Начало тут —
Росарио выделила мне комнату на первом этаже, чтобы мне не приходилось зависать из-за лестниц и ступенек. В соседней комнате жили Рафаэль и Людмила, родители Радмила, и мы частенько болтали с ними на русском языке. С остальными членами семьи приходилось говорит по-испански, что вызывало неуёмный восторг у малышей из-за моих частых ошибок. Людмила тоже передвигалась на инвалидном кресле, и весь нижний этаж был обустроен пандусами, а ванна и кровать – специальными держателями. Для выезда в город были даже специальные электромобили, которые не смотрелись так негативно, как инвалидные коляски.
Вообще Испания поразила меня огромным количеством инвалидов на улицах. Эти люди хотели жить так же, как и обычные здоровые люди. И никто не унижал их, не тыкал в них пальцем, не отворачивался. Для меня это было внове.
В общем, свою ущербность я практически не чувствовала. А в этом веселом и чудесном семействе я на удивление быстро оттаяла и прижилась.
Росарио была в третий раз беременна, и опять мальчишками. Она все время жаловалась на своих пацанов. Количество мужских особей в доме зашкаливало. Радмил, Рафаэль и две пары близнецов – Даниэль и Деметрио (11 лет) и Адриан и Алехандро (6 лет), а в этом году предстояло еще родиться Мигелю и Максимилиано. Женское население дома представляли я, Людмила и Росарио. Росарио очень хотела девочек, но уже третью беременность ей не везло. Радмил же только довольно смеялся, обнимая жену за располневшую талию.
Я попала в совершенно другой мир. Нет, тут дело не в Испании. Безусловно, эта солнечная страна много дала мне. Но самым важным были любовь и гармония, царившие в этом доме, и тут совсем не важно, в какой стране это происходит. Росарио приходила поцеловать меня на ночь, мелочь прибегала попрыгать на моей кровати и посплетничать, старшие пацаны восприняли меня настороженно, но со временем перешли в какую-то легкую влюбленность. Мелкие как-то подслушали и доложили мне, что старшие решили поскорее вырасти и на мне жениться. Видимо, оба сразу.
Если я считала, что Радмил – это цунами, то только по недомыслию. Ничто не могло сравниться с его супругой. По своей мощности Ниагарский водопад не шел ни в какое сравнение с активностью и жизнелюбием Росарио. То она придумывала какие-то игры для мелких, то устраивала для одноклассников Даньки и Димки вечеринку в саду, то копалась на грядках, то вязала свитерочки и пинеточки… В комнате Росарио стоял целый сундук с вязаными кружевными платьицами и чепчиками для девочек. Иногда она с грустью перебирала это белоснежное, розовое, желтое ажурное волшебство, и с печальным вздохом закрывала сундук обратно. Предстояло третье кесарево, и больше рожать ей не разрешали врачи. Чувствуя эту тоску Росарио по дочери, Радмил и задался целью удочерить меня, и его жена действительно была рада мне. Но Радмил не мог прочувствовать этой необходимости наряжать свою дочку в кружевные платьица. Росарио намного больше радовалась бы маленькой девочке, а не здоровенной пятнадцатилетней кобыле.
Да, пятнадцать лет мне исполнилось еще в больнице. Это был невеселый праздник, а точнее даже – вовсе и не праздник. Еще была неописуемая волокита с документами, с оформлением инвалидности, удочерения, получения визы, но это я даже вспоминать не хочу. Предстояло еще получать гражданство и сдавать экзамены о прохождении базовой ступени образования. Я усиленно готовилась, и мои маленькие женихи Данька и Димка старательно мне в этом помогали. Им самим эти экзамены предстояли только через полтора года, и им бы и в голову не пришло к ним готовиться заранее, если бы не я. Мне же пришлось налечь на испанский язык и литературу. У меня не было времени страдать и переживать по поводу своей невозможности ходить. День был настолько насыщен играми с мелкими, занятиями со старшими, готовкой, болтовней с Людмилой, прогулками по Марбелье. В выходные мы загружались в микроавтобус и путешествовали по всей Андалусии. Кордова, Севилья, Гранада, Малага – они меня свели с ума еще заочно, когда мы были в России. Теперь же прикоснуться к этому чуду я могла сама. Дышать этим воздухом, касаться этих стен, любоваться этими мозаиками и витражами… Вот только ходить по этим плитам и улицам, пропитанным солнцем, я не могла. Я не часто вспоминала о свей инвалидности. Делала бессчетное количество упражнений, придуманных Александром Романовичем и многими врачами до него. Но пока смысле не было никакого. У меня разработался великолепный пресс и шикарные бицепсы, но ногам это никак помочь не могло…
