Китайский новый год.Рассказ(продолжение)

Священник Александр Дьяченко

На улице холодно, перед мостом возле самой речки, пожалуй, все тридцать. В такой мороз природа обычно безмолвствует. Неожиданно прямо над головой застучал дятел.

— Тук-тук-тук!

Я остановился, смотрю вверх, вот он, как на ладошке, и не улетает. Здорово! Можно вблизи полюбоваться на это чудо. Стук прекратился, и вдруг слышу пронзительно залихватское:

— И-и-и -йех!

Это маленькая отважная птичка, прежде чем снова начать крушить клювом задубевшую на морозе кору, подбадривает себя весёлой песенкой. И так несколько раз подряд. Ага, значит вот это откуда: «за работу и с песней».

Прихожу в храм и рассказываю нашей старосте Нине, как я поздравил Аркадия Ивановича с китайским новым годом и передарил ему конфеты от Натальи Петровны. Нина сперва улыбается, потом прыскает в кулак, а через секунду начинает смеяться в голос. Смеётся и показывает пальцем в сторону коричневого пакета, висящего на клиросе.

— Я могу ошибаться, но кажется, это тоже коробка конфет. Человек приходил, ждал тебя, но не дождался. Просил передать. Я не смотрела, но, по-моему, у тебя снова проблема.

Заглядываю в пакет, точно, проблема.

— Знаешь, — продолжает Нина, — это уже проверено. Мне тоже вот так подарили коробку конфет, а я её взяла и передарила. Что ты думаешь, в тот же день мне принесли три точно таких же.

В то утро я венчал своих старых знакомых. Десять лет они уже прожили в браке. И наконец, решили-таки повенчаться. Конечно, утро пятницы — мой законный выходной. Венчание можно было бы перенести и на воскресенье, но они просили повенчать их именного сегодня, а отказывать я не умею. И потом, мне нравится венчать, даже больше, чем крестить младенцев. Это оттого, что венчаем мы очень редко.

Мало кто решается связать свой семейный союз церковным благословением. Зато решаясь, испытывают удивительное внутреннее состояние, которое способно передаваться всем окружающим, и священнику в том числе. Ты — такой же участник тайнодействия и в тебе тот же дух. И то же чувство ликующей радости.

После венчания, когда пара уже собиралась на выход, я подошёл к молодым и торжественно вручил им коробку конфет:

— Эти конфеты вам от меня, на память о сегодняшнем дне.

Они виновато переглядываются:

— Простите за наше невнимание. Это мы были обязаны подумать заранее и привезти с собою шампанское и конфеты. Это же наш праздник. Батюшка, теперь мы ваши должники!

— Нет-нет! Я ни на что не намекаю! Просто хочется поздравить вас ещё и с новым годом. Да, именно с новым годом, правда, с китайским.

Молодёжь снова уставилась друг на дружку, и виноватыми голосами:

— Точно, сегодня же 31 января. Батюшка, простите, мы не поздравили вас с китайским новым годом.

Провожая молодых, выхожу с ними на паперть. На наших глазах ко входу в храм подъезжает траурная процессия.

— Ой, — вырывается у невесты, — покойник! Дурная примета.

— Нет, эта встреча вовсе не случайность. Это я назначил время отпевания. Сразу же по окончании вашего венчания. Так что в данном случае ваше суеверие не имеет никакого основания.

Мало того, что я назначил отпевание именно на этот час, так вдобавок ко всему ещё и отпевал дорогого мне человека. Мы познакомились с ним много лет назад. Тогда наш храм ещё только начинал восстанавливаться. В тот год мы планировали делать крышу. Всю зиму собирали деньги и закупали металл. Весной приехали рабочие. Бригадир сделал промеры, и оказалось, что мы в своих расчетах промахнулись чуть ли не на треть. Им работать, а у нас ни железа, ни денег.

Вечером служим всенощную, а у меня в голове только один вопрос: где найти денег? Слышу, кто-то меня окликает:

— Батюшка, на минутку выйди, там мужчина какой-то тебя требует.

Спускаюсь из алтаря, в почти пустом храме возле входа стоит незнакомый человек, небольшого роста, в очках. Раньше я никогда его не видел. Улыбается и подаёт мне конверт.

