сказала:

— Господи, что вы несете! Ну как покойник может улыбаться! Подумайте, Наташа! У вас же высшее образование, — и обернулась к мужу. — Женя, поди узнай, почему так долго! — И Женя покорно пошел исполнять приказ своей супруги, доктора технических наук.

Я стояла около гроба не в состоянии оторваться от улыбающегося лица Анны Вячеславны, хотелось узнать, что она там видит, чему радуется? Мне стало легко-легко на душе. В памяти всплыла евангельская история, когда Господь воскресил дочку начальника синагоги, сказав: «Не плачьте; она не умерла, но спит» .

Доктор наук не выдержала и, дернув меня за локоть, сказала:

— Наташа, вы как-то неприлично… Что вы там увидели!

— Говорю же — улыбку!

Я отправилась писать записки и ставить свечки, а когда вернулась, увидела, что привезли еще два гроба, в них тоже лежали старушки-покойницы.

— Вы посмотрите, посмотрите! — неожиданно оттаяла невестка Анны Вячеславны и снова дернула меня за рукав. — Наша-то улыбается, а эти какие-то злющие лежат!

— Царство всем Небесное. Анна Вячеславна праведницей была.

— Да-да-да, моя свекровь выгодно отличается…

Подошедший священник не дал ей докончить фразу. Началось отпевание, после которого лицо новопреставленной Анны просто засияло.

— Посмотрите, батюшка, наша покойница как улыбается! — с гордостью сказала женщина-ученая. Я было подумала, что сейчас перевернутся с ног на голову все ее советские представления о жизни и смерти. Но похоже, ей просто приятно было похвалиться.

— Со святыми упокой, как говорится, — кивнул батюшка. — Прощайтесь.

Супруги подошли с разных сторон ко гробу, наклонились, что-то пошептали и отошли. Я приложилась к венчику и, отходя от гроба, услышала голос супруги:

— Батюшка, скажите, пожалуйста, такое часто бывает?

— Бывает, а что ж. Бог не есть Бог мертвых, но живых, — буднично ответил батюшка и дал знак закрывать гробы.

...

Открывая дверь в комнату покойной, Женя устало сказал:

— Мы маму из морга забирали, в морге она лежала… Лучше бы дома оставили.

— Женя, это больше не обсуждается. Труп в доме, зачем! — строго сказала супруга.

— Ну хорошо, хорошо, — покорно согласился он и указал на разросшийся куст чайной розы около ее диванчика. — А сегодня утром я зашел в ее комнату и — видите? Три цветка гибискуса расцвели. На нем бутонов ведь не было! Что это такое?

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — произнесла я явившиеся мне в ту секунду слова и только после этого удивилась. — Вот это да! Троицу прославила наша Анна Вячеславна…

— Чудо, по-вашему? — резко перебила супруга. — Бутоны были.

— Не было! Ты когда последний раз сюда заходила? — упрекнул Женя. — Ничего не было. Значит, чудо.

— Я не переношу этот религиозный фанатизм. Бутоны были, мы их просто не видели.

— А я верю, что их не было, — сказала я. — Царствие Небесное новопреставленной Анне. Мне нужно идти…

У входных дверей супруга, глядя на меня в упор, произнесла прощальную фразу:

— Анна Вячеславна сказала нам, что подарила вам две серебряные столовые ложки.

— Было дело, у нее их и оставалось всего две, — ответила я.

— Мы знаем. Ложки, может, и не драгоценные, но все же антикварные, — пояснила она. — Во всяком случае, мы уверены, что вы их не украли. И поддерживаем Анну Вячеславну в этом даре. Вы очень хорошо с ней ужились, — похвалила женщина-доктор наук. — Спасибо.

Меня словно ушатом помоев облили.

— На здоровье!

Да, бедной моей старушке только и оставалось жить в этой квартире, «не узнавая никого»… Это было последнее ее жизненное испытание.

По дороге домой я почем зря ругала себя, зачем пошла на эти «поминки», знала ведь, что «ученая» дама обязательно какую-нибудь гадость сделает. В нашей коммуналке она навестила свою свекровь три раза за шесть лет и каждый раз пеняла мне, что я незаконно поставила свой «громоздкий» буфет в общем коридоре, даже орала: «Уберите его немедленно!» Какое ей дело до моего буфета в моей коммуналке!

Но с другой стороны, утешала я себя, я бы не узнала про эти чудесные три цветка гибискуса… Настроение было преотвратительное. Но, видно, моя новопреставленная соседка помолилась на том свете, и день все-таки окончился замечательно…

В арке своего дома я нос к носу столкнулась с одной своей знакомицей по дому — восьмидесятилетней Таисией. Это была бойкая верующая старушка. Я давненько ее не встречала, думала даже, не померла ли?

— Слава Богу, жива! Таисия, где ж ты пропадала?

— Вот слушай! Слушай, слушай, что я тебе скажу, — скороговоркой ответила Таисия и потащила меня в укромный уголок — к помойке. — Ты знаешь, что моя старшая сестра померла? Вот, не знаешь. А сегодня сороковины. Каждый день на панихиде стою. А всё никак не успокоюсь. Расскажу тебе, только не смейся!

— Да уж какой смех! Сегодня соседку похоронила.

— Анну-то? — ахнула Таисия. — Господь таки прибрал. Царствие, Царствие ей Небесное. Ничего такого не было на похоронах?

— Было!.. — ответила я и собралась рассказывать про улыбку и бутоны.

— Нет, слушай меня, — перебила Таисия. — Незадолго до смерти мы с Марией повздорили. Ну, пустяк… Но никто уступить не желает. А тут она взяла и померла. Болела, конечно. Пособоровали. Ей-то Бог простил вздор наш, а меня так зажгло, так зажгло, почему не смирилась перед старшей сестрой… Веришь?

— Да неужели не верю!

— Молодец. И что ты думаешь? Ты только не смейся. На похоронах, вот после как батюшка сказал: прощайтесь, я подошла ко гробу-то и в голове держу мысль эту: прости, мол, меня, Мария, прости за всё, чем обидела. И, шальная такая непутевая, думаю, как бы она знак какой подала. И вот она лежит в гробу, такая уже не наша… Глаза навеки закрыты. И вдруг — один глаз открылся на секунду. И закрылся. Веришь?

Мне вдруг стало опять так хорошо на душе, и я твердо сказала:

— Верю, Таисия!

— Ну вот, хорошо… — Она внимательно посмотрела на меня, не шучу ли? — А мне ведь никто не верит, что она глаз открывала, никто не видел потому что…

— Кому надо, тот бы увидел. Ты же с ней как с живой говорила, вот она тебе по-живому и ответила.

— Ай, молодец ты, ученая. Думаешь, она меня простила?

— Бог простил.

— Ой-ой-ой! — всплеснула руками Таисия. — Благодать-то какая. За что же мне, такой грешной… Значит, было.

— Было, — подтвердила я. — Не сомневайся. Никому больше не говори. Мертвые воскреснут — не поверят, а ты им всего лишь про глаз!

И мы пошли ко мне, душевно посидели, наших новопреставленных с молитвой помянули. Да, истинно, Бог не есть Бог мертвых, но живых…

Наталья Горбачёва «Без любви жить нельзя»