За месяц произошло много. ч8

Я не помню, как именно это произошло. Помню только один миг — как будто реальность вокруг заколебалась, и воздух стал слишком плотным.

Говорят, что перед тем как упасть в обморок, человек чувствует, как мир уходит из-под ног. У меня не было ни предупреждений, ни темноты перед глазами. Просто резкая боль в животе, настолько дерзкая, что перехватило дыхание, и в тот же момент — чёрный экран.

Очнулась я почувствов резкий, едкий запах — стандартно, рядом сидела Аня с ваткой в руке, и обливая меня водой, Мама Никиты (Оксана Игоревна) одновременно считала пульс и осторожно пальпировала живот — там, где была самая сильная боль, стараясь понять, что происходит.

Меня всё ещё мутило и кружилась голова, Никита стоял рядом, его глаза метались, но мама тут его одернула — «Не мешай»

Через несколько минут в зал вошла бригада скорой. Люди в форме быстро оценили обстановку, все вокруг расступились. начался осмотр, сбор анамнеза. Всё, что происходило, ощущалось как сквозь стекло — я слышала голоса, но слова будто плыли.

Оксана Игоревна больше не была просто гостьей праздника. Она стояла рядом с фельдшером, чётко и уверенно, собранная, холодная, с сосредоточенностью.
Она наклонилась ко мне, глянула в глаза, провела ладонью по лбу…

— я думаю на острый живот, возможно аппендицит, — начал было фельдшер.

—Сначала исключите гинекологию, — коротко и резко бросила она, перехватывая инициативу.

Меня аккуратно переложили на носилки. Холод от металлических креплений пробрал сквозь тонкую ткань платья, и я задрожала — не то от страха, не то от внутреннего холода, пробирающего кости. Я почувствовала, как меня поднимают, как мы минуем зал,
Мне показалось, что я слышу голос Никиты — он что-то спрашивал, но ответа не получил.

Дверь кареты скорой хлопнула, и мы поехали.
Машина ехала быстро, фары полосами мелькали через узкие окна. Всё происходящее — как сквозь вату. Тошнило. Липкий пот выступил на висках, и стало тяжело дышать.

Я лежала на каталке, привязанная не ремнями — обстоятельствами. В этот момент ты не человек, ты — набор данных. Давление, пульс, температура.

Интересно, если бы я умерла прямо сейчас — что бы он почувствовал?
Интересно, если бы я исчезла, осталась бы я где-то в нём? Или стерлась бы, как мел на асфальте после дождя?

И — Боже, пожалуйста — только не дайте мне исчезнуть, пока я не успею сказать своей дочке, как сильно я её люблю.

Я вспомнила запах ее волос, чудесную улыбку, громкий смех — я просто вдруг поняла, что если со мной что-то случится, она останется без меня.
И этот страх был сильнее любой боли. Он пронизывал кости, кожу, голос, который я не могла сейчас вымолвить.

«Сердце — не крик. Оно чаще всего — тишина, но такая, в которой живут все ответы», — вспоминалось мне из Маркеса. И в этой тишине я очень хотела жить.

Мы резко затормозили у больницы, открылись двери и носилки с грохотом выкатили наружу. Холодный воздух ударил в лицо. Под потолком навеса мигали тусклые лампы — будто пытались не упасть в обморок вместе со мной.

Меня вкатили в здание.
Всё стандартно, бумажная бюрократия, заполнение документов:
— Женщина, 28 лет. Потеря сознания, болевой синдром внизу живота, гипотензия, — сыпал фельдшер, перекладывая меня на каталку.
— Пульс нестабильный, живот напряжён, болезненность правой подвздошной области….

Я снова почувствовала, как меня увозят. Свет над головой менялся — лампы, коридор, снова лампы. Потом остановка. Меня закатили в тускло освещённый кабинет. Холодный гель на животе, чужие руки, короткие команды. Врач УЗИ — молодая женщина с сосредоточенным лицом, даже не поднимала глаз.

Молчание тянулось вечностью. Я смотрела в потолок, будто в пустоту, и с каждым движением её руки мне казалось, что дышать становится тяжелее. Внутри нарастало знакомое ощущение — что-то не так. Очень не так.

Врач молчала. Только взгляд становился всё напряжённее. Она водила датчиком, задерживалась в одной зоне, потом в другой, делала какие-то замеры и почти не дышала. Затем отложила датчик, и вышла, не сказав ни слова.

Я осталась лежать одна, в полной тишине.

Спустя пару минут она вернулась — не одна. С ней вошёл мужчина в хирургичке, с бейджем и серьёзным, собранным лицом. Они отошли к монитору, она что-то показывала, шептала. Он кивнул один раз. Потом подошёл ко мне.

— Эвелина, здравствуйте. Меня зовут Александр Сергеевич, я хирург. Мы посмотрели результаты УЗИ. У вас внутрибрюшное кровотечение, предположительно из-за разрыва кисты. Состояние нестабильное.

— Мы должны оперировать. Немедленно. Это лапароскопическая операция, доступ через проколы. Всё быстро.
Он чуть наклонился ближе:
— Вы согласны?

Это был риторический вопрос. Формальность. У меня даже не было времени, чтобы подумать.

Меня быстро подготовили к операции и начали перевозить в операционный блок. Там меня уже ждала команда. Все улыбались и старались подбодрить.

Анестезиолог подмигнул и с улыбкой произнёс:
— Сейчас будешь спать как младенец. Кстати, если будешь видеть во сне что-то странное, не волнуйся — это я просто тестирую аппаратуру.

У анестезиологов всегда такие странные шутки — интересно, их этому на кафедре учат?

Наконец я почувствовала, как сознание медленно уходит, словно погружаюсь в глубокий сон. Потом — тишина.