— Это вам, на восстановление.

И ушёл.

Я посмотрел, в конверте была именно та самая сумма, которой нам не хватало.

Он пришёл тогда, когда нам было трудно. И приходил потом каждый год. Я рассчитывал на то, что он придёт, и всякий раз строил планы. Последнее время Сергей болел, и уже не мог передвигаться без костылей. Я жалел его и молился о нём.

— Вижу, тебе всё хуже и хуже.

— Ничего, батюшка, пока терпимо.

И вот звонок. Звонили из Москвы. На Богоявление хирурги отняли Сергею больную ногу. Надеялись, полегчает, а ему совсем стало плохо. Периодически он терял сознание. Наконец, придя в себя, попросил пригласить священника. Вскоре после исповеди и причастия у него отказали лёгкие, и Серёжа умер.

К назначенному часу съехалось множество самого разного народа. Я никогда не видел, чтобы так плакали по усопшему. А когда уже после отпевания попытался сказать слово, то и у меня самого неожиданно перехватило горло. Вспомнил ту нашу первую встречу в холодном полуразрушенном храме, и всё тут.

Я понимаю, почему все плакали, просто есть люди, место которых, кроме них, в твоей жизни уже никто никогда не займёт. Они уходят, и остаётся пустота.

Еще я понял, время, что Господь отвёл нам на восстановление храма, закончилось.

Потом, на сороковой день, мы будем служить на его могиле у нас на нашем деревенском кладбище, и его отец скажет:

— Ты знаешь, последние полгода жизни он очень мучился, но не позволял ни мне, ни матери жалеть его. А когда ложился в больницу, то просил нас не приходить. Обижались, что сын нас отталкивает и даже не хочет видеть. Сейчас догадываюсь, просто он жалел меня и мать и не хотел, чтобы ещё и мы мучились его болью.

Однажды он сказал:

— Отец, я понимаю людей, которые требуют легализовать эвтаназию.

Потом, заметив в моих глазах тревогу, улыбнулся:

— Папа, ты ничего не думай. Я сильный, я выдержу.

И ещё, после смерти сына разбирал его бумаги и нашёл кипу благодарственных писем. Оказывается, он помогал не только вашему храму. И знаешь, я никак не могу понять, почему такой добрый, светлой души человек, всю жизнь помогавший Церкви, умирал страшной смертью. Бог беспощаден, не смог его за что-то простить? Скажи, почему Он с ним так?

Снова всё тот же вопрос. Мы молчим, старик и не ждёт от меня какого-то внятного объяснения. Его слова адресованы вовсе не мне, просто сейчас, здесь, в данную минуту в его глазах я отвечаю за всё, в том числе и за страдания его сына.

— Не знаю. Никто не знает и ничего внятного вам не скажет. Я много думал на эту тему. Видите как, во время страданий всё остальное для человека становится неважным и отходит на второй, а может, и на третий, план. Остаёшься ты, твоя боль и Бог. Бог как абсолютное милосердие и любовь, Сам прошедший путём страданий и принявший мучительную смерть. Это тебе говорят, что Он — Любовь, но сам-то ты страдаешь. И как, погрузившись в боль, на опыте собственного страдания убедиться в правоте этого утверждения?

Наверное, боль приходит как война. Страшно и неотвратимо. Выживешь или нет? Останешься человеком или не останешься? Поднимешься высоко-высоко в небо или обрушишься в ненависть?

Апостол Павел предупреждает нас, верующих, об огненном испытании. Он говорит, в нашей жизни, наверно, как её итог, может произойти такое вот испытание на предмет того, кто ты есть и чего ты на самом деле стоишь.

Испытание — это не только боль физическая. Совсем недавно я читал об авторе «Доктора Живаго». Да-да, том самом, знаменитом. С одной стороны слава и всемирное признание, с другой — все последние годы жизни непрекращающаяся травля завистников и власть имущих. Помните, у него есть такое стихотворение, «Гамлет», и вот эту строчку:

«Я один, всё тонет в фарисействе…»

Человек осмелился бросить вызов системе, оставшись один на один, безо всяких средств к существованию, против толпы, цензуры, карающих органов. Все, даже бывшие друзья, в страхе от него отвернулись. В конце концов, они его затравили. Поэт тяжело заболел.

