Ужас бессилия (не моё, но про меня)

"по-моим наблюдениям, что такое «трудные детки» понимают только родители таких же детей. остальные уверены, что вы просто недостаточно старались"

Переживание бессилия счастливцы, которые сохраняют способность изъясняться словами даже в самые тяжёлые минуты жизни, описывают так: «Упёрся в бетонную стену высотой в несколько километров и толщиной в километр, которая тянется от края до края, насколько видно глаз, ощущаешь лбом гладкий серый холодный монотонный камень, упираешься в него руками, телом, коленями, и понимаешь, что ни сдвинуть стену, ни пройти вперёд — невозможно. И что делать, как жить, припав к этой стене высотой до неба, — неизвестно». Говорить о своих переживаниях, пусть и картинками-образами, способен не каждый. Желание лечь пластом и отказаться от продолжения жизни, выбрать не смерть, а не-жизнь, — чувство безволия, апатии в ответ на встречу с непреодолимым препятствием, часто наполняет тех, кого в детстве тотально, во всех ситуациях, не понимали или не хотели услышать родители. Желание оторваться от земли, исчезнуть с того места, где перед тобой стена, взмыть ввысь, — в фантазии или в параллельный мир, где есть вымышленный друг, где есть свобода жить так, как сам хочешь и можешь, — другой вариант «преодоления стены», когда родители не откликаются на переживания ребёнка. Желание говорить, говорить, говорить, говорить стене, в надежде на то, что она развеется сама по себе, — вариант, который чаще встречается в несчастливых любовных отношениях, там где, казалось бы, есть все возможности развернуться на 180 градусов и уйти куда глаза глядят. уйти прочь. Возможно, прохладное прикосновение нелюбви к телу и лбу, это знакомое объятие бетонной нелюбви, — единственная опора, которая была у человека в жизни, и отказаться от опоры он боится.

Переживание бессилия,. возникающее при встрече с непреодолимым препятствием, на первый взгляд, устроено просто, потому что мимолётно. Оно сменяется чувством возмущения и протеста, — и тут уже рассудок помогает обосновывать, в чём именно несправедливость. Или сменяется чувством гнева и яростью, — и тут уже энергия агрессии помогает пробовать другие направления действий, чтобы быть — сильным, а не бессильным. Или сменяется слезами и обидой на то, что никто не приходит на помощь, — а на плач другие люди откликаются сочувствием, в отличие от того, что отдаляет: горячечных рассуждений и гневных расшвыриваний попавших под руку предметов. Просто бессилие только на первый взгляд. Каждое сиюминутное бессилие связано с главным бессилием нашей жизни: смертью и тем, что любые отношения рано или поздно закончатся. Есть что-то, что не в человеческих силах изменить — ход времени. Нельзя вернуться в прошлое, нельзя остановить сегодня. Есть огромная сила, которая кладёт в могилы поколение за поколением, как жатва за жатвой снимают с поверхности земли колосья пшеницы, и переживание встречи с этой силой пробуждает в душе человека ужас.

В повседневной жизни люди стоят к ужасу бессилия кто ближе, кто дальше. Кому-то с самого начала дан талант сотворять иллюзию вечного бытия и верить в неё, кому-то дан дар видеть и иллюзию, и её сотворённость, быть и наивным, и искушённым одновременно, кто-то живёт без иллюзий и проживает каждый миг как последний, а поступки соизмеряет с «Помни час смертный» и «это всё, что останется после меня».

Кому-то жизнь уготовила столько сиюминутных препятствий в один месяц или год, что ужас бессилия вырастает до таких размеров, что его не укрыть никаким покрывалом и никакой пеленой. Он становится — несоразмерным человеку. Слишком большим для того, чтобы соткать из надежды занавес и иллюзией от ужаса отгородиться.

А бывает жизнь, когда, хоть ткацкую фабрику налаживай и в промышленных масштабах занавеси, скрывающие ужас бессилий, на-гора выдавай, их всё равно не хватит, чтобы от бессилия отгородиться. Потому что препятствия на пути стоят не месяц и не год, — десятилетия. И уйти от препятствия прочь не получится, потому что ты — родитель, а срывает занавеси иллюзий твой родной ребёнок. И изменить ребёнка невозможно, стена. Родительское бессилие — тема табуированная. И именно о детях, перед которыми родители оказываются бессильными, и про родительский ужас я предлагаю вам поразмышлять.

Первый по популярности способ справиться с родительским бессилием, — это разозлиться на ребёнка. Разгневаться, стать деятельным, «вот я тебе задам». Это путь уголовно наказуемый, чреватый общественным порицанием, поэтому родительское бессилие умножается на два. Само по себе оно никуда не девается, это бессилие, а сознание собственной правильности и законопослушности утешает только в книгах тех, кто пропагандирует правильное родительство.

Второй по популярности способ справиться с родительским бессилием, — это заплакать от обиды и огорчения. Это путь, полагаемый непедагогичным и чреватый общественным порицанием, поэтому родительское бессилие умножается на два. Само по себе бессилие никуда не девается, а сознание собственной правильности ничуть не уменьшает горечи. Что с того, что отец или мать остались «стойким оловянным солдатиком» и не сорвались в крик, гнев или слёзы в ответ на ненадлежащий поступок ребёнка? Олово металл своеобразного оттенка, напоминает седину...

