Мы были в доме, большом и старом, когда к нам постучали бесцветные. В средние века их могли бы называть инквизиторами, но они, наверно, не люди. Не подчиняются они человеческим законам, и совести или жалости в нашем понимании у них нет. Они живут по своим правилам, очень многое могут, и не боятся ничего, ни боли, ни смерти. Но и умирать не стремятся, потому что понимают, как трудно найти замену одному бесцветному, как сложно вытравить все человеческое. Не любят их, но не учитывать их появление нельзя.
Все началось еще 6 часов назад, когда взбесились животные. Домашние, ленивые, кастрированные коты рвались на улицу, словно дома уже горят, собаки тянули людей за пределы стен, улиц, вон из города, и, если их сажали на цепь, начинали выть, как по покойнику. Кто-то прислушался и ушел, кто-то цыкнул и оставил без внимания. Все бездомные животные исчезли с улиц, даже воробьи, даже крысы, тихо цокая когтями по асфальту, бесконечной цепочкой покидали насиженные места, неся в зубах малышей. Было страшно. А потом пришли бесцветные.
Они стучали в каждый дом и говорили в открытую дверь одну и ту же фразу: «Уходите, идет смерть.» И шли дальше, не оборачиваясь, не настаивая, не объясняя, не подгоняя. Им безразличны люди, но напрасные смерти им так же не нужны.
И многие послушались их тихих голосов, пробирающих до костей безразличием и нечеловечностью. Мы тоже послушались, но ждали прихода друзей, что бы тронутся в путь, как только соберемся вместе. Не успели.
А потом начались крики. Странно, нам казалось, что ушли почти все. Ошиблись.
Было слышно, как взрываются машины, брошенные на дороге, как захлебывается криком какая-то женщина, как оборвался скулеж забытой кем-то собаки. Тянуло гарью и мусором, словно кто-то вывалил на город огромное помойное ведро.
В прихожую ввалились друзья, понятно, почему задержались, видимо в магазине, где они пытались срочно приобрести все необходимое, кто-то затеял драку. У одного из них была разбита голова, кровь залила лицо, он был бледен и едва держался на ногах, поддерживаемый товарищем.
На наши молчаливые вопросы: Стоит ли высовываться и делать ноги? Они покачали головой- поздно. Теперь- только молится.
Я метнулась на кухню, за перекисью и бинтами, когда ЭТО ввалилось в дом.
Оно было огромное, двери, стены не имели значения, все разваливалось и плавилось от прикосновения 3-хметровой подвижной горы то ли нефти, то ли глубочайшей тени. Из нее выплескивались струи-щупальца, словно оно не видело куда идет, пробиралось на ощупь, как идут по коридорам в полной темноте, держа в руках тонкую нить Ариадны.
Оно шло ко мне. Сунувшийся было на встречу Димыч, откатился с воплем, и его рука, коснувшаяся этого подвижного фонтана, переливающейся всеми оттенками черного, мгновенно почернела и начала крошится, словно пережженная спичка.
Я замерла на середине движения, с нелепой банкой перекиси в руке. Гора двигалась ко мне. Все. Наверно. Пол проседал и трещал как камни в сауне, жар начал распространяться пополам с вонью и было непонятно от чего мы умрем быстрее. Но, что все мы обречены- понятно.
А оно остановилось. Прямо передо мной, выплеснуло струю в мою сторону и я, вдруг, я поняла, что оно просит. Просит себя убить.
Там была такая боль, внутри, такой ужас от того, что оно делает, от того, что не в силах остановиться, что хватит уже, ну пожалуйста, ну, сделай хоть что-нибудь, что бы это прекратилось. Такая…
Я забыла, что я боюсь. Протянула руку и оно подставилось чем-то, не знаю чем, легло прямо в ладонь, и я ее сжала. И все стремительно стало менять, гора усыхала, становилась более маленькой и более твердой, чернота ушла, и то, что было у меня в руках, все больше напоминало чье-то горло цвета слоновой кости и такой же твердости.
Стало тихо, словно заложило уши, только стук крови в голове, наверно. Я даже не дышала. А потом слоновая кость треснула как надколотая оболочка сырого яйца и осыпалась. И я поняла, что, действительно держу его за горло. Только рука разжалась.
Это его, именно его я ждала и любила всю жизнь. Именно его я искала в мужчинах, Мне больше никто не нужен, никто. Мне плевать что он сделал и каким был еще несколько секунд назад. Я вдыхала запах его кожи, гладила лицо, такое знакомое, словно уже тысячу лет мы были единственными в мире. Я прижалась, выдохнула: Наконец-то, ты здесь.
А у него дрожали губы и по щеке катилась одна, огромная, как в мультфильмах, слеза.
– Да… ты… как долго я тебя искал… Боже… Как долго…
Я обнимала его и не верила, что когда-то могла любить кого-то еще. Только его, никого, никогда больше. Никогда.
– У меня только 15 секунд… Его голос прервался. Он не целовал меня, только смотрел, а потом резко оттолкнул, так что я отлетела на пару шагов назад .
– Не-е-ет!
Но его протянутая ко мне рука уже горела. Лицо было перекошено, рот распахнут, он еще пытался что-то сказать, что-то важное, наверно, но не успевал.
Он сгорел быстро. Так и стоял обугленной человеческой статуей. Посреди кухни.
А я… я потеряла смысл. Только что нашла и, вот, потеряла. Смысл всего…
Мир вокруг оживал. Кто-то помогал Димычу, кто-то кричал остальным в комнаты, что все в порядке, вошли бесцветные.
– Почему? Почему так?- я почти кричала, только голос был хриплым, растрескавшимся, словно я наглоталась раскаленного дыма.
– Потому что проклятый. Когда рождается душа, способная спасти проклятого, рождается и проклятый.
Наверно, стоило удивиться, что бесцветные снизошли до объяснений, но мне было все равно, я все еще вспоминала свое мимолетное состояние абсолютного счастья, которого больше не будет. Никогда.
– Он живет обычным человеком до того момента, пока не влюбится в первый раз, и, если это не та душа, она и становится первой жертвой. Следующими идут родители и братья и сестры, потом все, кто дорог или пытается помочь. Но он остается человеком до момента, пока его не убьют. И только тогда превращается в то, что ты видела. И следует по нити, связывающей его с душой, способной его спасти, уничтожая все на своем пути. И только одна душа может это остановить, уничтожив его. В этот раз это была ты.
Я стояла посреди совершенно бессмысленной теперь комнаты, обводила взглядом людей, которые были мне дороги еще 5 минут назад, а теперь не значили для меня ничего и… начала просыпаться…
На границе сна я спросила:
– Почему я так люблю, но не своего мужа? (я уже достаточно проснулась, что бы понимать, чтоэто был только сон, очень яркий, полномасштабный, законченный.)
– Почему не мой муж?!
– А ты бы хотела ему такой судьбы? – угасающе тихо, вопросом на вопрос ответил кот-то из бесцветных…
И я проснулась. Повернулась на правый бок, обняла своего любимого, прижалась крепко-крепко. Нет, пусть его я не люблю так полно и безгранично. Пусть. Я его люблю, Мне не нужен другой спутник, я никому не пожелаю такой любви с таким концом.
НО, почему мне такое приснилось-то?
Что мне хотело сказать мое подсознание??
я бы просто охренела от такого сна!
Или в скором будущем узнаешь к чему этот сон, или это просто так… хотя навряд ли...
Тут только ты можешь понять к чему все это