Если не считать случайных, мимоходом брошенных взглядов, прошло много
времени, пока она снова встретилась с Хоскинсом. Иногда она жалела об
этом, но когда Тимми впадал в тоску или молча стоял часами у окна, за
которым почти ничего не было видно, она с возмущением думала: «Какой же он
недалекий человек, этот доктор Хоскинс!»
Тимми говорил с каждым днем все более бегло и правильно. Правда, он так
и не смог до конца избавиться от некоторой невнятности в произношении, в
которой мисс Феллоуз находила даже своеобразную привлекательность. В
минуты волнения он иногда, как вначале, прищелкивал языком, но это
случалось все реже. Должно быть, он постепенно забывал те далекие дни, что
предшествовали его появлению в нынешнем времени...
По мере того как Тимми подрастал, интерес к нему физиологов шел на
убыль, но зато теперь им занялись психологи. Мисс Феллоуз так и не могла
решить, кто из них вызывал в ней большую неприязнь. Со шприцами было
покончено – уколы и выкачивания из организма жидкостей прекратились; его
перестали кормить по специально составленной диете. Но зато теперь Тимми,
чтобы получить пищу и воду, приходилось преодолевать препятствия. Он
должен был поднимать половицы, отодвигать какие-то нарочно установленные
решетки, дергать за шнуры. Удары слабого электрического тока доводили его
до истерики, и от этого мисс Феллоуз приходила в отчаяние.
Она не желала больше обращаться к Хоскинсу – каждый раз, когда она
думала о нем, перед ней всплывало его лицо, каким оно было в то утро за
завтраком. Глаза ее наполнялись слезами, и она снова и снова думала:
«Какой недалекий человек!»
И вот однажды возле кукольного домика совершенно неожиданно раздался
его голос – он звал ее.
Поправляя на ходу свой форменный халат, она, не спеша, вышла из дома и,
внезапно смутившись, остановилась, увидев перед собой стройную женщину
среднего роста. Благодаря светлым волосам и бледному цвету лица незнакомка
казалась очень хрупкой. За ее спиной, крепко уцепившись за ее юбку, стоял
круглолицый большеглазый мальчуган лет четырех.
– Дорогая, это мисс Феллоуз, сестра, наблюдающая за мальчиком. Мисс
Феллоуз, познакомьтесь с моей женой.
(Неужели это его жена? Мисс Феллоуз представляла ее совсем другой. Хотя
почему бы и нет? Такой человек, как Хоскинс, вполне мог для контраста
выбрать себе в жены слабое существо. Возможно, это именно то, что ему
нужно...)
Она заставила себя непринужденно поздороваться.
– Добрый день, миссис Хоскинс. Это ваш… ваш малыш?
(Это было для нее полной неожиданностью. Она могла представить себе
Хоскинса в роли мужа, но не отца, за исключением, конечно, того...) Она
вдруг поймала на себе мрачный взгляд Хоскинса и покраснела.
– Да, это мой сын Джерри, – сказал Хоскинс. – Джерри, поздоровайся с
мисс Феллоуз.
(Не сделал ли он ударение на слове «это»? Не хотел ли он дать ей
понять, что _это_ его сын, а не...)
Джерри немного подался вперед, не расставаясь, однако, с материнской
юбкой, и пробормотал приветствие. Миссис Хоскинс явно пыталась заглянуть
через плечо мисс Феллоуз в комнату, как бы стремясь увидеть там нечто
весьма ее интересовавшее.
– Ну что ж, зайдем в «Стасис», – сказал Хоскинс. – Входи, милочка. На
пороге тебя ждет несколько неприятное ощущение, но это быстро пройдет.
– Вы хотите, чтобы Джерри тоже вошел туда? – спросила мисс Феллоуз.
– Конечно. Он будет играть с Тимми. Вы ведь говорили, что Тимми нужен
товарищ для игр. Может, вы уже забыли об этом?
– Но… – В ее взгляде, брошенном на него, отразилось глубочайшее
удивление. – _Ваш_ мальчик?
– А чей же еще? – раздраженно сказал он. – Разве не этого вы
добивались? Идем, дорогая. Входи же.
С явным усилием подняв Джерри на руки, миссис Хоскинс переступила через
порог. Джерри захныкал – видимо, ему не понравилось испытываемое при входе
в «Стасис» ощущение.
– Где же это существо? – тонким голоском спросила миссис Хоскинс. – Я
не вижу его.
– Иди сюда, Тимми! – позвала мисс Феллоуз.
Тимми выглянул из-за двери, во все глаза уставившись на пожаловавшего к
нему в гости мальчика. Мускулы на руках миссис Хоскинс заметно напряглись.
Обернувшись к мужу, она спросила:
– Ты уверен, Джеральд, что он не опасен?
– Если вы имеете в виду Тимми, то он не представляет никакой опасности,
– тут же вмешалась мисс Феллоуз. – Он спокойный и послушный мальчик.
– Но ведь он ди… дикарь.
(Вот оно что! Результат все тех же газетных историй о
мальчике-обезьяне.)
– Он вовсе не дикарь, – резко произнесла мисс Феллоуз. – Он спокоен и
рассудителен, как любой другой пятилетний ребенок. Вы поступили очень
великодушно, миссис Хоскинс, разрешив вашему мальчику играть с Тимми, и я
убедительно прошу вас не беспокоиться за него.
– Я не уверена, что соглашусь на это, – раздраженно проговорила миссис
Хоскинс.
– Мы ведь уже обсудили этот вопрос, дорогая, – сказал Хоскинс, – и я
думаю, что не стоит перемалывать все заново. Спусти Джерри на пол.
Миссис Хоскинс повиновалась. Мальчик прижался к ней спиной и уставился
на находившегося я соседней комнате ребенка, который, в свою очередь, не
спускал с него глаз.
– Тимми, иди сюда, – сказала мисс Феллоуз, – иди, не бойся.
Тимми медленно вошел в комнату. Хоскинс наклонился, чтобы отцепить
пальцы Джерри от материнской юбки.
– Отойди немного назад, дорогая, пусть дети познакомятся.
Мальчики очутились лицом к лицу. Несмотря на то что Джерри был младше,
он был выше Тимми на целый дюйм, и на фоне его стройной фигурки и красиво
посаженной пропорциональной головы гротескность облика Тимми вдруг
бросилась в глаза почти как в первые дни.
У мисс Феллоуз задрожали губы.
Первым заговорил маленький неандерталец.
– Как тебя зовут? – дискантом спросил он, быстро приблизив к Джерри
свое лицо, как бы желая получше рассмотреть его.
Вздрогнув от неожиданности, Джерри вместо ответа дал Тимми тумака, и
Тимми, отлетев назад, не удержался на ногах и упал на пол. Оба громко
заревели, а миссис Хоскинс поспешно схватила Джерри на руки, в то время
как мисс Феллоуз, покраснев от сдерживаемого гнева, подняла Тимми,
стараясь успокоить его.
– Они инстинктивно невзлюбили друг друга, – заявила миссис Хоскинс.
– Они инстинктивно относятся друг к другу точно так же, как любые
другие дети, будь они на их месте, – устало сказал Хоскинс. – А теперь
спусти Джерри с рук и дай ему привыкнуть к обстановке. По правде говоря,
нам лучше сейчас уйти. Мисс Феллоуз может через часок привести Джерри ко
мне в кабинет, и я позабочусь, чтобы его доставили домой.
В последовавший за этим час дети ни на минуту не спускали друг с друга
глаз. Джерри плакал и звал мать, боясь отойти от мисс Феллоуз, и только
спустя какое-то время позволил наконец утешить себя леденцом. Тимми тоже
получил леденец, и через час мисс Феллоуз удалось добиться того, что оба
они сели играть в кубики, правда в разных концах комнаты.
Когда мисс Феллоуз в этот день повела Джерри к отцу, она до такой
степени была исполнена благодарности и Хоскинсу, что с трудом сдерживала
слезы.
Мисс Феллоуз искала слова, чтобы выразить свей чувства, но подчеркнутая
сдержанность Хоскинса помешала ей высказаться. Может быть, он до сих пор
не простил ей того, что она заставила его прочувствовать жестокость его
отношения к Тимми. А может, он привел собственного сына, чтобы доказать
ей, как хорошо он относится к Тимми, и одновременно дать понять, что он
вовсе не его отец. Да, именно это он и имел в виду!
Так что она ограничилась лишь скупой фразой:
– Спасибо, большое спасибо, доктор Хоскинс.
На что ему оставалось лишь ответить:
– Не за что, мисс Феллоуз. Все нормально.
Постепенно это вошло в обычай. Два раза в неделю Джерри приводили на
час поиграть с Тимми, потом этот срок был продлен до двух часов. Дети
познакомились, постепенно изучили привычки друг друга и стали играть
вместе.
И теперь, когда схлынула первая волна благодарности, мисс Феллоуз
поняла, что Джерри ей не нравится. Телом он был значительно крупнее Тимми,
да и вообще превосходил его во всех отношениях: он властвовал над Тимми,
отводя ему в играх второстепенную роль. С создавшимся положением ее
примиряло только то, что как бы там ни было, а Тимми со все большим
нетерпением ждал очередного прихода своего товарища по играм.
– Это все, что у него есть в жизни, – с грустью говорила она себе.
И однажды, наблюдая за ними, она вдруг подумала; «Эти два мальчика -
оба дети Хоскинса, один от жены, другой – от „Стасиса“. В то время как я
сама...»
