Повесть о женском долге. Часть 3.

*

Часть 3. Жизнь после новой жизни

Вот она какая, послеродовая палата! Почти каждую неделю тут встречаются со своими крохами замученные неуверенные в себе мамочки, и за какие-то пять дней им предстоит получить огромный опыт, постигнуть новую жизнь, научиться соседствовать с ней не только, когда она внутри, но и в новом статусе, уже вполне ощутима и наглядна.

В отличие от отделения патологии, тут были две маленькие комнатушки с общим коридорчиком и туалетом с душевой. В каждой по две кровати. На соседней сидела девушка (ну как девушка? Ей потом оказалось 38 лет, как и двум другим из соседней комнаты. Мода сейчас что ли такая, рожать ближе к сорока?). Она выглядела бодро и весело, ей-то сделали операцию еще вчера, и явно жаждала общения. Мой вожделенный сон в ее планы не входил. Она кровожадно сказала, что ни в коем случае нельзя залеживать швы, и мне предстоит тяжелый трудовой день. Она вчера такой уже пережила, и сегодня намного легче. Эх, так и оказалось, денек выдался нелегкий. Как только я расслаблялась в горизонтальном положении хотя бы на полчаса, как или соседка, или появившаяся на пороге врач  начинали гудеть – «вставай, вставай, ходи по коридору». И я послушно начинала вставать, что занимало в первые дни минут по десять, не меньше. Долго нерешительно елозила по кровати, прислушивалась к своим ощущениям, собиралась с силами, и потом с выражением страшной муки на лице пыталась перейти в сидячее положение. Так как это нереально было сделать, не напрягая пресс, то боль была адская. Хотя, мне сейчас кажется, что мне было скорее страшно, чем так уж больно.

Ближе к вечеру принесли, наконец, на кормление ребеночка. Я уже извелась вся в нетерпении, мне все не верилось, что он существует в природе, и во что бы то ни стало надо было быстрее удостовериться в этом лично. В строго определенное время, установленное висящим в коридоре расписанием, надо было сесть на кровати, положить на колени подушку, а на нее постелить желтую клеенку с какой-то рекламной надписью. Не знаю, зачем клеенку, не удивлюсь, что именно ради этой рекламы, чтоб я не расслаблялась. И вот мне бесцеремонно бухнули на колени тугой сверточек с одним лишь торчащим личиком. Он с интересом таращил свои синие глазищи, хотя не знаю, что он там мог видеть, наверняка просто расплывчатый силуэт. Помню, мня сразу испугали какие-то белые точки на подбородке, которые прошли только через пару недель после выписки из роддома. Оказалось, что характерно для новорожденных, но я уже вступила на путь постоянной паники, что с моим ребенком что-то не то. Это ощущение поселилось во мне с первого дня, и я только и успевала холодеть от ужаса, увидев на теле какую-нибудь непонятную красную точку, на ухе прыщик, в носу козявку, а в подгузнике какашку нестандартного цвета.

Но это началось уже после более тесного знакомства, а тогда я неуверенно извлекла из огромного выреза ночной рубахи свою грудь, и поднесла ее к лицу ребенка. Потом более настойчиво ткнула в рот. Но он оставался совершенно равнодушным к моим манипуляциям, и, по-моему, даже уснул. Зашла медсестра, и грубо возмутилась «Мамаша, чего сидим, предлагайте себя, предлагайте». Я по всякому изворачивалась, но предложения мои как-то не вызывали интереса. Малыш наконец присосался только в следующий раз, и это было похоже по ощущениям на то, как будто меня ужалило какое-то насекомое. Не больно, но очень ощутимо и неожиданно.

Деток носили днем каждые три часа, минут на 20, и я каждый раз, признаюсь, ждала, когда же его уже заберут. Грудь мою он брал редко, неохотно, быстро отпускал, да и что ему там есть-то, пока молоко не пришло? Сидеть и с благоговением смотреть на детское спящее личико? Не знаю, я как-то не прониклась еще этим восторгом, мне хватало и первых нескольких минут. Но приходилось подолгу с прямой спиной держать в неуверенных руках неизменный тугой сверток, и как-то было пока непонятно, кто вообще там, под этим свертком, и как с ним быть, если не появится шустрая девушка в белом халате, и не увезет в неизвестном направлении на длинной каталке, похожей на маленький детский вагончик.

На следующий день после родов, 27 января, у меня был день рождения. Так вот у нас совпало. Понятия не имею, кто мне звонил в этот день, и что говорил. Но звонили по обыкновению много, я только и успевала тянуться дрожащей рукой за телефоном. Но какой-то волшебный наркоз никак не хотел окончательно покидать мою голову, и я была как в пьяном тумане. Плохо соображала, что вообще происходит, и совсем уж плохо говорила. Сказывались еще слабость после операции, и последствия мучительной родовой ночи.

Кроме того, первые три дня после операции нам запретили есть. Только творожок Агуша без добавок, и то совсем по чуть-чуть. Первый день мне и не до еды вовсе было, но на следующий организм уже начал напоминать о себе, особенно когда по коридору прокатывался звонкий голос поварихи «обедать!». На самом деле, зря я так убивалась из за невозможности сразу же посетить столовую, больничный общепит делал все для того, чтобы роженицы побыстрее сбрасывали вес после родов. В меню неизменно предлагались: салат из свежей капусты, щи из нее же, родимой, апельсины, кофе, и прочие строго запрещенные родившим продукты. Но вот пшенную кашу, которую я в дрожащих руках несла за свой столик после трех дней голодовки, я запомню на всю жизнь. Ничего вкуснее я не ела ни до, ни после, и мне казалось, что эта маленькая тарелка горячей пресной субстанции, до отказа заполнила мой организм счастьем и сытостью.

На второй день, в одно из кормлений, мне предложили уже забрать ребеночка с собой в палату, но я запаниковала, и отказалась. Не представляла, как мой разрушенный до отказа организм осилит эту ношу. Соседка уже получила свое чадо в распоряжение, в ажиотаже бегала с бутылочками и пеленками, а я заткнула уши берушами, и сладко с упоением спала весь день, и всю ночь. Не подозревая, что сплю так спокойно и беспечно последний раз за предстоящие годы. А на следующий день мне традиционно бухнули на колени моего пупса, и я заметила, как у него в уголке рта засохла струйка белой жидкости, наверное, смеси. И я чуть не расплакалась от того, как это оказалось трогательно и грустно. Представила, как моего беззащитного червячка чем-то кормят, что-то с ним делают, а он плачет, и не понимает, почему ему дают какую-то неживую резиновую бутылочку вместо теплой мамы. Но, голодный и обиженных, он все же пьет неумело из этой бутылочки, по личику стекает смесь, и никто даже не может вытереть ее. Покормили, положили, и ушли. В этот момент я поняла, что готова забрать его к себе, тем более на третий день отдавали уже всем в принудительном порядке.

И вот мне вывалили в пластиковую коробку на колесиках все тот же неизменный сверток, и оставили с ним наедине, совершенно не объяснив как пользоваться. И я замерла напротив на кровати в немом благоговении. Вот мы и вместе, пора привыкать друг к другу. Пока он спал, все было вполне мирно. Даже когда проснулся и захныкал, я схватила его на руки и начала привычным движением тыкать сисей в рот. Но он продолжал кряхтеть, сися не прокатила, и я полезла в недры многочисленных пеленок, менять подгузник. Вообще, первую неделю я была уверена, что менять его надо обязательно после каждого раза, как ребенок пописает. Да и на курсах нам вполне доступно объясняли, что малыш плачет, только если он голоден, или мокрый. Третьего не дано. То, что подгузники якобы остаются сухими, и не доставляют дискомфорта, стало для меня открытием намного позже.

А первый раз, когда я, наконец, откопала маленькое худенькое тельце ворохе пеленок, оно поразило меня до глубины души! Удивительно, только вылез у меня из живота, был непонятной субстанцией, а тут вдруг – настоящий человечек, с ручками, ножками, пальчиками, и даже аккуратными ноготочками! С удивлением я перебирала его пальчики, и не верилось, что теперь все это – мое. И как это мое запечатать обратно в такой же тугой сверточек, я понятия не имела. Проблема разрешилась, только  когда я отловила медсестру, сунула ей в карман 500 рублей, и попросила ответить на все мои вопросы, которых к тому времени накопилось на несколько страниц тетрадки. Я не понимала, сколько раз можно менять подгузник, если каждый раз во время еды ребенок какает. Как промывать ушки, глазки, доставать козявки, что это за красные пятна у него на теле, почему он все время кряхтит, и еще много чего. Моя жизнь превратилась в какую-то дну бесконечную суету, и череду вопросов, и я удивляюсь, как такое маленькое существо только родилось, а уже требовало столько тяжелой работы.

На курсах несколько занятий мы посвятили волшебному моменту, когда придет молоко. Якобы, грудь вдруг нальется тяжестью, и надо срочно бежать и расцеживать ее. Но на деле я как-то пропустила это событие, и узнала о нем после того, как очередная заглянувшая к нам в палату девушка в белом халате между делом грубо нажала мне на сосок, и из него брызнула стуя. Нам объясняли, что надо сразу требовать малыша, чтоб он высосал все богатство, а мой как раз лежал под боком, и я с чистой совестью подсунула ему сисю. Он, наверное, порадовался, наконец-то наелся, и быстро засопел. Но вечером, укладываясь спать, я поняла, что рано расслабилась, потому что грудь была огненная, твердая, и ощутимо болела. Мы с соседкой обреченно встали, включили свет, достали мой предусмотрительно припасенный молокоотсос, и сели по очереди доиться. Не ожидала, что у меня окажется столько добра! Я только и успевала бегать выливать в раковину полные бутылочки желтой густой жидкости. А она все лилась и лилась. Закончили мы через несколько часов, а тут уже и дети проснулись. И так продолжалось все ночи. Покормить, сцедить, покормить, сцедить… Как только я ложилась вздремнуть, тут же в очередь выстраивалась одна из этих потребностей.

Молока у меня оказалось намного больше, чем требовалось, даже удивительно, благодаря чему? Вроде не такая уж добротная у меня ни фигура, ни грудь. И потому мне запретили пить жидкость. Хотя бы пару дней, пока молоко не устаканится. Но как же я хотела пить! Какая-то нечеловеческая жажда пожирала меня, я набирала в рот глоток жидкости, долго смаковала его, и понимала, что не смогу напиться ни им, ни всеми бутылками с водой, имеющимися в наличии. Я не  могла нормально спать, ни даже думать о чем-то, только о том, как же это, наверное, прекрасно – выпить столько, сколько хочется.

И завертелось. Дни смешались с ночами, я непрерывно только и делала, что – кормила, сцеживалась, меняла подгузники, носила в раковину мыть попу, пеленала, переодевала, перестилала. Мой ребенок оказался каким-то невиданным рекордсменом, и какал не меньше 10 раз в сутки. Каждый раз, сжимая его хрупкое тельце при кормлении, я просила только об одном- «ну не покакай, пожалуйста, хотя бы в этот раз». Хотелось положить его, сытого и довольного, в его корытце, и насладиться тишиной и сном. Но нет, он шумно и смачно выталкивал из себя все переваренное, и начиналось сначала. Распеленать, помыть, переодеть, запеленать. После всех этих моих неуверенных действий сна у него не было ни в одном глазу, и я опять со вздохом доставала сисю. Он чавкал, я мечтала… Ну а дальше по прежнему сценарию.

На пятый день соседка выписалась, и мы остались в палате в гордом одиночестве. С одной стороны, стало одним орущим младенцем меньше, и заметно тише. Но, с другой – я лишилась возможности отойти в столовую поесть, или к врачу на осмотр. Как бросить в палате ребенка, который в любой момент может проснуться и расплакаться? Я выбегала пулей, предупредив девочек из соседней комнаты, за секунду запихивала в себя что-то, и неслась обратно, в ужасе прислушиваясь, не мой ли это голосит на весь коридор.

Я грезила о дне, когда окажусь дома, как о чем-то сказочно счастливом, мне казалось, что сразу станет намного легче, я буду крепко спать ночами, пока мама с мужем   — дежурить с ребенком, я буду в родных комфортных стенах, а не в этой тесной и душной палате. Хоть на улице были вполне логичные январские морозы, но топили тут зверски, термометр на стене показывал 30 градусов, а когда в окна жарило солнце, то все 35.

Но заведующая категорически отказывалась называть каждому дату выписки, ссылаясь на ряд сопутствующих факторов. Во-первых, основной проблемой родившей женщины было сходить в туалет по большому. И пока сей ритуал не случался, выписывать не разрешалось. Эта тема обсуждалась обширно и смачно, те, кому это удалось, делились опытом, и заслуженно чувствовали себя покорителями мира. Но когда мои жалкие Агуши наконец переварились и вышли наружу, и я успешно прошла первый уровень, то подоспел второй. Во-вторых, должны были быть в норме все анализы, а у меня упорно обнаруживались лейкоциты в моче. Я носила сестрам бесконечные баночки, но изо дня в день лучше не становилось. И даже когда после финального осмотра в кресле, и снятия швов, врач не выявила отклонений, в выписке мне все равно отказали. Но долгожданная свобода так многообещающе маячила на горизонте, а тут еще обмолвились, что можно сбежать под подписку. Я поспешно накалякала бумажку, что понимаю всю степень своей беспечности, но от лечения отказываюсь, и снимаю с врачей всю ответственность.

Последние часы в роддоме тянулись бесконечно. Я уже упаковала все вещи, нарисовала неуверенной рукой на лице какое-то подобие макияжа, а долгожданные 3 часа, когда всех выписывают – все не наступали. Тут еще и ребеночек покрылся какими-то классными пятнами, я запаниковала, что у него ветрянка, потом, когда меня успокоили, то начала расстраиваться, что у него непрезентабельный вид, а впереди все-таки первая встреча с папой и бабушкой. Потом начала нервничать, что он расплачется во время этой встречи, потому что давно не ел, и как назло крепко спал, не испытывая во мне особо сильной потребности. Но все мои опасения оказались напрасными, бедняга вырубился, как только на него надели все сто одежек, которые я заранее подготовила в пакете, и проспал после этого еще несколько часов. Видимо, организм пытался адаптироваться к новым условиям. Ведь мы наконец-то приехали домой!

Эпилог.

Конечно, все оказалось не так волшебно, как я представляла. Домашние стены были, конечно, комфортными и родными, но теперь мне было как-то некогда этого замечать. Хотя, сейчас я вспоминаю первые наши месяцы как одну сплошную халяву. Ест и спит. И никаких тебе капризов и изнуряющих укладываний спать. Но тогда для меня многое оказалось полной неожиданностью. Конечно, я знала, что дети плохо спят ночами, но не ожидала, каким действительно серьезным испытанием это окажется. В первую же ночь я горько рыдала от жалости к себе, когда меня в сотый раз за час разбудило нытье и кряхтение. Я подскакивала на каждый звук, качала, клала руку на живот, брала на руки, и так до бесконечности. Сейчас, год спустя, когда я уже опытный боец, сплю с берушами, и молча сквозь сон подсовываю сиську, ориентируясь в темноте на звук. Но тогда я была твердо настроена, что ребенок будет спать только в кроватке, и лучше не приучать его к укачиванию, а дрессировать на самостоятельное засыпание. Я терпела из последних сил, и не верила, что все может быть так ужасно, и мне совсем не удастся поспать в ближайшие ночи. Если бы кто-то тогда сказал мне, что это продлится как минимум ближайший год, то я бы, наверное, сразу, не раздумывая, пошла, и повесилась.  Но казалось, что вот-вот будет легче, тем более под боком была мама, мы вместе постигали тонкости ухода за младенцами, и моя голова уже лопалась от количества совершенно новой для меня информации.

Еще очень удручало, что совершенно ничего нельзя есть. Я руководствовалась списками запрещенных продуктов, взятыми из интернета, и в соответствии с ними питалась только гречкой. Ну и как бонус по одному банану в день. Овощи никакие было нельзя, фрукты тоже, мясо я не ела, а сладости – это вообще было моей самой тяжелой мукой. Наверное, не было на свете ничего вкуснее печенья Мария, которое я позволяла себе в малых количествах. Смаковала каждый кусочек во рту, запивая горячей водой. Чай мне пить муж запретил, сказал, что там много вредных добавок. Если бы я второй раз проходила эту школу, то совершенно не стала бы париться по поводу всех этих запретов. Ну так, может быть чуть-чуть, и первый месяц. Но в этот раз я по наивности сидела на гречке до тех пор, пока ребенку не исполнилось полгода, а потом вдруг обнаглела, съела кусочек шоколада, и к моему величайшему удивлению, небеса надо мной не рухнули, и с ребенком ничего не приключилось.

Через три недели мама уехала, и я осталась со своим инопланетянином один на один. Муж до вечера был на работе, причем такой трудоголизм у него проявился только после рождения ребенка.  Вылетал рано утром из дома, подозреваю, что подальше от пеленок, сосок и подгузников. А у нас как раз начались колики, я бегала по дому с пузырьками различных бесполезных лекарств, и по полдня сидела с сыном на руках, любезно предоставляя ему свою налитую молоком грудь. Он спал по совершенно непонятной схеме, а я, видимо, совсем не умела его укладывать. Мне казалось, что он заснет сам, когда организм потребует, но этого не случалось, и порой он мог гульбасить весь день, вырубаясь только короткими промежутками. Все наладилось только после того, как в три месяца снова приехала мама, и начала выносить его спать на балконе. Я до этого ленилась одевать его, одеваться самой, и стоять на холоде, качать люльку. Но оказалось, что на свежем холодном воздухе Гришка засыпает за секунду, и как убитый лежит не шевелясь. И наступило чудесное время! Он спал три раза в день по два часа, и я за это время успевала отдохнуть, все переделать по дому, и даже соскучиться.

По ночам я теперь находилась в соседней комнате, дабы не слышать его кряхтения, и подскакивала по каждому зову. Их тогда было не так много, около четырех за ночь, потому я не жаловалась. Но шли месяцы, закончились колики, вылезли основные зубы, и сон должен бы был становиться все спокойнее и дольше. Но динамика менялась в обратном направлении, сын спал все хуже и хуже, и где-то летом, когда ему стукнуло полгода, я сломалась. Не смогла больше бегать туда-сюда, и осталась в его неограниченное пользование. Спать лучше от этой победы он не спал, мне кажется, что даже хуже. Но я получила возможность успокаивать его в сонном полубреду, и еще отлично выполнять своей грудью роль соски.

Вообще, должна сказать, что я не ожидала, как будет сложно после рождения ребенка. И что проще не станет уже никогда, только сложнее. Меня предупреждали, я была готова ко всему, но не к такому. Не знаю, наверное, я не правильная мать, и не умею получать удовольствие от этой ситуации. А муж еще считает, что я чересчур ответственная. Но я постоянно нахожусь в состоянии сжатой пружины, и даже часто ловлю себя на том, что постоянно крепко стискиваю зубы, как будто изо всех сил стараюсь вытерпеть что-то.

Меня невыносимо выматывают бессонные ночи, и я встаю утром разбитая и уже уставшая от своего ребенка. Еще я не могу спокойно реагировать на его плач, который оглашает просторы нашей квартиры по каждому поводу. Ну да, он же ребенок, и не может общаться иначе. А я не могу это терпеть! Сразу как-то сжимаюсь, пугаюсь, быстрее стараюсь его успокоить. А еще меня бесит, что я в заточении в четырех стенах, и каждый мой день в точности похож на предыдущий. Одни и те же заботы и обязанности, и никакой жизненной интриги. Это обычный семейный быт, но мне иногда начинает казаться, что я для него не создана. Что это вовсе не я, а вот та, в прошлой жизни – безумная, жизнерадостная, неутомимая, это и была я, настоящая. Я стараюсь выходить куда-то, кино, кафе, спортклубы, магазины… но мне там сразу скучно и ничего не хочется. И постоянно ноет сердце – а как там без меня мой ребенок?

Окружающие говорят, что у меня стал совершенно безжизненный тусклый взгляд. Хотя, а каким ему еще быть, если даже во время самого захватывающего разговора, я думаю про подгузники, каши, его сопли, и прочую детскую атрибутику. Такое впечатление, что за последний год я стала старше и мудрее на целую жизнь. Нет больше беспечности, я постоянно всего боюсь, расстраиваюсь из за каждого пустяка, и живу лишь своими мелкими обыденными заботами. Все говорят, что это временно, потом вновь будут работа, путешествия, легкость и непринужденность. Но я не верю. Мне кажется, что потом будет детский сад, школа, и моя старость. Да, именно так я и считаю, глупая!  Не понимаю, как я смогу весь день сидеть в офисе за компьютером, пить спиртное до ночи в кабаках, и лететь в какие-то дальние страны, когда где-то меня ждет мой сын.

Конечно же, оборотной стороной от всей этой душевной тоски стоят ежедневные новые открытия и достижения маленького недавно родившегося существа. Радость от первой улыбки, первого зуба, первого шага. И, наверное, я бы уже не могла представить свою жизнь, если бы в ней не было моего ребенка. Он дал мне целый огромный отрезок жизни с момента своего зарождения, поменял всю систему координат, и его появление – самая огромная пропасть между тем, что было раньше, и стало сейчас. Так странно. Ведь совсем недавно не было никого, вот совсем ведь не было! А сейчас лежит рядом, сопит, в беленькой пижамке, такой родной и беззащитный. Откроет утром свои наивные синие глаза, увидит меня, заулыбается, и по слогам скажет шепотом – ма-ма. А мне все не верится. Ну неужели это действительно правда, что я — чья-то мама?