Три исповеди.

Данилка

Данилка готовится к исповеди. Выключен телевизор и компьютер. Взрослые разговаривают шепотом. Кошка Тапка тоже притихла, смотрит пристально в глаза джунгарскому хомячку, хомячок боится и убегает от кошки в колесо. Чем дольше смотрит кошка, тем быстрее пытается бежать хомячок.



Мальчик вздыхает и грызет ручку. Он вспоминает свою трудную грешную жизнь в феврале. Например, то, что на прошлой неделе взял из маминого кошелька пятьдесят рублей на «лизуна». Данилка мог бы и попросить, но торопился, мамин кошелек лежал как всегда в прихожей, он и сам не понял как все случилось. «Лизун» был восхитительным — его можно было с силой кидать о стену, и он начинал смешно и медленно, принимая немыслимые формы, сползать. Мальчик улыбается и тут же вспоминает, что ему пришлось наврать маме, будто кусок липучки дал Федор, и скрыть, что в дневнике теперь запись учительницы о плохом поведении на математике. Как раз, когда он бросал «лизуна» о гладкие школьные стены и все смеялись. Настроение снова портится, мальчик мрачнеет, смотрит на пустой листок, где написана цифра «1» с жирной точкой.

Хомячок набирает скорость и, кажется, сейчас превратится в одну сплошную серую ленту. Кошка соловеет, ее ведет то в один бок, то в другой. Заглядывает мама: «солнышко, ты скоро? Поздно уже". Мальчик смущается и начинает писать нестыдный список из «общих грехов»: «1. Болтал с ребятами на уроке 2. Невнимательно занимался 3. Не помогал по дому 4. Не заботился о младших...» Мальчик знает, что если перечислять долго и подробно, то батюшка будет кивать головой, глядеть ласково и наверняка думать: «Какой хороший мальчик, как много он кается». Некстати вспоминается, что в среду на перемене смотрели «взрослый журнал». Мальчик хмурится, грызет ручку, косится на «лизуна» и добавляет пункт 5 — «Мало молился».

Мальчику стыдно написать про украденные 50 рублей, вранье, мужской журнал и еще больше стыдно от того, что батюшка будет ласково и добро кивать, слушая пространный список «правильных грехов». Может быть тайком от мамы пойти в другой храм и рассказать все другому батюшке, который не знает Данилку, а потом, уже чистому и исправившемуся, снова прийти к отцу Алексию?

Эта мысль кажется спасительной, теплой, такой простой, что Данилке становится весело и радостно от гениального плана. Он тычет изгрызенной ручкой в бок кошку, вставляет полоску бумажки в колесо хомячку, светит фонариком по полу, чтобы Тапка начала бегать юлой, бросает о стену «лизуна»… Кусок липучки сползает по рельефным обоям превращаясь то в паука, то в человека, цепляясь за каждую пупырышку, но собственный вес тащит и тянет его неумолимо вниз. Данилка вздыхает и понимает, что исповедь «чужому» батюшке не спасет — все равно придется потом рассказать отцу Алексею, зачем втайне от мамы ходил в другой храм.

Минут пятнадцать Данилка рисует машины на обороте тетрадки по математике, гоняет хомячка и Тапку и рассуждает, какой прекрасной и легкой была бы жизнь без Бога и отца Алексия. Эта идея нравится мальчику, он видит очевидный и простой выход! Мальчик пишет цифру «6» на листочке для исповеди и аккуратными круглыми буквами выводит: «не верю в Бога».

Зеленый блокнот

Старшая медсестра второй нефрологии Надежда Антоновна- стройная ухоженная молодая женщина с поджатыми губами — страдает мигренью и подозрительностью. Впрочем, собственная подозрительность ей кажется проницательностью и позволяет выстраивать различные конспирологические теории. Это делает ее жизнь насыщенной и полной изломов. Надежда считает, что достойна большего и недооценена, умеет кивать впопад, к подчиненным обращается уменьшительными именами и на «вы», а от начальников ждет подвоха.

Объектом подозрений Надежды Антоновны с позапрошлого четверга становится новенькая интернша Алиса. Первый раз это случается после того, как Алиса роняет бутылку с раствором для гемодиализа на кафельный пол процедурной. Надежда Антоновна бранит ее: «вы, Алисочка, понимаете, что здесь не богадельня! Это вам не экзамены мужчинам сдавать в коротком халате». Ровно через две минуты она замечает, что интернша что-то быстро и сосредоточено пишет в зеленый блокнот.

За неделю травяного цвета клеенчатую обложку блокнота Надежда Антоновна видит трижды, и всякий раз после того как Алисочка бывает поймана на какой-нибудь оплошности и отчитана.

Сложный вычислительный механизм в голове старшей медсестры разрабатывает версии. Надежде Антоновне нравится сам процесс догадок и озарений. Она не обременяет себя фактами, зато обладает чудесной способностью верить в любую свою догадку как в закон физики. Впрочем, в этот раз сомнений нет вообще: интернша жгучая брюнетка с дерзко короткой стрижкой, стильной пилоткой вместо чепчика, гордым подбородком. Ведет себя странно: с больными подчеркнуто приветлива, с медсестрами не снобит и даже на замечания Надежды Антоновны реагирует с улыбкой. Все это приводит Надежду Антоновну к выводу, что Алиса здесь по чьей-то протекции, а в зеленый блокнот совершенно очевидным образом интернша заносит кляузы и замечания.