А потом — слабый свет и звуки, словно издалека. Я открыла глаза, мир медленно возвращался ко мне — сначала я чувствовала лишь легкое покалывание и слышала приглушённые голоса. Когда открыла глаза, вокруг было тихо, почти стерильно.

Рядом стояла медсестра — спокойная и уверенная женщина, заметившая, что я проснулась.

«Доброе утро», — тихо сказала она, — «Сейчас ты в реанимации, а когда состояние стабилизируется, тебя переведут в палату. Твой врач обязательно придёт позже.»

Я кивнула, ощущая смесь облегчения и усталости. Пока что было достаточно просто услышать этот голос — значит, всё не так страшно, как казалось.

Перевод в палату.

Медсестра помогла устроиться на кровати, поставила капельницу и мягко поправила подушку.

Комната была светлая, но холодная — типичная больничная палата, где время течёт иначе. Я слушала гул коридора и думала о том, что впереди.

Вскоре за дверью послышался тихий шаг, и вошёл Никита. Его глаза были полны тревоги и облегчения одновременно.

Он сел рядом и взял мою руку в свои
«Я здесь, — сказал он тихо. — Всё будет хорошо. »

Он сидел рядом, но я чувствовала, что в его взгляде что-то тревожит. Он не смотрел мне в глаза, словно боялся сказать вслух то, что уже понял.

В этот момент в палату вошёл врач.

— Эвелина, в ходе операции выявился разрыв кисты с обширным внутренним кровотечением в брюшную полость. Состояние было нестабильным — имелась выраженная гемодинамическая нестабильность, и для предотвращения дальнейших осложнений и развития перитонита нам пришлось принять экстренное решение.

Он сделал небольшую паузу, чтобы дать время на восприятие.

— По строгим показаниям — наличие некротизированных тканей и невозможность адекватной гемостазии — была выполнена сальпингэктомия справа, (то есть удаление правой маточной трубы). Попытки сохранить её представляли высокий риск развития сепсиса и шока.

Я почувствовала, как сердце сжалось, а Никита напрягся, пытаясь понять всю серьёзность ситуации.

— Сейчас наша основная задача — стабилизировать состояние и обеспечить адекватную послеоперационную реабилитацию, — Контроль гемодинамики, предотвращение инфекционных осложнений.

Врач продолжил, внимательно глядя на меня:

— Во время лапароскопии мы провели детальный осмотр обеих маточных труб. К сожалению, мы обнаружили спайки и сращения, на левой трубе, это значительно снижает её проходимость. По сути, левая труба функционально непроходима, что осложняет возможность естественной беременности…

…. Но я уже почти не слышала его слов. Они растворялись в пустоте, смешиваясь с бешено бьющимся сердцем и холодным ужасом, который растекался по всему телу.

Я не понимала, что происходит. Всё вокруг казалось далеким и нереальным. В голове забегали мысли — я не готова к этому, я не могу это принять.

Я пыталась собраться, но слёзы сами текли по щекам, руки дрожали, грудь сжимала паника. Казалось, воздух закончился, а внутри всё кричало и рвалось наружу. Я задыхалась — не от нехватки кислорода, а от невозможности принять реальность.

«Как же так? Почему со мной? Почему сейчас?» — эти мысли крутились без остановки, заглушая всё вокруг. Я ощущала, как мир рушится на части, а я — одна посреди хаоса. Внезапно меня накрыло отчаяние, и я не смогла сдержать рыдания, рыдания, которые шли из самой глубины души.

Никита подошёл ко мне, тихо, словно пытаясь найти слова, чтобы меня успокоить. Он обнял меня, но я резко оттолкнула его, забивая кулаки в грудь.

— Как вы могли?! — прорвалось из меня, голос дрожал, но звучал как приговор. — Как вы посмели удалить трубу без моего согласия? Кто дал право решать за меня?

Я смотрела ему прямо в глаза, не давая даже вздохнуть.

— Твоя мама… Что она здесь вообще делает? Доктор или кто?

слова рвались наружу, сердце словно рвалось из груди. — Могли бы спасти… могли бы, если бы хотели!

В глазах потемнело, и я почувствовала, что теряю контроль. Шум вокруг будто замедлился, голоса врачей стали фоном, а я — в центре этого хаоса.

Я не сдержалась. Взрыв эмоций вырвался наружу — слова, крики, обвинения. Никита пытался меня успокоить, но я уже не слышала и не хотела слышать.

Вдруг он резко дернул руку — стул рядом с нами взмыл в воздухе и с грохотом ударился о стену.

— Эвелина! — закричал он, но я уже не слушала.

Слёзы и злость мешали мне дышать. Я чувствовала, как теряю себя, как рушится всё, во что верила.

дверь резко открылась — в палату вошла Оксана Игоревна. За её спиной быстро подтянулись несколько медсестёр, услышав мои крики.

— Эвелина, — спокойно, но твёрдо сказала она, — успокойся. Ты сейчас очень уязвима.

Я ещё пыталась дышать ровнее, но внутри всё ещё бурлило.

— Позовите, пожалуйста, психолога, — сказала Оксана Игоревна медсестрам, — пациентке нужна помощь.

Медсестры мягко поддерживали меня, стараясь унять слёзы и снять напряжение, а я ощущала, как будто между мной и миром образовалась огромная пропасть.

Никита стоял у двери, его лицо было каменным. Он больше не пытался меня успокоить, не искал слов — просто повернулся и ушёл. Без единого слова. Просто ушёл. Я лежала, дрожа от боли и отчаяния, и понимала — он бросил меня здесь, когда он был нужен больше всего.

Я осталась одна с разбитым сердцем и чувством предательства.