«О господи, – сжав кулаками виски, со стыдом подумала она, – ведь я
ревную!»
– Мисс Феллоуз, – спросил однажды Тимми (она не разрешала ему иначе
называть себя), – когда я пойду в школу?
Она взглянула в его карие глаза, умоляюще смотревшие на нее в ожидании
ответа, и мягко провела рукой по его густым волосам. Это была самая
неаккуратная часть его внешности: она стригла его сама, и мальчик юлой
вертелся под ножницами и мешал ей. Она никогда не просила прислать для
этой цели парикмахера, ибо ее неумелая стрижка удачно маскировала низкий
покатый лоб ребенка и чрезмерно выпуклый затылок.
– Откуда ты узнал о школе? – спросила она.
– Джерри ходит в школу. В детский сад, – старательно выговаривая слоги,
ответил он. – Джерри бывает во многих местах там, на воле. Когда же я
выйду отсюда на волю, мисс Феллоуз?
У мисс Феллоуз мучительно сжалось сердце. Она, конечно, понимала: ничто
не сможет помешать Тимми узнавать все больше и больше о внешнем мире, о
том мире, который для него закрыт навсегда.
Постаравшись придать своему голосу побольше бодрости, она спросила:
– А что бы ты стал делать в детском саду, Тимми?
– Джерри говорит, что они играют там в разные игры, что им показывают
ленты с движущимися картинками. Он говорит, что там много-много детей. Он
рассказывает… – Тимми на мгновение задумался, потом торжествующе развел
в стороны обе руки с растопыренными пальцами и только тогда кончил фразу:
– Вот как много он рассказывает!
– Тебе хотелось бы посмотреть движущиеся картинки? – спросила мисс
Феллоуз. – Я принесу тебе эти ленты и ленты с записью музыки.
Так удалось на какое-то время успокоить его.
В отсутствие Джерри он жадно просматривал детские киноленты, а мисс
Феллоуз часами читала ему вслух книжки.
В самом простом рассказике содержалось столько для него непонятного,
что приходилось объяснять сущность самых обычных вещей, находившихся за
пределами трех комнат «Стасиса». Теперь, когда в его мысли вторгся внешний
мир, он все чаще стал видеть сны.
Ему снилось всегда одно и то же – тот неведомый мир, что находился за
пределами его домика. Он неумело пытался рассказать мисс Феллоуз
содержание этих сновидений, в которых он всегда переносился в огромное
пустое пространство, где кроме него были еще дети и какие-то странные,
непонятные предметы, созданные его воображением на основе далеко не до
конца понятых им книжных образов. Иногда ему снились картины из его
полузабытого далекого прошлого, когда он жил еще среди неандертальцев.
Снившиеся ему дети не замечали его, и хотя он чувствовал, что находится
вместе с ними за пределами «Стасиса», он в то же время понимал, что не
принадлежит внешнему миру, и оставался всегда в страшном одиночестве, как
будто и не покидал своей комнаты. Он всегда просыпался в слезах.
Пытаясь успокоить Тимми, мисс Феллоуз старалась обратить его рассказы в
шутку, смеялась над ними, но сколько ночей она сама проплакала в своей
квартире!
Однажды, когда мисс Феллоуз читала вслух, Тимми протянул руку к ее
подбородку и, осторожно приподняв ее лицо от книги, заставил ее взглянуть
себе в глаза.
– Мисс Феллоуз, откуда вы узнаете то, что рассказываете мне? – спросил
он.
– Ты видишь эти значки? Они-то и говорят мне о том, что я потом уже
рассказываю тебе. Из этих значков составляются слова.
Взяв из ее рук книгу, Тимми долго с любопытством рассматривал буквы.
– Некоторые из значков совсем одинаковые, – произнес он наконец.
Она рассмеялась от радости, которую ей доставила его сообразительность.
– Правильно. Хочешь, я покажу тебе, как писать эти значки?
– Хорошо, покажите. Это будет интересная игра.
Ей тогда даже в голову не пришло, что он может научиться читать. До
того самого дня, когда он прочел ей вслух книжку, она отказывалась верить
в это. Через несколько недель она внезапно осознала огромную важность
этого события и была ошеломлена. Сидя у нее на коленях, Тимми читал ей
вслух детскую книжку, не пропуская ни одного слова. Он читал!
Потрясенная, она поднялась со стула и сказала:
– Я скоро вернусь, Тимми, Мне необходимо повидать доктора Хоскинса.
Ее охватило граничащее с безумием возбуждение. Ей показалось, что
теперь ей удастся наконец найти средство сделать Тимми в какой-то степени
счастливым. Если Тимми нельзя войти в современную жизнь, то эта жизнь сама
должна прийти к нему в его трехкомнатную тюрьму, запечатленная в книгах,
кинофильмах и звуках.
Ему необходимо дать образование, использовав все его природные
способности. Этим человечество могло бы как-то возместить то зло, которое
оно ему причинило.
Она нашла Хоскинса в настроении, странно сходном с ее собственным – все
его существо излучало неприкрытую радость и торжество. В правлении царило
необычное оживление, и мисс Феллоуз, когда она растерянно остановилась в
приемной, даже подумала, что ей не удастся сегодня поговорить с Хоскинсом.
Но он заметил ее, и его широкое лицо расплылось в улыбке.
– Идите сюда, мисс Феллоуз, – позвал он.
Он быстро сказал что-то по интеркому и выключил его.
– Вы уже слышали?.. Ну конечно, нет, вы еще ничего не можете знать. Мы
ведь добились своего! Мы уже можем фиксировать объекты из недалекого
прошлого.
– Вы хотите сказать, что теперь вам удастся перенести в настоящее время
человека, жившего уже в историческую эпоху? – спросила мисс Феллоуз.
– Вы меня поняли абсолютно правильно. Только что мы зафиксировали
одного индивидуума, жившего в четырнадцатом веке. Вы только представьте
себе всю важность этого события! Как же я буду счастлив избавиться наконец
от концентрации всех сил на мезозойской эре: казалось, этому не будет
конца; какое я получу удовольствие от замены палеонтологов историками...
Вы, кажется, что-то хотели сообщить мне? Ну давайте, выкладывайте, что там
у вас. Говорите же. Вы застали меня в хорошем настроении и можете получить
все, что пожелаете.
– Я очень рада, – улыбнулась мисс Феллоуз. – Меня как раз интересует
один вопрос: не могли бы мы разработать систему образования для Тимми?
– Образования? Какого еще образования?
– Ну, общего образования. Я имею в виду школу. Надо дать ему
возможность учиться.
– Но может ли он учиться?
– Конечно, ведь он уже учится. Он умеет читать, этому я научила его
сама.
Ей показалось, что настроение Хоскинса вдруг резко ухудшилось.
– Я, право, не знаю, что вам на это сказать, мисс Феллоуз, – произнес
он.
– Но ведь вы только что пообещали, что исполните любую мою просьбу...
– Я это помню. К сожалению, в данном случае я поступил опрометчиво.
Видите ли, мисс Феллоуз, я думаю, вы прекрасно понимаете, что мы не можем
продолжать эксперимент с Тимми до бесконечности.
Охваченная внезапным ужасом, она в упор взглянула на него, еще до конца
не осознав весь смысл сказанных только что слов. Что он подразумевал под
этим «не можем продолжать»? Ее сознание вдруг озарила яркая вспышка – она
вспомнила о профессоре Адемевском и минерале, отправленном назад после
двухнедельного пребывания в «Стасисе».
– Но ведь сейчас речь идет о мальчике, а не о куске камня...
Хоскинс явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– В случаях, подобных этому, даже ребенку нельзя придавать слишком
большое значение. Теперь, когда мы надеемся заполучить сюда людей, живших
в историческую эпоху, нам понадобятся все помещения «Стасиса».
Она все еще ничего не понимала.
– Но вы не сделаете этого. Тимми… Тимми...
– Ну-ну, не принимайте все так близко к сердцу, мисс Феллоуз. Быть
может, Тимми пробудет здесь еще несколько месяцев, и за это время мы
постараемся сделать для него все, что в наших силах.
Она продолжала молча смотреть на него.
– Не хотите ли вы выпить чего-нибудь, мисс Феллоуз?
– Нет, – прошептала она. – Мне ничего не нужно.
Едва сознавая, что делает, она с трудом поднялась на ноги и, словно во
власти кошмара, вышла из комнаты.
«Ты не умрешь, Тимми, – подумала она. – Ты не умрешь!»
С той поры ее неотступно преследовала мысль о необходимости как-то
предотвратить гибель Тимми. Но одно дело думать, а другое – осуществить
задуманное. Первое время мисс Феллоуз упорно цеплялась за надежду на то,
что попытка перенести кого-либо из XIV века в настоящее время потерпит
полную неудачу. Хоскинс мог допустить ошибку с точки зрения теории
эксперимента, могли также обнаружиться недостатки в методе его
осуществления. И тогда все останется по-старому.
Остальная часть человечества, конечно, надеялась на противоположный
исход, и мисс Феллоуз вопреки рассудку возненавидела за это весь мир.
Ажиотаж, поднявшийся вокруг «Проекта „Средневековье“, достиг предельного
накала. Печать и общественность изголодались по чему-либо из ряда вон
выходящему. Акционерное общество „Стасис инкорпорейтид“ давно уже не
производило подобной сенсации. Какой-нибудь новый камень или ископаемая
рыба уже никого не волновали. А _это_ было как раз то, что требовалось.
