такая life

Не знаю, как там именно происходит у мужчин, мужчиной мне быть пока не доводилось. Но подозреваю, что примерно так же. Примерно. А может и не так. Да и черт бы с ним.
Сначала в твоей жизни появляется гипотетический Коля, который первым разглядел, что у тебя ямочки на щеках, милый белесый пушок над верхней губой, тонкие ключицы, косточки которых вот-вот прорвут кожу и звонкий заразительный смех. Коля дарит тебе первые розы, которые, конечно в будущем станут фублярозыкакбанально, но сейчас это самый сумасшедший аромат, от которого потеют ладошки и таинственно закусывается нижняя губа. Коля водит тебя на дискотеки, где ты стопроцентово звезда, потому что кроме тебя Коля до поры до времени не видит никого. Вобщем, вам замечательно и пушисто вместе. Блаженны счастливы те, у кого Колей началось, Колей и закончилось. У кого в девятнадцать обнаружилась задержка, кто пережил мамины ахи-вздохи и через девять месяцев выродил белокурое чудо. А через три года еще одно. И живут эти блаженные счастливые рука об руку, и берут в кредит икеевские стеллажи, и ходят в гости к таким же блаженным счастливым, и все у всех хорошо. Но бывает что Коля уехал, влюбился, умер, улетел на Марс спасать атмосферный слой нашей планеты (нужное подчеркнуть), а ты осталась. Может, в расстроенных чувствах, а может и не в расстроеных, буду банальной – время, алкоголь, подружки, случайные и не случайные мужины лечат, и со временем ты забываешь запах тех роз, которые теперь уже фублярозыкакбанально, и запах того Коли, кому подарила себя на мохровых родительских простынях.Чередой идут Васи, Пети, Леши, Вани, кто поизобретательнее – Алины, и так далее, и так далее. И в какой-то момент начинается реконструкция. Глобальная реконструкция самой сути. В обиход бодро входит слово «самодостаточность», ты не прицениваешься, но знаешь себе цену, ты смотришь умные фильмы и знаешь заковыристые имена режиссеров, ты начинаешь любить оперу, в многолюдной компании небрежно цитируешь Фауста, читаешь Шопенгауера в оригинале (почитывая в метро Донцову) и становишься вся из себя Женщина – именно, с большой буквы. И, казалось бы, пора уже остановиться – но планка, такая сука, которая все растет и растет, уже вне зависимости от твоих желаний. Это обманчивое чувство – думать, что ты контролируешь планку. Однажды, неожиданно и незаметно, планка начинает контралировать тебя. Саша? Ну да, он хороший, но с ним кроме как о футболе и фондовой бирже поговорить не о чем. Нет, фондовая биржа – это, безусловно, интересно, но а как же режиссеры с заковыристыми именами? Вадим? Он прекрасен – пресс, карьера, зарплата. А как же Шопенгауер?.. И так далее, и так далее.
Ты пьешь только сухое вино, твоя памада стоит как нехуевый обед в ресторане, ты делаешь в салоне маникюр и педикюр дважды в месяц – ты вся такая-растакая, ни плюнуть ни повеситься. И с планкой, которая невидимой косой рассекает над тобой воздух. И все тебе хором: ой, ну ты же такая, ты же ТАКАААЯ… Вот оно, вот-вот-вот, совсем близко счастье, чуть подождать. И ты ждешь. И ты ходишь на свидания с ленивой мордой, заведомо зная – это не ОН, ЕГО бы я почувствовала, ЕГО бы я поняла. Веришь в знаки. «Ой, салфеточка упала – это к щастью, к щастью, да.»
А кто-то сверху смотрит на тебя, ухмыляясь в седую бороду и думает: Ни фига подобного.
А потом появляется человек. Если вовремя обуздать планку и понять, что ты вся такая-растакая который год сидишь на попе ровно, а принцы ходят мимо, да все не к тебе – человек обязательно появляется. И у него нет квартиры в центре города. И вротонебал твоего Шопенгауера и заковыристых режиссеров вместе с твоей прошлой жизнью. Ему просто нравится смотреть, как ты спишь, как орешь, увидев ночную бабочку на потолке, как разговариваешь в нос, когда болеешь и ходишь в растянутых трусах…
И ты находишь себя лежа на его плече в дымной кухне, попивая пенное холодное пиво, и мурлыча себе под нос последнюю песню Потапа и Насти Каменских (шоб им икнулось). И понимаешь, что вы оставили весь мир в дураках…