Как же это тяжело - растить детей.

В каждом скандале, в каждой сцене, где мы кричим, ругаем, не сдерживаемся, всегда есть шанс, точнее, вероятность, что все могло бы быть намного хуже.

Я заметила, что как бы я себя не сдерживала, как бы не тренировалась быть разумной, все равно бывают ситуации, когда мы теряем контроль, а потом вслед за ним и самих себя. Нас несет...

Уже спустя много часов, когда вновь и вновь возвращаемся к горячему моменту, мы виним себя за то, что мы НЕ СМОГЛИ сделать. И я вдруг подумала, что, собственно, сегодня все могло бы быть и хуже.

Пришла сегодня с работы пораньше. Забрала Данилу и Соню. Они были уставшими: конец недели, конец четверти. Плакать они начали сразу же. С Соней я достойно выстояла. Дала ей проплакаться, очень терпеливо и с любовью ждала, пока выйдут слезы, ее причитания. Меня хватило на то, чтобы спокойно и строго попросить ее остаться в комнате и поплакать там. Она так и сделала. Потом, не вспоминая больше ее слез, мы обнялись и она радостная уселась разукрашивать.

Сорвало меня, когда Данила перед сном уже начал снова, в стомилионный раз называть Соню так, как ей не нравится. За этими их обзывалками кроется какое-то значение, мы все это помним из детства. Соня начинает плакать, а я разъяренная подскакиваю к Даниле.

— Данила, зачем ты это делаешь!? Ты можешь мне объяснить!? Сколько можно повторять?! — чеканю я слова и понимаю, что остановиться я не смогу.

Остановиться я действительно не смогла. Данила уже призабыл, что я могу срываться. Он честно держался до последнего. Он не знал, что мой спокойный тон на его прежние обзывалки, стоил мне многих сил, а Соне спокойствия и великодушия. Моя ярость была для него такой сильной, что не сумев справиться с обидой, он бросился в слезы и минут десять причитал о том, как ему плохо.

Потом он подошел ко мне. Майка мокрая от слез. Мы обнялись, так как знали, что оба были неправы: он понял, что перегнул палку, он вспомнил все мои предупреждения. Я знала, что не должна была выпускать злость.

— Данил, человеческих сил не хватает на то, чтобы одно и то же повторять миллионы раз. Даже у мамы не хватает сил. За неуважение родных и близких жизнь наказывает очень тяжело. Играть с именем человека, когда другому это не нравится, и ты это знаешь, но продолжаешь — это неуважение. И я буду тебя за это наказывать. Ты уже не малыш и знаешь что можно, а что нельзя. Чем старше ты будешь, тем тяжелее будут последствия от этого неуважения. Последствия будут не только от меня, но и от жизни. Я хочу тебя уберечь от этого, но сегодня от бессилия просто кричала. Мне было больно так же, как и тебе. Я плачу так же, как и ты, но просто ты не видишь слез.

Потом мы еще долго говорили, но выговорить всю боль и сожаление, которые питают чувство вины, все равно не получилось. Все силы ушли и все стало серым. И вот тут я себя остановила.

Ведь все могло бы быть намного хуже: я могла и не сдержаться и шлепнуть его. Легонько шлепнуть бы не смогла. Могла бы наговорить кучу упреков, но не упрекнула ни разу. Просто говорила ему, чтобы запомнил как может быть больно от слов. Данила мог бы и не подойти ко мне, и это могло бы означать, что он не доверяет, что затаил обиду, но он подошел. Мы поговорили.

И наконец, пришло понимание того, что в воспитании всегда будут моменты, когда мы вынуждены выходить из себя, и когда мы делаем это в неприглядной форме. Пришло понимание, что нельзя об этом сожалеть, как как сожалением ставим себя на очень высокий пьедестал, с которого больно падать. Однако, мы должны извлекать уроки из происходящего, думать как избежать скандалов, как говорить о чем-то заранее, как искать громоотводы и как хвалить себя за достижения, а не только ругать за промахи.

И все-таки, как же это тяжело — растить детей.