Человек, живший уже в историческую эпоху, взрослый индивид, говорящий
на понятном и теперь языке, тот, кто поможет ученым воссоздать неведомую
поныне страницу истории.
Решительный час приближался, и на сей раз уже не только трое на балконе
должны были стать свидетелями столь важного события. Теперь весь мир
превращался в гигантскую аудиторию, а техническому персоналу „Стасиса“
предстояло играть свою роль на глазах у всего человечества.
Среди чувств, кипевших в душе мисс Феллоуз, отсутствовало лишь одно:
она отнюдь не была в захлебе от радостного ожидания.
Когда Джерри пришел, как обычно, играть с Тимми, она едва узнала его.
Секретарша, которая привела его, небрежно кивнув мисс Феллоуз, поспешила
удалиться. Она торопилась занять хорошее место, откуда ей удастся без
помех следить за воплощением в жизнь „Проекта “Средневековье». Мисс
Феллоуз с горечью подумала, что если б наконец пришла эта глупая девчонка,
она тоже смогла бы уйти, причем у нее была более веская, чем простое
любопытство, причина присутствовать при эксперименте.
– Мисс Феллоуз, – смущенно произнес Джерри, неуверенно, бочком
приближаясь к ней и доставая из кармана какой-то обрывок газеты.
– Да! Что это там у тебя, Джерри?
– Это фотография Тимми.
Мисс Феллоуз внимательно посмотрела на ребенка и затем быстро выхватила
из его рук клочок газеты. Всеобщее возбуждение, вызванное «Проектом
»Средневековье", возродило в печати некоторый интерес к Тимми.
Джерри внимательно следил за выражением ее лица.
– Тут говорится, что Тимми – мальчик-обезьяна. Что это значит, мисс
Феллоуз?
Мисс Феллоуз схватила мальчишку за руку, с трудом подавив желание как
следует встряхнуть его.
– Никогда не говори этого, Джерри. Никогда, понимаешь? Это гадкое
слово, и ты не должен употреблять его.
Перепуганный Джерри отчаянно старался освободиться от ее руки.
Мисс Феллоуз с яростью разорвала бумагу.
– А теперь иди в дом и играй с Тимми. Он покажет тебе свою новую
книжку.
Наконец появилась та девушка. Мисс Феллоуз никогда раньше не видела ее.
Дело в том, что никто из постоянных служащих «Стасиса», иногда замещавших
ее, когда ей необходимо было отлучаться по делам, сейчас, в связи с
приближением осуществления «Проекта „Средневековье“, не мог помочь. Однако
секретарша Хоскинса обещала найти какую-нибудь девушку, которая побудет с
детьми.
– Вы и есть та девушка, которую прикрепили к Первой Секции „Стасиса“? -
стараясь сдержать дрожь в голосе, спросила мисс Феллоуз.
– Да. Меня зовут Мэнди Террис. А вы – мисс Феллоуз, правильно?
– Совершенно верно.
– Простите, что я немного опоздала. Везде такая суматоха.
– Я знаю. Итак, я хочу, чтобы вы...
– Вы ведь будете смотреть, правда? – перебила ее Мэнди. На хорошеньком,
тонком, но каком-то пустом личике отразилась жгучая зависть.
– Это не имеет значения. Я хочу, чтобы вы вошли в дом и познакомились с
Тимми и Джерри. Они будут играть часа два и не причинят вам никакого
беспокойства. Им оставлено молоко, у них много игрушек. Будет даже лучше,
если вы по возможности предоставите их самим себе. А теперь я покажу вам,
где что находится и...
– Это Тимми – мальчик-обез...?
– Тимми – ребенок, который живет в „Стасисе“, – резко перебила ее мисс
Феллоуз.
– Я хотела сказать, что Тимми – это тот, кому нельзя выходить из дома,
не так ли?
– Да. А теперь зайдите в помещение, у нас мало времени.
И когда ей наконец удалось уйти, за ее спиной раздался пронзительный
голос Мэнди Террис:
– Надеюсь, вам достанется хорошее местечко. Ей богу, мне так хочется,
чтобы опыт удался.
Не уверенная в том, что, если она попытается ответить Мэнди, ей удастся
сохранить самообладание, мисс Феллоуз, даже не оглянувшись, поспешила
поскорее уйти.
Но из-за того, что она задержалась, ей не удалось занять хорошее место.
Она с трудом протолкалась только до экрана в Зале Собраний. Если бы ей
повезло очутиться поблизости от места, где проводился эксперимент, если б
только она могла подойти к какому-нибудь чувствительному прибору, если б
ей удалось сорвать опыт...
Она нашла в себе силы совладать с охватившим ее безумием. Ведь
разрушение какого-нибудь прибора ни к чему бы не привело. Они бы все равно
исправили его и поставили бы эксперимент заново… А ей никогда бы не
разрешили вернуться к Тимми.
Ничто не могло ей помочь. Ничто, за исключением естественного и притом
непоправимого провала эксперимента.
И в те мгновения, когда отсчитывались последние секунды, ей оставалось
только ждать, напряженно следя за каждым движением на огромном экране,
внимательно всматриваясь в лица занятых в опыте сотрудников, когда то
один, то другой из них попадал в кадр; она старалась уловить в их взглядах
выражение беспокойства и неуверенности – намек на возникновение
неожиданных затруднений в осуществлении опыта; она ни на секунду не
отрывала взгляд от экрана...
Но ее надежды не оправдались. Была отсчитана последняя секунда, и очень
спокойно, без лишнего шума опыт был благополучно завершен!
В недавно отстроенном новом помещении „Стасиса“ стоял бородатый сутулый
крестьянин неопределенного возраста, в рваной, грязной одежде и деревянных
башмаках; он с тупым ужасом озирался по сторонам: его сознание не в
состоянии было воспринять внезапную и совершенно невероятную перемену
обстановки.
И в тот момент, когда весь мир обезумел от восторга, мисс Феллоуз,
застывшая от горя, одна стояла неподвижно в поднявшейся сутолоке. Ее
пинали, швыряли из стороны в сторону, только что не топтали ногами; она
стояла в гуще ликующем толпы, вся сжавшись под бременем рухнувших надежд.
И когда скрипучий голос громкоговорителя назвал ее имя, это дошло до ее
сознания только после троекратного повторения.
– Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз, вас требуют в Первую Секцию „Стасиса“.
Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз...
– Пропустите меня! – задыхаясь, крикнула ом, я громкоговоритель, ни на
секунду не останавливаясь, продолжал повторять все ту же фразу. Собрав все
силы, она стала отчаянно пробиваться через толпу, расталкивая окружающих
ее людей. Не останавливаясь ни перед чем, пустив в ход даже кулаки,
раздавая направо и налево удары и поминутно застревая в людском
водовороте, она медленно, как в кошмаре, но все же продвигалась к выходу.
Мэнди Террис рыдала.
– Я просто не могу себе представить, как это произошло. Я отлучилась
всего лишь на минутку, чтобы взглянуть на тот маленький экран, который они
установили в коридоре. Только на минуту. И вдруг, прежде чем я успела
что-либо сделать… Вы сами сказали мне, что они не причинят никакого
беспокойства, вы _сами_ посоветовали оставить их одних! – выкрикнула вдруг
Мэнди, переходя в наступление.
– Где Тимми? – глядя на нее непонимающими глазами, спросила мисс
Феллоуз. Она не заметила, что ее сотрясает нервная дрожь.
Одна сестра протирала плачущему Джерри руку дезинфицирующим средством,
другая готовила шприц с противостолбнячной сывороткой.
– Он укусил меня, мисс Феллоуз! – задыхаясь от злости, крикнул Джерри.
– Он _укусил_ меня!
Но мисс Феллоуз не обратила на него внимания.
– Что вы сделали с Тимми? – крикнула она.
– Я заперла его в ванной комнате, – ответила Мэнди. – Я просто-напросто
швырнула туда это маленькое чудовище и заперла его там.
Мисс Феллоуз бегом помчалась в кукольный домик. Она задержалась у
дверей ванной – казалось, прошла целая вечность, пока ей удалось наконец
открыть дверь и отыскать забившегося в угол уродливого мальчугана.
– Не бейте меня, мисс Феллоуз, – прошептал он. Глаза его покраснели,
губы дрожали. – Я это сделал не нарочно.
– О Тимми, откуда ты взял, что я буду тебя бить?
Подхватив ребенка на руки, она крепко прижала его к себе.
– Она сказала, что вы выпорете меня длинной веревкой. Она сказала, что
вы будете меня бить, бить, бить… – взволнованно ответил Тимми.
– Никто тебя не будет бить. С ее стороны очень дурно сказать такое. Но
что случилось? Что случилось?
– Он назвал меня мальчиком-обезьяной. Он сказал, что я не настоящий
мальчик, что я животное.
Из глаз Тимми хлынули слезы.
– Он сказал, что не хочет больше играть с обезьяной. А я сказал, что я
не обезьяна. Я не обезьяна! Потом он сказал, что я очень смешно выгляжу,
что я ужасно безобразен. Он повторил это много-много раз, и я укусил его.
Теперь они плакали оба.
– Но ты же знаешь, Тимми, что это неправда, – всхлипывая, сказала мисс
Феллоуз, – ты настоящий мальчик. Ты самый настоящий и самый хороший
мальчик на свете. И никто, никто никогда тебя у меня не отнимет.
Теперь ей легко было решиться – она наконец знала, что делать. Но
действовать нужно было быстро. Хоскинс не станет больше ждать, ведь
пострадал его собственный ребенок...
Нет, это должно произойти ночью, сегодня ночью, когда почти все
служащие „Стасиса“ будут либо спать, либо праздновать успешное претворение
в жизнь „Проекта “Средневековье».
Она вернется в «Стасис» в необычное время, но это случалось и раньше.
Охранник хорошо знал ее, и ему даже в голову не придет требовать от нее
каких бы то ни было объяснений. Он и внимания не обратит на то, что у нее
в руке будет чемодан. Она несколько раз прорепетировала эту простую фразу:
«Игры для мальчиков» – и последующую за ней спокойную улыбку. И он
поверит.
Когда она снова появилась в кукольном домике, Тимми еще не спал, и она
изо всех сил старалась вести себя как обычно, чтобы не испугать его. Она
поговорила с ним о его снах и выслушала его вопросы о Джерри.
Потом ее увидят немногие, и никому не будет никакого дела до узла,
который она будет нести. Тимми поведет себя очень спокойно, а затем все
уже станет fait accompli [свершившимся фактом (фр.)]. Задуманное будет
выполнено, и что толку пытаться исправить то, что уже произошло. Ей дадут
возможность существовать. Им будет дарована жизнь.
Она открыла чемодан и вытащила из него пальто, шерстяную шапку с
наушниками и еще кое-что из одежды.
– Мисс Феллоуз, почему вы надеваете на меня все эти вещи? -
встревожившись, спросил Тимми.
– Я хочу вывести тебя отсюда, Тимми. Мы отправимся в страну твоих снов,
– ответила мисс Феллоуз.
– Моих снов? – его лицо загорелось радостью, но он еще не полностью
избавился от страха.
– Не бойся, ты будешь со мной. Ты не должен бояться, когда ты со мной,
не так ли, Тимми?
– Конечно, мисс Феллоуз. – Он прижался к ней своей бесформенной
головкой, и, обняв его, она ощутила под рукой биение его маленького
сердца.
Наступила полночь. Мисс Феллоуз взяла ребенка на руки, выключила
сигнализацию и осторожно открыла дверь.
И тут из ее груди вырвался крик ужаса – она оказалась лицом к лицу со
стоявшим на пороге Хоскинсом!
С ним были еще двое, и, увидев ее, он был поражен не меньше, чем она
сама.
Мисс Феллоуз пришла в себя на какую-то долю секунды раньше и попыталась
быстро проскочить мимо него, но, несмотря на этот выигрыш во времени,
Хоскинс все же опередил ее. Он грубо схватил ее и оттолкнул назад в
глубину комнаты по направлению к шкафу. Он знаком приказал остальным войти
в помещение и сам стал у выхода, загородив дверь.
– Этого я не ожидал. Вы что, окончательно сошли с ума?
Когда Хоскинс толкнул ее, она успела повернуться так, что ударилась о
шкаф плечом и Тимми почти не ушибся.
– Что случится, если я возьму его с собой, доктор Хоскинс? – умоляюще
произнесла она. – Неужели потеря энергии для вас важнее, чем человеческая
жизнь?
Хоскинс решительно вырвал из ее рук Тимми.
– Потеря энергии в таком размере привела бы к утечке многих миллионов
долларов из карманов вкладчиков. Это катастрофически затормозило бы
работы, ведущиеся акционерным обществом «Стасис инкорпорейтид». Это
означало бы то, что всем и каждому стала бы известна история
чувствительной медсестры, которая нанесла колоссальный ущерб обществу во
имя спасения мальчика-обезьяны.
– Мальчика-обезьяны! – в бессильной ярости воскликнула мисс Феллоуз.
– Под такой кличкой он фигурировал бы в описаниях этого события.
Между тем один из пришедших с Хоскинсом мужчин начал протягивать через
отверстия в верхней части стены нейлоновый шнур. Мисс Феллоуз вспомнила
шнур, висевший на стене камеры, где находился обломок камня профессора
Адемевского, тот шнур, за который дернул в свое время Хоскинс.
– Нет! – вскричала она.
Но Хоскинс опустил Тимми на пол и, осторожно сняв с него пальто,
сказал:
– Оставайся здесь, Тимми, с тобой ничего не случится. Мы только выйдем
на минутку из комнаты. Хорошо?
Побледневший и лишившийся дара речи Тимми, однако, нашел в себе силы
утвердительно кивнуть головой. Хоскинс вывел мисс Феллоуз из кукольного
домика, держась на всякий случай позади нее. На какой-то миг мисс Феллоуз
утратила способность к сопротивлению. Она тупо следила за тем, как
укрепляли снаружи конец шнура.
– Мне очень жаль, мисс Феллоуз, – сказал Хоскинс, – я охотно избавил бы
вас от этого зрелища. Я намеревался сделать это ночью, чтобы вы узнали обо
всем уже после.
– И все из-за того, что пострадал ваш сын, который замучил этого
ребенка до такой степени, что он уже не мог совладать с собой и поранил
его?
– Поверьте мне, что дело не в этом. Мне понятна причина того, что здесь
сегодня произошло, и я знаю, что во всем виноват Джерри. Но эта история
уже получила огласку, да иначе и не могло быть при том количестве
корреспондентов, которые собрались здесь в такой день. Я не могу пойти на
риск и допустить, чтобы появившиеся в печати ложные слухи о нашей
небрежности и о так называемых «диких неандертальцах» умалили успех
«Проекта „Средневековье“. Так или иначе Тимми все равно должен скоро
исчезнуть, так почему бы ему не исчезнуть сейчас, умерив тем самым пыл
любителей сенсаций и сократив количество грязи, которое они постараются на
нас вылить.
– Но ведь это не то же самое, что отправить назад, в прошлое, осколок
камня. Вы убьете человеческое существо.
– Это не убийство. Он ничего не почувствует, он просто опять станет
мальчиком-неандертальцем и попадет в свою привычную среду. Он не будет
больше чужаком, обреченным на вечное заключение. Ему представится
возможность жить на свободе.
– Какая такая возможность? Ему всего лишь семь лет, и он привык, чтоб в
нем заботились, чтобы его кормили, одевали, оберегали. Он будет одинок,
ведь за эти четыре года его племя могло уйти из тех мест, где он его
покинул. А если даже племя еще там, ребенка никто не узнает, он должен
будет сам о себе заботиться, а ведь ему негде было научиться этому.
Хоскинс беспомощно покачал головой.
– О господи, неужели вы считаете, мисс Феллоуз, что мы не думали об
этом? Разве вы не понимаете, что мы вызвали из прошлого ребенка только
потому, что это было первое человеческое или, вернее, получеловеческое
существо, которое нам удалось зафиксировать, и мы боялись отказаться от
этого, так как не были уверены, что нам так повезет еще раз? Неужели мы
держали бы здесь Тимми столь долго, если б нас не смущала необходимость
отослать его обратно в прошлое! Мы делаем это сейчас потому, – в его
голосе зазвучала решимость отчаяния, – что мы не в состоянии больше ждать.
Тимми может послужить причиной компрометирующей нас шумихи. Мы находимся
сейчас на пороге великих открытий, и мне очень жаль, мисс Феллоуз, но мы
не можем допустить, чтобы Тимми помешал нам. Не можем. Я очень сожалею,
мисс Феллоуз, но это так.
– Ну что ж, – грустно произнесла мисс Феллоуз. – Разрешите мне хоть
попрощаться с ним. Дайте мне пять минут, я не прошу ничего больше.
– Идите, – после некоторого колебания сказал Хоскинс.
Тимми бросился ей навстречу. В последний раз он подбежал к ней, и она в
последний раз прижала его к себе.
Какое-то мгновение она молча сжимала его в своих объятиях, Потом она
ногой пододвинула к стене стул и села.
– Не бойся, Тимми.
– Я ничего не боюсь, когда вы со мной, мисс Феллоуз. Этот человек очень
сердит на меня? Тот, что остался за дверью?
– Нет. Он просто нас с тобой не понимает… Тимми, ты знаешь, что такое
мать?
– Это как мама Джерри?
– Он рассказывал тебе о своей матери?
– Немного. Мне кажется, что мать – это женщина, которая о тебе
заботится, которая очень добра к тебе и делает для тебя много хорошего.
– Правильно. А тебе когда-нибудь хотелось иметь мать, Тимми?
Тимми откинул голову, чтобы увидеть ее лицо. Он медленно протянул руку
и стал гладить ее по щеке и волосам, как давным-давно, в первый день его
появления в „Стасисе“, она сама гладила его.
– А разве вы не моя мать? – спросил он.
– О Тимми!
– Вы сердитесь, что я так спросил?
– Нет, что ты! Конечно, нет.
– Я знаю, что вас зовут мисс Феллоуз, но… иногда я про себя называю
вас „мама“. В этом нет ничего дурного?
– Нет, нет. Я никогда не покину тебя, и с тобой ничего не случится. Я
всегда буду с тобой, всегда буду заботиться о тебе. Скажи мне „мама“, но
так, чтобы я слышала.
– Мама, – удовлетворенно произнес Тимми, прижавшись щекой к ее лицу.
Она поднялась и, не выпуская его из рук, взобралась на стул. Она уже не
слышала внезапно поднявшегося за дверью шума и криков. Свободной рукой она
ухватилась за протянутый между двумя отверстиями в стене шнур и всей своей
тяжестью повисла на нем.
„Стасис“ был прорван, и комната опустела.
времени, пока она снова встретилась с Хоскинсом. Иногда она жалела об
этом, но когда Тимми впадал в тоску или молча стоял часами у окна, за
которым почти ничего не было видно, она с возмущением думала: «Какой же он
недалекий человек, этот доктор Хоскинс!»
Тимми говорил с каждым днем все более бегло и правильно. Правда, он так
и не смог до конца избавиться от некоторой невнятности в произношении, в
которой мисс Феллоуз находила даже своеобразную привлекательность. В
минуты волнения он иногда, как вначале, прищелкивал языком, но это
случалось все реже. Должно быть, он постепенно забывал те далекие дни, что
предшествовали его появлению в нынешнем времени...
По мере того как Тимми подрастал, интерес к нему физиологов шел на
убыль, но зато теперь им занялись психологи. Мисс Феллоуз так и не могла
решить, кто из них вызывал в ней большую неприязнь. Со шприцами было
покончено – уколы и выкачивания из организма жидкостей прекратились; его
перестали кормить по специально составленной диете. Но зато теперь Тимми,
чтобы получить пищу и воду, приходилось преодолевать препятствия. Он
должен был поднимать половицы, отодвигать какие-то нарочно установленные
решетки, дергать за шнуры. Удары слабого электрического тока доводили его
до истерики, и от этого мисс Феллоуз приходила в отчаяние.
Она не желала больше обращаться к Хоскинсу – каждый раз, когда она
думала о нем, перед ней всплывало его лицо, каким оно было в то утро за
завтраком. Глаза ее наполнялись слезами, и она снова и снова думала:
«Какой недалекий человек!»
И вот однажды возле кукольного домика совершенно неожиданно раздался
его голос – он звал ее.
Поправляя на ходу свой форменный халат, она, не спеша, вышла из дома и,
внезапно смутившись, остановилась, увидев перед собой стройную женщину
среднего роста. Благодаря светлым волосам и бледному цвету лица незнакомка
казалась очень хрупкой. За ее спиной, крепко уцепившись за ее юбку, стоял
круглолицый большеглазый мальчуган лет четырех.
– Дорогая, это мисс Феллоуз, сестра, наблюдающая за мальчиком. Мисс
Феллоуз, познакомьтесь с моей женой.
(Неужели это его жена? Мисс Феллоуз представляла ее совсем другой. Хотя
почему бы и нет? Такой человек, как Хоскинс, вполне мог для контраста
выбрать себе в жены слабое существо. Возможно, это именно то, что ему
нужно...)
Она заставила себя непринужденно поздороваться.
– Добрый день, миссис Хоскинс. Это ваш… ваш малыш?
(Это было для нее полной неожиданностью. Она могла представить себе
Хоскинса в роли мужа, но не отца, за исключением, конечно, того...) Она
вдруг поймала на себе мрачный взгляд Хоскинса и покраснела.
– Да, это мой сын Джерри, – сказал Хоскинс. – Джерри, поздоровайся с
мисс Феллоуз.
(Не сделал ли он ударение на слове «это»? Не хотел ли он дать ей
понять, что _это_ его сын, а не...)
Джерри немного подался вперед, не расставаясь, однако, с материнской
юбкой, и пробормотал приветствие. Миссис Хоскинс явно пыталась заглянуть
через плечо мисс Феллоуз в комнату, как бы стремясь увидеть там нечто
весьма ее интересовавшее.
– Ну что ж, зайдем в «Стасис», – сказал Хоскинс. – Входи, милочка. На
пороге тебя ждет несколько неприятное ощущение, но это быстро пройдет.
– Вы хотите, чтобы Джерри тоже вошел туда? – спросила мисс Феллоуз.
– Конечно. Он будет играть с Тимми. Вы ведь говорили, что Тимми нужен
товарищ для игр. Может, вы уже забыли об этом?
– Но… – В ее взгляде, брошенном на него, отразилось глубочайшее
удивление. – _Ваш_ мальчик?
– А чей же еще? – раздраженно сказал он. – Разве не этого вы
добивались? Идем, дорогая. Входи же.
С явным усилием подняв Джерри на руки, миссис Хоскинс переступила через
порог. Джерри захныкал – видимо, ему не понравилось испытываемое при входе
в «Стасис» ощущение.
– Где же это существо? – тонким голоском спросила миссис Хоскинс. – Я
не вижу его.
– Иди сюда, Тимми! – позвала мисс Феллоуз.
Тимми выглянул из-за двери, во все глаза уставившись на пожаловавшего к
нему в гости мальчика. Мускулы на руках миссис Хоскинс заметно напряглись.
Обернувшись к мужу, она спросила:
– Ты уверен, Джеральд, что он не опасен?
– Если вы имеете в виду Тимми, то он не представляет никакой опасности,
– тут же вмешалась мисс Феллоуз. – Он спокойный и послушный мальчик.
– Но ведь он ди… дикарь.
(Вот оно что! Результат все тех же газетных историй о
мальчике-обезьяне.)
– Он вовсе не дикарь, – резко произнесла мисс Феллоуз. – Он спокоен и
рассудителен, как любой другой пятилетний ребенок. Вы поступили очень
великодушно, миссис Хоскинс, разрешив вашему мальчику играть с Тимми, и я
убедительно прошу вас не беспокоиться за него.
– Я не уверена, что соглашусь на это, – раздраженно проговорила миссис
Хоскинс.
– Мы ведь уже обсудили этот вопрос, дорогая, – сказал Хоскинс, – и я
думаю, что не стоит перемалывать все заново. Спусти Джерри на пол.
Миссис Хоскинс повиновалась. Мальчик прижался к ней спиной и уставился
на находившегося я соседней комнате ребенка, который, в свою очередь, не
спускал с него глаз.
– Тимми, иди сюда, – сказала мисс Феллоуз, – иди, не бойся.
Тимми медленно вошел в комнату. Хоскинс наклонился, чтобы отцепить
пальцы Джерри от материнской юбки.
– Отойди немного назад, дорогая, пусть дети познакомятся.
Мальчики очутились лицом к лицу. Несмотря на то что Джерри был младше,
он был выше Тимми на целый дюйм, и на фоне его стройной фигурки и красиво
посаженной пропорциональной головы гротескность облика Тимми вдруг
бросилась в глаза почти как в первые дни.
У мисс Феллоуз задрожали губы.
Первым заговорил маленький неандерталец.
– Как тебя зовут? – дискантом спросил он, быстро приблизив к Джерри
свое лицо, как бы желая получше рассмотреть его.
Вздрогнув от неожиданности, Джерри вместо ответа дал Тимми тумака, и
Тимми, отлетев назад, не удержался на ногах и упал на пол. Оба громко
заревели, а миссис Хоскинс поспешно схватила Джерри на руки, в то время
как мисс Феллоуз, покраснев от сдерживаемого гнева, подняла Тимми,
стараясь успокоить его.
– Они инстинктивно невзлюбили друг друга, – заявила миссис Хоскинс.
– Они инстинктивно относятся друг к другу точно так же, как любые
другие дети, будь они на их месте, – устало сказал Хоскинс. – А теперь
спусти Джерри с рук и дай ему привыкнуть к обстановке. По правде говоря,
нам лучше сейчас уйти. Мисс Феллоуз может через часок привести Джерри ко
мне в кабинет, и я позабочусь, чтобы его доставили домой.
В последовавший за этим час дети ни на минуту не спускали друг с друга
глаз. Джерри плакал и звал мать, боясь отойти от мисс Феллоуз, и только
спустя какое-то время позволил наконец утешить себя леденцом. Тимми тоже
получил леденец, и через час мисс Феллоуз удалось добиться того, что оба
они сели играть в кубики, правда в разных концах комнаты.
Когда мисс Феллоуз в этот день повела Джерри к отцу, она до такой
степени была исполнена благодарности и Хоскинсу, что с трудом сдерживала
слезы.
Мисс Феллоуз искала слова, чтобы выразить свей чувства, но подчеркнутая
сдержанность Хоскинса помешала ей высказаться. Может быть, он до сих пор
не простил ей того, что она заставила его прочувствовать жестокость его
отношения к Тимми. А может, он привел собственного сына, чтобы доказать
ей, как хорошо он относится к Тимми, и одновременно дать понять, что он
вовсе не его отец. Да, именно это он и имел в виду!
Так что она ограничилась лишь скупой фразой:
– Спасибо, большое спасибо, доктор Хоскинс.
На что ему оставалось лишь ответить:
– Не за что, мисс Феллоуз. Все нормально.
Постепенно это вошло в обычай. Два раза в неделю Джерри приводили на
час поиграть с Тимми, потом этот срок был продлен до двух часов. Дети
познакомились, постепенно изучили привычки друг друга и стали играть
вместе.
И теперь, когда схлынула первая волна благодарности, мисс Феллоуз
поняла, что Джерри ей не нравится. Телом он был значительно крупнее Тимми,
да и вообще превосходил его во всех отношениях: он властвовал над Тимми,
отводя ему в играх второстепенную роль. С создавшимся положением ее
примиряло только то, что как бы там ни было, а Тимми со все большим
нетерпением ждал очередного прихода своего товарища по играм.
– Это все, что у него есть в жизни, – с грустью говорила она себе.
И однажды, наблюдая за ними, она вдруг подумала; «Эти два мальчика -
оба дети Хоскинса, один от жены, другой – от „Стасиса“. В то время как я
сама...»
«О господи, – сжав кулаками виски, со стыдом подумала она, – ведь я
ревную!»