Старшая медсестра гордится своей проницательностью, но ситуация тревожит и раздражает ее. Она пытается догадаться, что именно описывает в своих доносах Алиса и кто ее главный адресат. Неизвестность копится и оборачивается сначала вспыльчивостью, а потом знатной весенней мигренью… Надежда Антоновна плохо спит, пилит мужа и иногда кричит на санитарок так, что из палат выглядывают ее нефрологические больные. Пару раз, когда совпадают их дежурства, она безрезультатно пытается вытащить Алису на разговор и выяснить, кто ее протектор.

Проходит почти два месяца Алисиной интернатуры и терзаний проницательной Надежды Антоновны. Им снова выпадает дежурить вместе, наступает светлый вечер майский пятницы и Алиса отпрашивается на 20 минут купить печенье и конфет к чаю, за которым обычно собираются дежурнаты после вечернего обхода. На столе в ординаторской вместе со стопкой учебников по нефрологии и конспектов остается лежать зеленый клеенчатый блокнот. Нет, Надежда Антоновна вовсе не намеревается брать чужие вещи. Ею движет лишь исследовательский интерес и инстинкт самосохранения. Она колеблется некоторое время, но в конце концов решает, что истина дороже условностей и решительно выдергивает зеленый блестящий блокнот из стопки.

… Часть страниц в самом начале блокнота вырвана, как в отрывном настенном календаре. На оставшихся отмечены звездочками пункты, написанные разными чернилами, одни с нажимом, аккуратно, другие как будто на бегу, вразмах. Надежда Антоновна читает по диагонали, потом по строчкам вверх, пролистывает несколько страниц: "*рассердилась на маму за то, что она критиковала мою одежду"; " *раздражалась на Н.А. Из-за ее справедливых замечаний", "*осуждала Люсю", "*осуждала Н.А."

На обратной стороне обложки она видит красивый, от руки, в два цвета заголовок — «К исповеди»

… Надежда Антоновна чувствует как ее начинает подташнивать и печь в правом виске ( май для нее — время частых мигреней). Спешно засовывает блокнот между учебником и конспектом, еще с минуту смотрит в окно, где разворачивается новое лето, и в конце концов уходит с пачкой историй на сестринский пост, громко и четко выстукивая шпильками марш недоуменных.

Урок

Под праздник исповедуют двое — младший священник отец Алексий и протоиерей Михаил Милянский, харизматичный велегласный батюшка, нечасто появляющийся на приходе в силу больших епархиальных послушаний. Отец Алексий первый год после хиротонии, тонкий и звонкий, с проглядывающим из-под бороды румянцем. Он исповедует долго, прикрыв глаза худой ладонью, кивает сочувственно и даже виновато.

Протоиерей же напротив прям, суров и бесстрастен, только иногда взыграет бровью и становится страшно, что не получить тебе разрешительной молитвы.

Очередь к отцу Алексию тает: остались бабка Галина, четверо детей Кругликовых и тетка — захожанка с плохо оттертой ядрено-розовой помадой. Хвост к отцу Михаилу уперся в притвор и прибывает. Алтарник Саша уже два раза проходил вдоль очереди, уговаривая разделиться поровну. Линия тогда дергается, чуть изламывается, и тут же, как мячик на резинке отпружинивает назад.

Бабка Галина глуховата, но все еще в звонком голосе, так что тайна ее исповеди звенит в диаметре не меньше трех метров и достигает порой ушей фигуранток, бабгалиных приходских подруг. Юный батюшка густеет румянцем, гладит старуху по плечу, а та кричит и кричит Богу, все, что набралось за неделю.

Дети Кругликовы, одинаково кудрявые, подпрыгивающие и изобретательные, в очереди на исповедь становятся мирными и задумчивыми и превращаются в четыре копии своего отца — молодого профессора логики Кругликова (сам он стоит к протоиерею)… Отец Алексий сначала наклоняется, а потом садится на корточки и так и исповедует всех четверых, глаза в глаза, поднимаясь только что бы накрыть каждую кудрявую голову епитрахилью. Со стороны выглядит будто мальчишки- ровесники присели поговорить.

Тетка с розовой помадой на исповеди в первый раз и отец Алексий рад, потому что очередь за ней так никто и не занял. Она не знает с чего начать, говорит, что вообще-то не грешная, просто жизнь сложная и муж гуляет, может сглазили ее и что от этого нужно делать? Батюшка цитирует святителя Филарета и что-то приводит из Антония Сурожского говорит о грехе суеверия и всепрощении, о любви и стяжении Духа Святаго, о том, как любовь милосердствует и как коротка земная жизнь. Тетка слушает, плачет, кивает головой и прежде, чем встать под епитрахиль с последней надеждой спрашивает нет ли все же чем на мужа побрызгать, чтоб не бегал.

Отец Алексий остается у аналоя один. Он колеблется и не знает нужно ли взять крест и Евангелие и идти в алтарь или стоять, потому что исповедь в самом разгаре, и очередь к отцу Михаилу не уменьшилась. Алтарник Саша еще раз бежит к хвосту -увещевать. Но у каждого есть своя причина непременно попасть к самому протоиерею Милянскому, который, кажется, настолько погружен в исполнение таинства, что не замечает происходящего в правом приделе.

Проходит не менее четверти часа, когда отец Михаил неожиданно прерывает исповедь мужчины в кашемировом черном пальто и жестом просит подождать. Протоиерей резким быстрым шагом — шелковая ряса крыльями- направляется к аналою отца Алексия. Очередь недоумевает, перешептывается, на полпути из алтаря останавливается Саша.

Отец Михаил снимает очки, склоняет голову и долго исповедуется на глазах своего упрямого горделивого прихода ошеломленному юному батюшке, младшему священнику Алексию.

Очередь нестройной волной движется в правый придел.

Наталья Лосева

Источник: Свет Православия.ру.