Третий по популярности способ справиться с родительским бессилием, — это найти для ребёнка диагноз. Поиск правильных слов для описания происходящего даёт занятие, это действие, а любое действие лучше бессилия. Рассуждая о ребёнке, читая о нём, советуясь с другими, родитель приходит к смирению. «Да, он такой, — принимает ситуацию родитель, — это не исправить, как погоду, и надо с этим жить». На карниз диагноза можно развешивать занавеси: такой метод лечения, этакий, третий, десятый, — пока пробуешь, действуешь и не бессилен, сдаться мы всегда успеем (с). Какая часть методов — иллюзии, скрывающие ужас бессилия, а какая часть действительно лечит, и специалисты затрудняются чётко разграничить.

Четвёртый по популярности, но не по эффективности способ справиться с родительским бессилием, — «явиться в суд». Суд выслушает стороны и вынесет приговор, кто виноват. Приговор это всегда определённость, вменение ответственности за действия и квалификация действий. «Мало уделяла ребёнку внимания», «много пил», «откупалась игрушками», «гулял на сторону», — вот оно так и получилось (с). По степени действенности поиск виноватых не имеет равных, поэтому большинство родителей, ужасающихся бессилия, в суде просто живут. Давно отправились на пожизненное за свои преступления врачи, они виноваты в этом суде снова и снова. Супруги, которые «плохо влияют на ребёнка», известны в этом суде как рецидивисты. Самобичевание заканчивается госпитализацией и антидепрессантами, в отличие от обвинений врачей и супругов, которые начинаются и заканчиваются разговорами.

Пятый способ, редко востребованный, это солидарность. Поддержка тех, кто в одном с тобой поколении, кто так же растит детей, кто видит не одного, а двадцать разных детей в одной стайке соседских детей, играющих на улице, и кто может дать объективную оценку «У тебя тот ещё фрукт», посочувствовать тому, что опыт родительства — у данного конкретного родителя, — травматичный, превышающий возможности психики родителя такого ребёнка в себя вместить. Кто может поддержать, подменить, дать передышку, — подставить плечо.

Шестой способ, его, увы, хватает ненадолго, это чувство юмора. Посмеяться над своей самоуверенностью, мол «всё смогу» в воспитании этого ребёнка, могут родители, которые уже прошли семь кругов ада, приобретая родительский опыт. На третьем круге смеётся плохо, на пятом вообще хочется лечь и притвориться мёртвой, чтобы отстали. К сожалению, ужас бессилия настолько табуированная тема, что как только родитель отбредает на обочину тракта, чтобы лечь и протянуть ноги, его бодрые ровесники, не изнурённые необходимостью пробивать стену неразумения, непонимания, бессердечия собственного ребёнка, вместо сочувствия начинают пинать лежачего, чтобы не смущал своим отчаянием шагающих магистральной дорогой.

Седьмой способ, самый поразительный с моей точки зрения, это attachment parenting. Родителю, столкнувшемуся с ужасом бессилия, чей ребёнок — трудновоспитуемый, простыми словами, говорят о том, что он всё делал неправильно, он неумелый родитель. И обязан научиться (это социальные службы иногда говорят, угрожая отобрать детей, если не «научится, как надо») или может научиться (это пропаганда attachment parenting утверждает). А не хочешь учиться, — друг мой ситный, — не жалуйся нам на свой ужас бессилия, сам виноват, мы говорили тебе, как правильно делать. А ты, неумёха криворукий, всё делаешь не так, как нами сказано, поэтому поделом тебе, пропадай сам, без нас. Не будет тебе спасения, еретик.

Вера в attachment parenting возникла в США, это мощное идеологическое течение, которое стоит на краеугольном камне: привязанность, то что «между» двумя людьми, в романтических ли отношениях, в младенчески-материнских или детско-родительских отношениях, — так вот, это «между» это результат опыта, научения. Не генетики, не врождённых особенностей, а того, как, как вели себя люди друг с другом. Идеи подхватили на пост-советском пространстве, доведя происходящее до сюрреалистических красок.

Судите сами. Дано — триста миллионов граждан СССР, где не работать означало статью уголовного кодекса за тунеядство (в лучшие годы), а были и годы, когда за пятиминутное опоздание на работу можно было попасть в лагеря. Это поколение бабушек, которые отдали детей в ясли, чтобы работать на заводах. Они НЕ сформировали привязанность, и их дочки ТОЖЕ ничего не делали для того, чтобы научить привязанности. У внучек, таким образом, был опыт яслей, детсадов и школ, и никакой возможности «добрать» опыта «пэрентинга» в отношениях с бабушками. И бабушки, и мамы работали. Внучек не учили привязываться к детям, многомиллионная выборка есть матерей конца двадцатого века, масштабный социальный эксперимент, оставшийся вне зоны внимания американских домохозяек. У внучек из СССР не должно быть по определению безопасной привязанности к их детям, ведь им её не сформировали ни мамы, ни бабушки. Она в опыте и научении передаётся, согласно канону attachment parenting, и только в опыте и научении. Но откуда-то она у них, эта безопасная привязанность, есть. У миллионов матерей. Число такое, что в случайность и спорадическое возникновение безопасной привязанности на пространстве бывшего СССР плохо верится. Любят и своих мам, и своих бабушек, и своих детей. Способны быть в безопасном «между», несмотря на то, что в детстве ни сами такого опыта не получили, ни заботящиеся о них советские мамы «безопасного личного между» от бабушки=научающей безопасной привязанности caregiver'a нужного опыта «правильной привязанности» не получили. Всё равно привязаны. Ветром в голову надуло

Автор Alisa216, нашла на просторах интернета.