– Мисс Феллоуз, – спросил однажды Тимми (она не разрешала ему иначе
называть себя), – когда я пойду в школу?
Она взглянула в его карие глаза, умоляюще смотревшие на нее в ожидании
ответа, и мягко провела рукой по его густым волосам. Это была самая
неаккуратная часть его внешности: она стригла его сама, и мальчик юлой
вертелся под ножницами и мешал ей. Она никогда не просила прислать для
этой цели парикмахера, ибо ее неумелая стрижка удачно маскировала низкий
покатый лоб ребенка и чрезмерно выпуклый затылок.
– Откуда ты узнал о школе? – спросила она.
– Джерри ходит в школу. В детский сад, – старательно выговаривая слоги,
ответил он. – Джерри бывает во многих местах там, на воле. Когда же я
выйду отсюда на волю, мисс Феллоуз?
У мисс Феллоуз мучительно сжалось сердце. Она, конечно, понимала: ничто
не сможет помешать Тимми узнавать все больше и больше о внешнем мире, о
том мире, который для него закрыт навсегда.
Постаравшись придать своему голосу побольше бодрости, она спросила:
– А что бы ты стал делать в детском саду, Тимми?
– Джерри говорит, что они играют там в разные игры, что им показывают
ленты с движущимися картинками. Он говорит, что там много-много детей. Он
рассказывает… – Тимми на мгновение задумался, потом торжествующе развел
в стороны обе руки с растопыренными пальцами и только тогда кончил фразу:
– Вот как много он рассказывает!
– Тебе хотелось бы посмотреть движущиеся картинки? – спросила мисс
Феллоуз. – Я принесу тебе эти ленты и ленты с записью музыки.
Так удалось на какое-то время успокоить его.
В отсутствие Джерри он жадно просматривал детские киноленты, а мисс
Феллоуз часами читала ему вслух книжки.
В самом простом рассказике содержалось столько для него непонятного,
что приходилось объяснять сущность самых обычных вещей, находившихся за
пределами трех комнат «Стасиса». Теперь, когда в его мысли вторгся внешний
мир, он все чаще стал видеть сны.
Ему снилось всегда одно и то же – тот неведомый мир, что находился за
пределами его домика. Он неумело пытался рассказать мисс Феллоуз
содержание этих сновидений, в которых он всегда переносился в огромное
пустое пространство, где кроме него были еще дети и какие-то странные,
непонятные предметы, созданные его воображением на основе далеко не до
конца понятых им книжных образов. Иногда ему снились картины из его
полузабытого далекого прошлого, когда он жил еще среди неандертальцев.
Снившиеся ему дети не замечали его, и хотя он чувствовал, что находится
вместе с ними за пределами «Стасиса», он в то же время понимал, что не
принадлежит внешнему миру, и оставался всегда в страшном одиночестве, как
будто и не покидал своей комнаты. Он всегда просыпался в слезах.
Пытаясь успокоить Тимми, мисс Феллоуз старалась обратить его рассказы в
шутку, смеялась над ними, но сколько ночей она сама проплакала в своей
квартире!
Однажды, когда мисс Феллоуз читала вслух, Тимми протянул руку к ее
подбородку и, осторожно приподняв ее лицо от книги, заставил ее взглянуть
себе в глаза.
– Мисс Феллоуз, откуда вы узнаете то, что рассказываете мне? – спросил
он.
– Ты видишь эти значки? Они-то и говорят мне о том, что я потом уже
рассказываю тебе. Из этих значков составляются слова.
Взяв из ее рук книгу, Тимми долго с любопытством рассматривал буквы.
– Некоторые из значков совсем одинаковые, – произнес он наконец.
Она рассмеялась от радости, которую ей доставила его сообразительность.
– Правильно. Хочешь, я покажу тебе, как писать эти значки?
– Хорошо, покажите. Это будет интересная игра.
Ей тогда даже в голову не пришло, что он может научиться читать. До
того самого дня, когда он прочел ей вслух книжку, она отказывалась верить
в это. Через несколько недель она внезапно осознала огромную важность
этого события и была ошеломлена. Сидя у нее на коленях, Тимми читал ей
вслух детскую книжку, не пропуская ни одного слова. Он читал!
Потрясенная, она поднялась со стула и сказала:
– Я скоро вернусь, Тимми, Мне необходимо повидать доктора Хоскинса.
Ее охватило граничащее с безумием возбуждение. Ей показалось, что
теперь ей удастся наконец найти средство сделать Тимми в какой-то степени
счастливым. Если Тимми нельзя войти в современную жизнь, то эта жизнь сама
должна прийти к нему в его трехкомнатную тюрьму, запечатленная в книгах,
кинофильмах и звуках.
Ему необходимо дать образование, использовав все его природные
способности. Этим человечество могло бы как-то возместить то зло, которое
оно ему причинило.
Она нашла Хоскинса в настроении, странно сходном с ее собственным – все
его существо излучало неприкрытую радость и торжество. В правлении царило
необычное оживление, и мисс Феллоуз, когда она растерянно остановилась в
приемной, даже подумала, что ей не удастся сегодня поговорить с Хоскинсом.
Но он заметил ее, и его широкое лицо расплылось в улыбке.
– Идите сюда, мисс Феллоуз, – позвал он.
Он быстро сказал что-то по интеркому и выключил его.
– Вы уже слышали?.. Ну конечно, нет, вы еще ничего не можете знать. Мы
ведь добились своего! Мы уже можем фиксировать объекты из недалекого
прошлого.
– Вы хотите сказать, что теперь вам удастся перенести в настоящее время
человека, жившего уже в историческую эпоху? – спросила мисс Феллоуз.
– Вы меня поняли абсолютно правильно. Только что мы зафиксировали
одного индивидуума, жившего в четырнадцатом веке. Вы только представьте
себе всю важность этого события! Как же я буду счастлив избавиться наконец
от концентрации всех сил на мезозойской эре: казалось, этому не будет
конца; какое я получу удовольствие от замены палеонтологов историками...
Вы, кажется, что-то хотели сообщить мне? Ну давайте, выкладывайте, что там
у вас. Говорите же. Вы застали меня в хорошем настроении и можете получить
все, что пожелаете.
– Я очень рада, – улыбнулась мисс Феллоуз. – Меня как раз интересует
один вопрос: не могли бы мы разработать систему образования для Тимми?
– Образования? Какого еще образования?
– Ну, общего образования. Я имею в виду школу. Надо дать ему
возможность учиться.
– Но может ли он учиться?
– Конечно, ведь он уже учится. Он умеет читать, этому я научила его
сама.
Ей показалось, что настроение Хоскинса вдруг резко ухудшилось.
– Я, право, не знаю, что вам на это сказать, мисс Феллоуз, – произнес
он.
– Но ведь вы только что пообещали, что исполните любую мою просьбу...
– Я это помню. К сожалению, в данном случае я поступил опрометчиво.
Видите ли, мисс Феллоуз, я думаю, вы прекрасно понимаете, что мы не можем
продолжать эксперимент с Тимми до бесконечности.
Охваченная внезапным ужасом, она в упор взглянула на него, еще до конца
не осознав весь смысл сказанных только что слов. Что он подразумевал под
этим «не можем продолжать»? Ее сознание вдруг озарила яркая вспышка – она
вспомнила о профессоре Адемевском и минерале, отправленном назад после
двухнедельного пребывания в «Стасисе».
– Но ведь сейчас речь идет о мальчике, а не о куске камня...
Хоскинс явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– В случаях, подобных этому, даже ребенку нельзя придавать слишком
большое значение. Теперь, когда мы надеемся заполучить сюда людей, живших
в историческую эпоху, нам понадобятся все помещения «Стасиса».
Она все еще ничего не понимала.
– Но вы не сделаете этого. Тимми… Тимми...
– Ну-ну, не принимайте все так близко к сердцу, мисс Феллоуз. Быть
может, Тимми пробудет здесь еще несколько месяцев, и за это время мы
постараемся сделать для него все, что в наших силах.
Она продолжала молча смотреть на него.
– Не хотите ли вы выпить чего-нибудь, мисс Феллоуз?
– Нет, – прошептала она. – Мне ничего не нужно.
Едва сознавая, что делает, она с трудом поднялась на ноги и, словно во
власти кошмара, вышла из комнаты.
«Ты не умрешь, Тимми, – подумала она. – Ты не умрешь!»
С той поры ее неотступно преследовала мысль о необходимости как-то
предотвратить гибель Тимми. Но одно дело думать, а другое – осуществить
задуманное. Первое время мисс Феллоуз упорно цеплялась за надежду на то,
что попытка перенести кого-либо из XIV века в настоящее время потерпит
полную неудачу. Хоскинс мог допустить ошибку с точки зрения теории
эксперимента, могли также обнаружиться недостатки в методе его
осуществления. И тогда все останется по-старому.
Остальная часть человечества, конечно, надеялась на противоположный
исход, и мисс Феллоуз вопреки рассудку возненавидела за это весь мир.
Ажиотаж, поднявшийся вокруг «Проекта „Средневековье“, достиг предельного
накала. Печать и общественность изголодались по чему-либо из ряда вон
выходящему. Акционерное общество „Стасис инкорпорейтид“ давно уже не
производило подобной сенсации. Какой-нибудь новый камень или ископаемая
рыба уже никого не волновали. А _это_ было как раз то, что требовалось.
Человек, живший уже в историческую эпоху, взрослый индивид, говорящий
на понятном и теперь языке, тот, кто поможет ученым воссоздать неведомую
поныне страницу истории.
Решительный час приближался, и на сей раз уже не только трое на балконе
должны были стать свидетелями столь важного события. Теперь весь мир
превращался в гигантскую аудиторию, а техническому персоналу „Стасиса“
предстояло играть свою роль на глазах у всего человечества.
Среди чувств, кипевших в душе мисс Феллоуз, отсутствовало лишь одно:
она отнюдь не была в захлебе от радостного ожидания.
Когда Джерри пришел, как обычно, играть с Тимми, она едва узнала его.
Секретарша, которая привела его, небрежно кивнув мисс Феллоуз, поспешила
удалиться. Она торопилась занять хорошее место, откуда ей удастся без
помех следить за воплощением в жизнь „Проекта “Средневековье». Мисс
Феллоуз с горечью подумала, что если б наконец пришла эта глупая девчонка,
она тоже смогла бы уйти, причем у нее была более веская, чем простое
любопытство, причина присутствовать при эксперименте.
– Мисс Феллоуз, – смущенно произнес Джерри, неуверенно, бочком
приближаясь к ней и доставая из кармана какой-то обрывок газеты.
– Да! Что это там у тебя, Джерри?
– Это фотография Тимми.
Мисс Феллоуз внимательно посмотрела на ребенка и затем быстро выхватила
из его рук клочок газеты. Всеобщее возбуждение, вызванное «Проектом
»Средневековье", возродило в печати некоторый интерес к Тимми.
Джерри внимательно следил за выражением ее лица.
– Тут говорится, что Тимми – мальчик-обезьяна. Что это значит, мисс
Феллоуз?
Мисс Феллоуз схватила мальчишку за руку, с трудом подавив желание как
следует встряхнуть его.
– Никогда не говори этого, Джерри. Никогда, понимаешь? Это гадкое
слово, и ты не должен употреблять его.
Перепуганный Джерри отчаянно старался освободиться от ее руки.
Мисс Феллоуз с яростью разорвала бумагу.
– А теперь иди в дом и играй с Тимми. Он покажет тебе свою новую
книжку.
Наконец появилась та девушка. Мисс Феллоуз никогда раньше не видела ее.
Дело в том, что никто из постоянных служащих «Стасиса», иногда замещавших
ее, когда ей необходимо было отлучаться по делам, сейчас, в связи с
приближением осуществления «Проекта „Средневековье“, не мог помочь. Однако
секретарша Хоскинса обещала найти какую-нибудь девушку, которая побудет с
детьми.
– Вы и есть та девушка, которую прикрепили к Первой Секции „Стасиса“? -
стараясь сдержать дрожь в голосе, спросила мисс Феллоуз.
– Да. Меня зовут Мэнди Террис. А вы – мисс Феллоуз, правильно?
– Совершенно верно.
– Простите, что я немного опоздала. Везде такая суматоха.
– Я знаю. Итак, я хочу, чтобы вы...
– Вы ведь будете смотреть, правда? – перебила ее Мэнди. На хорошеньком,
тонком, но каком-то пустом личике отразилась жгучая зависть.
– Это не имеет значения. Я хочу, чтобы вы вошли в дом и познакомились с
Тимми и Джерри. Они будут играть часа два и не причинят вам никакого
беспокойства. Им оставлено молоко, у них много игрушек. Будет даже лучше,
если вы по возможности предоставите их самим себе. А теперь я покажу вам,
где что находится и...
– Это Тимми – мальчик-обез...?
– Тимми – ребенок, который живет в „Стасисе“, – резко перебила ее мисс
Феллоуз.
– Я хотела сказать, что Тимми – это тот, кому нельзя выходить из дома,
не так ли?
– Да. А теперь зайдите в помещение, у нас мало времени.
И когда ей наконец удалось уйти, за ее спиной раздался пронзительный
голос Мэнди Террис:
– Надеюсь, вам достанется хорошее местечко. Ей богу, мне так хочется,
чтобы опыт удался.
Не уверенная в том, что, если она попытается ответить Мэнди, ей удастся
сохранить самообладание, мисс Феллоуз, даже не оглянувшись, поспешила
поскорее уйти.
Но из-за того, что она задержалась, ей не удалось занять хорошее место.
Она с трудом протолкалась только до экрана в Зале Собраний. Если бы ей
повезло очутиться поблизости от места, где проводился эксперимент, если б
только она могла подойти к какому-нибудь чувствительному прибору, если б
ей удалось сорвать опыт...
Она нашла в себе силы совладать с охватившим ее безумием. Ведь
разрушение какого-нибудь прибора ни к чему бы не привело. Они бы все равно
исправили его и поставили бы эксперимент заново… А ей никогда бы не
разрешили вернуться к Тимми.
Ничто не могло ей помочь. Ничто, за исключением естественного и притом
непоправимого провала эксперимента.
И в те мгновения, когда отсчитывались последние секунды, ей оставалось
только ждать, напряженно следя за каждым движением на огромном экране,
внимательно всматриваясь в лица занятых в опыте сотрудников, когда то
один, то другой из них попадал в кадр; она старалась уловить в их взглядах
выражение беспокойства и неуверенности – намек на возникновение
неожиданных затруднений в осуществлении опыта; она ни на секунду не
отрывала взгляд от экрана...
Но ее надежды не оправдались. Была отсчитана последняя секунда, и очень
спокойно, без лишнего шума опыт был благополучно завершен!
В недавно отстроенном новом помещении „Стасиса“ стоял бородатый сутулый
крестьянин неопределенного возраста, в рваной, грязной одежде и деревянных
башмаках; он с тупым ужасом озирался по сторонам: его сознание не в
состоянии было воспринять внезапную и совершенно невероятную перемену
обстановки.
И в тот момент, когда весь мир обезумел от восторга, мисс Феллоуз,
застывшая от горя, одна стояла неподвижно в поднявшейся сутолоке. Ее
пинали, швыряли из стороны в сторону, только что не топтали ногами; она
стояла в гуще ликующем толпы, вся сжавшись под бременем рухнувших надежд.
И когда скрипучий голос громкоговорителя назвал ее имя, это дошло до ее
сознания только после троекратного повторения.
– Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз, вас требуют в Первую Секцию „Стасиса“.
Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз...
– Пропустите меня! – задыхаясь, крикнула ом, я громкоговоритель, ни на
секунду не останавливаясь, продолжал повторять все ту же фразу. Собрав все
силы, она стала отчаянно пробиваться через толпу, расталкивая окружающих
ее людей. Не останавливаясь ни перед чем, пустив в ход даже кулаки,
раздавая направо и налево удары и поминутно застревая в людском
водовороте, она медленно, как в кошмаре, но все же продвигалась к выходу.
Мэнди Террис рыдала.
– Я просто не могу себе представить, как это произошло. Я отлучилась
всего лишь на минутку, чтобы взглянуть на тот маленький экран, который они
установили в коридоре. Только на минуту. И вдруг, прежде чем я успела
что-либо сделать… Вы сами сказали мне, что они не причинят никакого
беспокойства, вы _сами_ посоветовали оставить их одних! – выкрикнула вдруг
Мэнди, переходя в наступление.
– Где Тимми? – глядя на нее непонимающими глазами, спросила мисс
Феллоуз. Она не заметила, что ее сотрясает нервная дрожь.
Одна сестра протирала плачущему Джерри руку дезинфицирующим средством,
другая готовила шприц с противостолбнячной сывороткой.
– Он укусил меня, мисс Феллоуз! – задыхаясь от злости, крикнул Джерри.
– Он _укусил_ меня!
Но мисс Феллоуз не обратила на него внимания.
– Что вы сделали с Тимми? – крикнула она.
– Я заперла его в ванной комнате, – ответила Мэнди. – Я просто-напросто
швырнула туда это маленькое чудовище и заперла его там.
Мисс Феллоуз бегом помчалась в кукольный домик. Она задержалась у
дверей ванной – казалось, прошла целая вечность, пока ей удалось наконец
открыть дверь и отыскать забившегося в угол уродливого мальчугана.
– Не бейте меня, мисс Феллоуз, – прошептал он. Глаза его покраснели,
губы дрожали. – Я это сделал не нарочно.
– О Тимми, откуда ты взял, что я буду тебя бить?
Подхватив ребенка на руки, она крепко прижала его к себе.
– Она сказала, что вы выпорете меня длинной веревкой. Она сказала, что
вы будете меня бить, бить, бить… – взволнованно ответил Тимми.
– Никто тебя не будет бить. С ее стороны очень дурно сказать такое. Но
что случилось? Что случилось?
– Он назвал меня мальчиком-обезьяной. Он сказал, что я не настоящий
мальчик, что я животное.
Из глаз Тимми хлынули слезы.
– Он сказал, что не хочет больше играть с обезьяной. А я сказал, что я
не обезьяна. Я не обезьяна! Потом он сказал, что я очень смешно выгляжу,
что я ужасно безобразен. Он повторил это много-много раз, и я укусил его.
Теперь они плакали оба.
– Но ты же знаешь, Тимми, что это неправда, – всхлипывая, сказала мисс
Феллоуз, – ты настоящий мальчик. Ты самый настоящий и самый хороший
мальчик на свете. И никто, никто никогда тебя у меня не отнимет.
Теперь ей легко было решиться – она наконец знала, что делать. Но
действовать нужно было быстро. Хоскинс не станет больше ждать, ведь
пострадал его собственный ребенок...
Нет, это должно произойти ночью, сегодня ночью, когда почти все
служащие „Стасиса“ будут либо спать, либо праздновать успешное претворение
в жизнь „Проекта “Средневековье».
Она вернется в «Стасис» в необычное время, но это случалось и раньше.
Охранник хорошо знал ее, и ему даже в голову не придет требовать от нее
каких бы то ни было объяснений. Он и внимания не обратит на то, что у нее
в руке будет чемодан. Она несколько раз прорепетировала эту простую фразу:
«Игры для мальчиков» – и последующую за ней спокойную улыбку. И он
поверит.
Когда она снова появилась в кукольном домике, Тимми еще не спал, и она
изо всех сил старалась вести себя как обычно, чтобы не испугать его. Она
поговорила с ним о его снах и выслушала его вопросы о Джерри.
Потом ее увидят немногие, и никому не будет никакого дела до узла,
который она будет нести. Тимми поведет себя очень спокойно, а затем все
уже станет fait accompli [свершившимся фактом (фр.)]. Задуманное будет
выполнено, и что толку пытаться исправить то, что уже произошло. Ей дадут
возможность существовать. Им будет дарована жизнь.
Она открыла чемодан и вытащила из него пальто, шерстяную шапку с
наушниками и еще кое-что из одежды.
– Мисс Феллоуз, почему вы надеваете на меня все эти вещи? -
встревожившись, спросил Тимми.
– Я хочу вывести тебя отсюда, Тимми. Мы отправимся в страну твоих снов,
– ответила мисс Феллоуз.
– Моих снов? – его лицо загорелось радостью, но он еще не полностью
избавился от страха.
– Не бойся, ты будешь со мной. Ты не должен бояться, когда ты со мной,
не так ли, Тимми?
– Конечно, мисс Феллоуз. – Он прижался к ней своей бесформенной
головкой, и, обняв его, она ощутила под рукой биение его маленького
сердца.
Наступила полночь. Мисс Феллоуз взяла ребенка на руки, выключила
сигнализацию и осторожно открыла дверь.
И тут из ее груди вырвался крик ужаса – она оказалась лицом к лицу со
стоявшим на пороге Хоскинсом!
С ним были еще двое, и, увидев ее, он был поражен не меньше, чем она
сама.
Мисс Феллоуз пришла в себя на какую-то долю секунды раньше и попыталась
быстро проскочить мимо него, но, несмотря на этот выигрыш во времени,
Хоскинс все же опередил ее. Он грубо схватил ее и оттолкнул назад в
глубину комнаты по направлению к шкафу. Он знаком приказал остальным войти
в помещение и сам стал у выхода, загородив дверь.
– Этого я не ожидал. Вы что, окончательно сошли с ума?
Когда Хоскинс толкнул ее, она успела повернуться так, что ударилась о
шкаф плечом и Тимми почти не ушибся.
– Что случится, если я возьму его с собой, доктор Хоскинс? – умоляюще
произнесла она. – Неужели потеря энергии для вас важнее, чем человеческая
жизнь?
Хоскинс решительно вырвал из ее рук Тимми.
– Потеря энергии в таком размере привела бы к утечке многих миллионов
долларов из карманов вкладчиков. Это катастрофически затормозило бы
работы, ведущиеся акционерным обществом «Стасис инкорпорейтид». Это
означало бы то, что всем и каждому стала бы известна история
чувствительной медсестры, которая нанесла колоссальный ущерб обществу во
имя спасения мальчика-обезьяны.
– Мальчика-обезьяны! – в бессильной ярости воскликнула мисс Феллоуз.
– Под такой кличкой он фигурировал бы в описаниях этого события.
Между тем один из пришедших с Хоскинсом мужчин начал протягивать через
отверстия в верхней части стены нейлоновый шнур. Мисс Феллоуз вспомнила
шнур, висевший на стене камеры, где находился обломок камня профессора
Адемевского, тот шнур, за который дернул в свое время Хоскинс.
– Нет! – вскричала она.
Но Хоскинс опустил Тимми на пол и, осторожно сняв с него пальто,
сказал:
– Оставайся здесь, Тимми, с тобой ничего не случится. Мы только выйдем
на минутку из комнаты. Хорошо?
Побледневший и лишившийся дара речи Тимми, однако, нашел в себе силы
утвердительно кивнуть головой. Хоскинс вывел мисс Феллоуз из кукольного
домика, держась на всякий случай позади нее. На какой-то миг мисс Феллоуз
утратила способность к сопротивлению. Она тупо следила за тем, как
укрепляли снаружи конец шнура.
– Мне очень жаль, мисс Феллоуз, – сказал Хоскинс, – я охотно избавил бы
вас от этого зрелища. Я намеревался сделать это ночью, чтобы вы узнали обо
всем уже после.
– И все из-за того, что пострадал ваш сын, который замучил этого
ребенка до такой степени, что он уже не мог совладать с собой и поранил
его?
– Поверьте мне, что дело не в этом. Мне понятна причина того, что здесь
сегодня произошло, и я знаю, что во всем виноват Джерри. Но эта история
уже получила огласку, да иначе и не могло быть при том количестве
корреспондентов, которые собрались здесь в такой день. Я не могу пойти на
риск и допустить, чтобы появившиеся в печати ложные слухи о нашей
небрежности и о так называемых «диких неандертальцах» умалили успех
«Проекта „Средневековье“. Так или иначе Тимми все равно должен скоро
исчезнуть, так почему бы ему не исчезнуть сейчас, умерив тем самым пыл
любителей сенсаций и сократив количество грязи, которое они постараются на
нас вылить.
– Но ведь это не то же самое, что отправить назад, в прошлое, осколок
камня. Вы убьете человеческое существо.
– Это не убийство. Он ничего не почувствует, он просто опять станет
мальчиком-неандертальцем и попадет в свою привычную среду. Он не будет
больше чужаком, обреченным на вечное заключение. Ему представится
возможность жить на свободе.
– Какая такая возможность? Ему всего лишь семь лет, и он привык, чтоб в
нем заботились, чтобы его кормили, одевали, оберегали. Он будет одинок,
ведь за эти четыре года его племя могло уйти из тех мест, где он его
покинул. А если даже племя еще там, ребенка никто не узнает, он должен
будет сам о себе заботиться, а ведь ему негде было научиться этому.
Хоскинс беспомощно покачал головой.
– О господи, неужели вы считаете, мисс Феллоуз, что мы не думали об
этом? Разве вы не понимаете, что мы вызвали из прошлого ребенка только
потому, что это было первое человеческое или, вернее, получеловеческое
существо, которое нам удалось зафиксировать, и мы боялись отказаться от
этого, так как не были уверены, что нам так повезет еще раз? Неужели мы
держали бы здесь Тимми столь долго, если б нас не смущала необходимость
отослать его обратно в прошлое! Мы делаем это сейчас потому, – в его
голосе зазвучала решимость отчаяния, – что мы не в состоянии больше ждать.
Тимми может послужить причиной компрометирующей нас шумихи. Мы находимся
сейчас на пороге великих открытий, и мне очень жаль, мисс Феллоуз, но мы
не можем допустить, чтобы Тимми помешал нам. Не можем. Я очень сожалею,
мисс Феллоуз, но это так.
– Ну что ж, – грустно произнесла мисс Феллоуз. – Разрешите мне хоть
попрощаться с ним. Дайте мне пять минут, я не прошу ничего больше.
– Идите, – после некоторого колебания сказал Хоскинс.
Тимми бросился ей навстречу. В последний раз он подбежал к ней, и она в
последний раз прижала его к себе.
Какое-то мгновение она молча сжимала его в своих объятиях, Потом она
ногой пододвинула к стене стул и села.
– Не бойся, Тимми.
– Я ничего не боюсь, когда вы со мной, мисс Феллоуз. Этот человек очень
сердит на меня? Тот, что остался за дверью?
– Нет. Он просто нас с тобой не понимает… Тимми, ты знаешь, что такое
мать?
– Это как мама Джерри?
– Он рассказывал тебе о своей матери?
– Немного. Мне кажется, что мать – это женщина, которая о тебе
заботится, которая очень добра к тебе и делает для тебя много хорошего.
– Правильно. А тебе когда-нибудь хотелось иметь мать, Тимми?
Тимми откинул голову, чтобы увидеть ее лицо. Он медленно протянул руку
и стал гладить ее по щеке и волосам, как давным-давно, в первый день его
появления в „Стасисе“, она сама гладила его.
– А разве вы не моя мать? – спросил он.
– О Тимми!
– Вы сердитесь, что я так спросил?
– Нет, что ты! Конечно, нет.
– Я знаю, что вас зовут мисс Феллоуз, но… иногда я про себя называю
вас „мама“. В этом нет ничего дурного?
– Нет, нет. Я никогда не покину тебя, и с тобой ничего не случится. Я
всегда буду с тобой, всегда буду заботиться о тебе. Скажи мне „мама“, но
так, чтобы я слышала.
– Мама, – удовлетворенно произнес Тимми, прижавшись щекой к ее лицу.
Она поднялась и, не выпуская его из рук, взобралась на стул. Она уже не
слышала внезапно поднявшегося за дверью шума и криков. Свободной рукой она
ухватилась за протянутый между двумя отверстиями в стене шнур и всей своей
тяжестью повисла на нем.
„Стасис“ был прорван, и комната опустела.
Я не просто плакала- я рыдала.
Вот что значит БЫТЬ МАМОЙ!