Так вот, самое главное. Ведь никто из нас не представляет, какие муки испытывает гонимый человек. Ну да, наверняка он не спал по ночам, ходил из угла в угол у себя на даче в Переделкино. Всё это можно представить. Вдруг читаю, перед смертью Пастернак попросил позвать священника, и пока тот добирался, читал молитвы к причастию. Он наизусть их читал, понимаете, наизусть. Я столько лет причащаюсь, а вот так, наизусть, не знаю. Чтобы молитва стала частью тебя самого, это как же нужно молиться? Наверно, только в камере смертников так и можно молиться, когда Христос для тебя — единственное утешение и надежда.

Только, и это очень важно, в таком испытании знать, что твоя совесть чиста, и что ты сам не подлец, не приспособленец и не холуй.

Я не знаю, как молился Сергей, но я знаю, что умер он как христианин.

После отпевания ко мне подошёл кто-то из его близких и протянул большой полиэтиленовый пакет.

— Пожалуйста, помяните нашего Серёженьку.

— Да, конечно, спасибо вам.

Посмотрел, что в пакете, хотя можно было и не открывать, и так понятно, большая коробка шоколадных конфет. О, даже французские. Экологически чистые, без всяких добавок.

Время в храме течёт по-особому. Вроде, пришёл совсем недавно, а на часы посмотришь, ого, снова пора бежать. Сегодня у меня ещё встреча с родителями детей, которых мы собираемся завтра крестить. Самое интересное, они не знают, зачем хотят крестить своих детей. И моя задача — рассказать им, для чего существует Церковь и зачем живёт на земле человек.

Попробуйте спросить кого угодно, юношу, девушку или уже даже взрослого человека, зачем ты живёшь, что мы делаем здесь, на этом ставшем уже таким маленьким и хрупким голубом шарике?

Проверено. Никто не ответит.

— А ты-то сам знаешь?

— Конечно, ради этого я и прошу вас приходить на эти встречи.

Сегодня передо мной несколько уставших, но бесконечно счастливых мамочек. Молодые папы, старающиеся вести себя в соответствии со своим новым положением, крёстные, почему-то все как один уверенные, что в крайних обстоятельствах именно на их плечи ляжет ответственность за воспитание крестников.

Смотрю на них с высоты времени и жизненного опыта. Такие смешные и очень славные девочки и мальчики. Я люблю разговаривать с ними, от молодых веет надеждой и верой в будущее. Они сами его же и творят. Как хорошо, что у нас рождаются дети.

В конце встречи, уже перед тем как разойтись, я достал очередную коробку конфет, открыл и пустил её по рядам.

— Угощайтесь, французские, без консервантов. Я не пробовал, но говорят, вкусные.

Вчерашние дети, вступающие во взрослую жизнь, они ещё любят сладкое.

— Ой, батюшка, какие же мы бессовестные, вам не досталось ни одной конфетки!

— Ничего страшного, сегодня я весь день только и делаю, что ем конфеты.

— А в честь чего это вы решили нас угостить? У вас что, именины?

Конечно, я бы мог им рассказать о Серёже, о том, как он жил и как умер. Как строил церкви и искал смысл жизни. Можно было рассказать о его последних месяцах страданий и его победе над смертью.

Можно, но сегодня эти ребята больше думают о жизни. Смерти для них не существует, как не существует и страданий. Думаю, Сергей бы меня понял и поддержал, он не любил жаловаться и никогда не говорил о своих проблемах.

И потом, я знаю, их малыши сейчас там, на улице, под окнами, в колясках или на руках у бабушек с дедушками. Дети соскучились по своим родителям, и мамины мысли в эту минуту только о них.

— Нет, мои именины ещё нескоро. Просто сегодня, 31 января, замечательный праздник — китайский новый год, с чем я вас всех и поздравляю.

Народ зашумел, кто-то от избытка чувств захлопал в ладоши:

— Ура! Как здорово, праздник продолжается! Батюшка, с новым годом!

— И вас, с новым счастьем!

Источник: