ЕР плавно перетекшее в КС (оооочень длинно)))

Наконец и я собралась это описать, получилось очень длинно, не обессудьте...

Беременность моя протекала отлично, за исключением 3х месяцев токсикоза – сейчас я понимаю, что отнюдь не такого кошмарного, как мне тогда казалось. Тем более, анализы говорили, что я наглая симулянтка с лошадиным здоровьем и могу хоть прямо сейчас лететь в космос. В третьем триместре случилась еще одна напасть — мне попытались «впаять» СЗРП из-за медленно растущего животика. Я переживала, мучалась кошмарами, по сто раз перечитывала статьи на эту тему и бегала на УЗИ каждые 2 недели. УЗИ показывало устойчивый рост плода с отставанием на одну недельку от среднего. А живот не рос

Почему-то я была уверена, что я рожу на 39-й неделе и никак не позже. Не знаю, откуда на меня свалилось это сакральное знание, но к тому моменту, как пузу стукнуло 38 недель, уже были постираны и переглажены все детские вещи, собрана сумка в роддом, пройдены курсы и прочитаны и посмотрены все возможные статьи и ролики про роды. Настрой был боевой – я не боялась и, хотя морально  готовилась к возможным трудностям, была уверена, что все пройдет на отлично.

Только вот малыш не спешил появляться на свет. Я начала медленно скатываться в меланхолию и внезапно ощутила себя старым больным бегемотом. Остроты ощущений добавляло то, что ребенок завел очаровательную привычку долбиться головой «на выход» каждый вечер часа по полтора-два (я не говорю уже о вспухающих из моего живота пятках, локтях, коленках и других частях тела). Это было не только болезненно само по себе, но еще и провоцировало тренировочные схватки на полночи. И если сначала я старалась прислушиваться к себе, что-то засекать и что-то считать, то ближе к сорока неделям просто переворачивалась на другой бок и пыталась спать дальше.

Потом наступил ПДР. И ничего не произошло.

Дни потянулись в бесконечном ожидании и ответах на заботливые вопросы «ну ты как?», «родила?», «а когда?», «а какой у тебя уже срок?» и т.д. Особо сообразительные ухитрялись доверительно сообщать мне почти по секрету: о, ну тебе уже пора рожать! Офигеть. А я-то и не догадывалась! У меня на боку как раз выросла кнопка «выдать ребенка» — пойду, нажму…

Прием у Г. был назначен на 7 июня, и сначала я думала, что уже на него не попаду. Однако  к вечеру 6 июня эта уверенность рассеялась как дым. Откровенно говоря, к этому времени мне уже не хотелось вообще ничего – ни родить и снова порхать как бабочка, ни поскорее увидеть своего ребенка, ни мира во всем мире. Хотелось ездить на танке и стрелять по людям.

Мысленно приготовившись сдаваться в поликлинику для опытов, я легла спать… и проснулась в 3 утра от того, что было больно. Но как-то по особенному больно, не так как всегда. Потом боль прошла, и я снова провалилась в сон. Проснулась в 3.10 снова от боли. Заснула. Потом 3.20… 3.30… Сомнений в том, что это «оно» уже не оставалось, но я продолжала считать до 4х утра. Потом меня посетила мысль, что теперь уже все, нескоро я высплюсь и – (внезапно) – я решила, что надо еще немного поспать сейчас :) Повернулась на другой бок, чтобы устроиться поудобнее… но, видимо, спать была уже не судьба, потому что из меня потекло. Вот тут-то я уже проснулась окончательно и рванула в ванную. Так и есть, отходят воды. Стало радостно и немного страшно.

Пошла разбудила мужа – как ни странно, никакой паники с его стороны не было. Мы оба спокойно сходили в душ и спокойно собрались, муж сел за руль и мы поехали в МОПЦ в Балашихе – добрались меньше, чем за полчаса. В 5-40 утра были на месте. Пока ехали, интервал между схватками сократился до 7 минут.

В приемном покое встретила медсестра, вызвала врача. Пришла совсем молоденькая девушка, очень деликатно посмотрела раскрытие – 1 палец. Дальше, как у всех – записали данные, заставили переодеться, вогнали ведро воды в попу   (после этого я так прочно срослась с унитазом, что у меня уже поинтересовались не собираюсь ли я тут остаться насовсем). Потом я взяла пакетик с телефоном и водой, оставила все вещи мужу и поплелась навстречу неизвестности.

По пути в родилку меня догнал такой адский стрем, что из лифта я вышла на негнущихся ногах. Однако вопреки моим ожиданиям меня не встретили дикие вопли рожениц и убийцы в белых халатах. Было вообще довольно пусто и тихо, и как-то по-утреннему свежо. Где-то негромко пищал новорожденный ребенок. Меня проводили в пустой родблок на три места – все очень чисто, по-современному, трансформируемые кровати, оборудование, ремонт… Пришла давешняя молодая девочка и начала рассказывать мне план действий: сейчас, говорит, мы ждем пока у вас сама начнется родовая деятельность, если нет – ставим родовозбуждение, если не помогает – кесарево. Я ее слушаю и думаю – ну, окситоцин и кесарево это не про меня. Слушаю и киваю. Слушаю и киваю. И улыбаюсь – фигли, я же наконец-то рожать приехала!

Схватки тем временем идут раз в 5 минут по 20 секунд. Мне втыкают катетер в вену, цепляют КТГ – показания в норме, отцепляют. Я хожу по палате, нагуливаю схватки. За окном свежо, лето, птички, лесок какой-то, все позитивненько… Дышу как обычно – мне вроде как не настолько больно, чтобы пыхтеть. Ну, то есть больно, но быстро проходит.

В 8 утра привозят повторнородящую девушку с большим открытием и приводят девочку из патологии. Первая девушка хорошо и правильно дышит, в перерывах спокойно общается. Вторая немного постанывает на схватках, но тоже вполне адекватна. И по-прежнему вокруг тишь и благодать, что странно. Где же треш, угар, дьявольский котел и орущие матом грешники? Приходит другая врач — Гришаева Елена Васильевна, она-то меня и будет вести.

А потом началось… В какой-то момент утреннее спокойствие вдруг рушится – по коридору начинают носиться люди, в родблок ежеминутно кто-то заходит, где-то недалеко кто-то громко стонет, кричит ребенок… Во всем этом хаосе я понимаю, что схватки мои не меняются. Да и вообще вдруг создается ощущение, что у всех все серьезно, и только я не рожаю, а маюсь дурью. Упорно продолжаю ходить – но схватки все так же раз в 5 минут.

В 10 утра Елена Васильевна решила наконец посмотреть мой «прогресс» – вот тут-то ощущение несерьезности и закончилось. Это было прямо очень больно, я рычала сквозь зубы и последним усилием воли давила желание заорать… Результат осмотра неутешительный – раскрытие все так же 1 см. Я едва не реву, не столько от боли, сколько от осознания, что все идет совсем не так.

Ко мне прицепили КТГ, поставили капельницу с окситоцином. Лежи, говорят, до часу, а там снова посмотрим. Буквально сразу схватки пошли по полминуты с интервалом в две минуты. Дышу. Приходит акушерка, добавляет скорости капельнице. Схватки по 40 секунд с интервалом в 1,5 минуты. Дышу как тренировалась, но получается хреново. Повторнородящая девушка уже вышла на финишную прямую – молча, как партизан… Родила в 11-04.

Мне снова добавляют скорости – на максимум. Схватки по минуте через минуту. Я смотрю на часы на стене и они показывают 12-00. Час до часа кажется вечностью. Дышу, но кажется, что это не помогает. Пробую не дышать – и понимаю, что оказывается помогало. Снова дышу, на схватке извиваюсь на кровати, мотаю головой по подушке из стороны в сторону – встать из-за КТГ нельзя. Девочка из патологии стонет, просит позвать кого-нибудь, потом начинает плакать. В этот момент мне дико хочется кричать и плакать самой, просто забить на приличия и начать звать маму. И я буквально Jопой… простите, шестым чувством, ощущаю, что все идет НЕ ТАК, ибо на такой капельнице меня уже должно в бараний рог скрутить, а я все еще держусь.

В час приходит Елена Васильевна с еще одним доктором — Гилевым Артемом Владимировичем. И начинают они меня смотреть по очереди. Мля… вот тут уже не выдерживаю, ору сквозь прикушенное запястье, инстинктивно сжимаю ноги и уползаю от своих мучителей по кушетке. Ловят и продолжают смотреть. Боже, что же там можно делать ТАК больно? Но самое хреновое – раскрытие все так же 1 см. Пока я отхожу от осмотра, они стоят надо мной и задают кучу уточняющих вопросов… потом  обсуждают дальнейшие варианты развития – либо кесарево, либо она может быть родит, может быть сама и может быть к двум ночи (а времени, напоминаю, час дня). Гилев смотрит на мой живот и выдает – да и животик маленький, как бы тут СЗРП не было. Я аж про схватки забыла, ору – нет у меня СЗРП, у меня нормальный ребенок!!! Для принятия окончательного решения решают подождать заведущую отделением. Капельница капает. У девочки-соседки отходит эпидуралка, она стонет в голос и просит кесарево. Я реву и хочу родить сама. Слышу, как в коридоре Гилев ругается с анастезиологом, чтобы меня брали в операционную сейчас, а не после всех плановых.

Минут через 40 приходит заведущая, смотрит на меня, и я (в ожидании очередного осмотра) мысленно сжимаюсь в маленький-маленький комочек и мысленно пытаюсь заползти под матрац. Но она, даже не дослушав соображения врачей, говорит – кесарево. Наконец-то отключают проклятый окситоцин. Я понимаю, что уже согласна хоть на лоботомию, лишь бы все хорошо закончилось. Трясущимися руками подписываю документы. Буквально через пять минут за мной приезжает медсестра. Раздеваюсь, отдаю телефон, перебираюсь на каталку. Меня накрывают простынкой и везут-везут-везут… И здание-то вроде не такое большое, кругами чтоль катают?

В операционной враскоряку перебираюсь на операционный стол, и какое-то время неприкаянно там валяюсь голышом, наблюдая, как вокруг бегают медсестры. На соседнем столе готовят к операции еще одну девочку. В операционную я попадаю не впервые, однако в первый раз сполна ощущаю себя куском мяса.

Потом подходит анастезиолог, он явно не в духе. Ругается на меня, пытаясь согнуть меня нужной буквой «зю», чтобы вогнать в спину иглу. Ощущение в спине почему-то напоминает клизму, только в позвоночник – чувство, что его сейчас разорвет. Потом потекло тепло, ноги теряют чувствительность. Через минуту мне становится плохо. Даже не так – мне приходит КРАНТЕЦ. До сих пор это (и последующая пара часов) самое тяжелое воспоминание о родах. Знаете, бывает такое состояние помутнения, после которого сразу падаешь в обморок. Вот тут было то же самое, только спасительная отключка ко мне так и не пришла. А очень хотелось.

Анастезиолог колет меня в грудь булавкой и спрашивает – что чувствуешь? Я еле шепчу – колет… колет… а тут не колет уже. Перед самым моим носом вешают синюю шторку, и я понимаю – класть малыша на грудь явно не будут. Реальность расплывается пятнами и из нее проступают безумно яркие лампы дневного света на потолке. Тошнота накатывает волна за волной и очень хочется сдохнуть. По-моему, отключиться мне не давал только анастезиолог, который ходил кругами и каждую минуту тыкал меня булавкой.
 
В родблоке я думала о ребенке, о том, что 7 июня – красивая дата, о том как буду сообщать мужу что сын родился и еще о многих-многих вещах… а тут меня не стало. Не было меня, не было мужа, ребенка, роддома, врачей и медсестер, не было прошлого, настоящего и будущего, только чернота вокруг и лампы под потолком. В какой-то момент я поняла, что чувствую свою ступню и она как-то неправильно лежит. Я хотела ее аккуратно повернуть, пока не видит злой дядька с булавкой, но ступня меня не послушалась. Я буквально физически чувствовала, как напрягается мой маленький женский мозг, посылая сигналы по маленьким женским нервам. А подлая ступня так и осталась лежать, как лежала, и это было так дико, страшно и неправильно, что очередная волна черноты чуть не проглотила меня целиком. Не проглотила. А жаль.

Потом пришли врачи, операция началась. Это все, оказывается, так быстро – раз и все, и разрез. Для многих самый главный момент – это когда малыш закричал или когда его кладут на грудь. У меня это – тот момент, когда уже был сделан надрез, и я услышала голос Елены Васильевны «ой, какой хороший!». И тут я поняла, что с моим ребенком все будет хорошо, и это главное, а я уж как-нибудь выкарабкаюсь. Потом его достали, и он заплакал почти сразу – негромко, обиженно… Его унесли, а я снова провалилась на грань обморока. Потом слышала, как в соседнем помещении требовательно орет чей-то малыш – оказалось, это мой Ванька… потом его мне показали, но я запомнила лишь красное одеялко, синюю шапочку и маленькое опухшее личико между ними. Потом стало очень-очень холодно и меня начало трясти мелкой дрожью.

Шили меня, казалось, бесконечно. Самое главное закончилось и все сильнее хотелось отрубиться, но… вы уже поняли, да?  Злой демон с булавкой. Он, сцука, на протяжении всей операции подходил, колол меня и спрашивал что чувствую.   Как же я его в тот момент ненавидела, кто бы знал! Елена Васильевна разговаривала со мной, но я плохо помню, о чем… Помню, что звала меня за вторым через и сказала, что шов на мне красивый получился

Потом операция закончилась, за мной пригнали кровать на колесах. А в операционной остался только анастезиолог и две медсестрички. Он им говорит – вы давайте плечи переносите, а я нижнюю часть… И гляжу, держит чьи-то бледные некрасивые ноги и тянет их куда-то. Только потом дошло, что ноги вообще мои (и вообще, я всегда считала, что они у меня красивые J). А потом девочки начали меня перекладывать, и я вдруг кувырнулась с операционного стола носом вниз, на эту кровать. Переложили, называется. Ох, анастезиолог и перепугался, орал на них страшно. Спрашивает у меня – ты не ушиблась? Я говорю – откуда ж я знаю, я ничего не чувствую! Ну, говорит, тем что чувствуешь – не ушиблась?

Привезли в реанимацию. Накрыли одеялом, но это одеяло было, что мертвому припарка. Было холодно, безумно холодно, словно не кесарили, а подвергали криогенной заморозке. Меня трясло, трясло… то крупной дрожью, то мелкой и еще сводило челюсть, и самое обидное — не получалось даже взять телефон в руки и написать мужу, не говоря уже о том, чтобы позвонить. Еще краем уха я слышала как что-то мерзко дребезжит рядом, и вовсе не сразу дошло, что это трясется подо мной кровать.

Потом пришла Елена Васильевна, и я наконец-то узнала что мой мальчишечка родился в 14-15, 3480 г и 52 см, 9/9 по Апгар.   Это было такое счастье, понимать, что с ним все хорошо и никакого СЗРП, которым меня так долго пугали, у нас нет. Когда трясти стало поменьше, я все-таки нашла силы позвонить мужу и сквозь сведенную челюсть рассказать, что все хорошо. Потом долго писала смс-ки подругам и принимала поздравления. Приходил Артем Владимирович смотреть как у меня дела. Потом приходил анастезиолог, проверял мое состояние после наркоза – у него, оказалось, последний рабочий день перед увольнением, а тут все везут и везут работу. Самый кайф настал, когда перестало трясти, и я наконец-то согрелась. Кайф был даже несмотря на то, что начала отходить анастезия, болел шов и вернулись схватки (а после кесарева снова льют окситоцин, да-да). А потом мне вдруг принесли малыша – оказывается, его уже перевели в «детскую» и он там орал громче всех. Как только его положили мне под бок, он тут же успокоился и уснул))

Через шесть часов заставили сесть. Поскольку перед этим сделали обезболивающее, было почти весело)) Ближе к ночи переведи в послеродовое, еще раз принесли масика покормить. Он был такой хорошенький и такой голодно-сердитый, что мне жутко хотелось так и оставить его рядом, не отдавать на ночь. Но, увы и ах, после кесарева пришлось пару ночей провести порознь и только на третью ночь мы с ним воссоединились — и веселились по этому поводу аж до самого рассвета

Кстати, народные приметы, предписывающие роженицам «распустить косы, чтобы ничего не мешало», подло умалчивают про то, что же случается с волосами, если их сутки валять по подушкам родблоков, операционных и реанимаций. Особенно, если волосы длинные. Поэтому наутро я ВНЕЗАПНО обнаружила на своей голове одну большую дредду длинной до попы, и первая мысль была, что ЭТО проще сбрить, чем прочесать. Но я справилась, потратив чуть более часа времени и выдрав чуть менее половины.

Меня еще пару недель не отпускали воспоминания об операционной, я никак не могла осознать, что вот это маленькое-орущее-сосущее создание и есть СЧАСТЬЕ. Я переживала, что я ненастоящая мама, потому что не смогла родить сама, боялась, что из-за этого так и не смогу почувствовать «настоящую материнскую любовь». Девочки, все фигня! Это мой ребенок, которого я носила под сердцем почти 41 неделю, и не так важно как он появился на свет. И иногда мне кажется, что слово «любовь» — слишком слабое, чтобы описать мои чувства к нему, потому что меня просто разрывает переполняющее меня ощущение… и благодаря ему все трудности материнства, которыми нас пугают – такая ерунда!