Неспешно шли недели и месяцы. Я отстрелялась по экзаменам за базовое образование, и с первого сентября стала учиться в бачилерато. Основные сложности, безусловно, были связаны с языком. Одногруппники приняли меня с интересом, я выделялась не только инвалидной коляской. Мой акцент, белая кожа, рыжие волосы, светлые глаза – все это выделяло меня из толпы. Преподаватели меня любили за любознательность. Мне всё было интересно, и я поглощала информацию с огромным удовольствием. При этом одногруппники не считали меня зазнайкой или зубрилой. Иногда их поражала наивность моих вопросов, и они беззлобно смеялись и подшучивали надо мной. Еще в группе у меня появились два явных поклонника и один тайный. Явные- два закадычных приятеля Хосе и Луис, которые волочились за мной, не скрываясь. Придуривались, совершали милые глупости и совершенно не ревновали друг другу. Тайным поклонником был хмурый и вечно недовольный Альберто, колкий и ехидный. Я училась с удовольствием, терпела подколки Альберто, шутила с Хосе и Луисом, участвовала в самодеятельности, помогала выпускать школьную газету, вела на школьном радио передачи о достопримечательностях, обрастала друзьями и знакомыми. Хосе и Луис, наверное, распотрошили в мою честь все сады своих матушек, притаскивая мне цветочные горшки. Однажды я обмолвилась, что мне жаль ту ветку цветущей глицинии, что принес мне Луис, потому что она завянет и умрёт. Тогда Хосе решил подшутить надо мной и принес цветок в горшке. К его удивлению, горшечный цветок я приняла с удовольствием. И с тех пор каждый из парней норовил перещеголять другого разнообразием цветовой гаммы, красотой и формой цветов. В общем, за несколько лет моего учения в бачилерато и последующего университета сад в нашем доме основательно разросся.
Для меня в первое время большой проблемой был выбор школьных предметов. Это понятно, когда, как в России, у всех предметы одинаковые. Тут же часть предметов была обязательная, а часть – по желанию, в зависимости от выбранной тобой профессии, от направления университета, в котором дальше будешь учиться. Но постепенно сложились для меня темы истории Испании, архитектура, мировая история, литература. Я еще не знала тогда, что выбор сделала правильно и безошибочно. И из этого сложится моя профессия, интересная, увлекательная, любимая и не совсем обычная.
Родилась и подрастала у Розарио и Радмила третья пара близнецов. Мигель и Максимилиано (Мишка и Максик) росли не меньшими сорванцами, чем их старшие братья. И меня поражала и приятно удивляла эта милая и трогательная забота о матери и малявках, которую проявляли все мужчины в доме, даже шестилетние! Это было невероятно, мило, трогательно. И я как-то на удивление быстро забыла все, что было связано с моей прошлой жизнью.
Несколько раз в гости заезжал Александр Романович, они с Радмилом часто пересекались на международных конференциях. Док бухтел, ворчал, осматривал меня со всех сторон и был крайне недоволен. Его идея с удочерением меня и с переездом в Испанию не помогла. Его докторская буксовала, и другого подходящего кандидата для исследований и опытов больше не находилось.
И так было до тех пор, пока в мое полуоткрытое окно однажды не влетел птенец сизоворонки. Я не раз видела этих красивых птиц у нас в саду, а в двух местах даже нашла их гнезда. Видимо, им было комфортно и уютно у нас. Может быть, птенца приманили крошки на подоконнике – мы этой ночью со старшими близнецами Димкой и Данькой смотрели на звезды и луну, болтали и хрустели печеньем. Устроившись на подоконнике, маленькая сизоворонка весело поклевала крошки, а затем начала исследовать незнакомую территорию. Меня она совсем не боялась. Видимо, птицы привыкли к хозяевам дома и понимали, что они не причинят пернатым малышам никакого вреда. Птенец побродил по столу, поковырялся клювом в баночке со скрепками, перепорхнул на край кровати.
Когда-то давно бабушка подарила мне попугайчика. Я любила его безумно, чистила клетку, следила за кормом и водой. А потом Олька распахнула клетку, не закрыв занавески. У бабушки были безукоризненно чистые окна, и маленькая птичка, увидев за стеклом свежую майскую зелень, сломя голову ринулась к ней. Она клювом врезалась в стекло и погибла тут же, на подоконнике, в полуметре от вожделенной природы…
Эта воспоминание моментально пронеслось в моей голове, и я бросилась к окну и распахнула вторую створку.
Эти три шага от кровати к окну были началом моего выздоровления. Дальше были новые тренировки и занятия. Из-за меня в бассейне спустили часть воды, чтобы я могла ходить по дну взад-вперед, преодолевая сопротивление воды. Я по-прежнему каталась на электромобиле в дальние походы, но на ближние выходы сначала пользовалась костылями, а затем перешла на трость.
Александр Романович прилетел первым же самолетом. Мерил, взвешивал, заставлял делать совершенно дурацкие задания, таскал по клиникам, показывал специалистам. Познакомил меня с тем самым светилом, который делал мне операцию, и которого я звала раньше просто «Он». Это оказался веселый, но циничный старикашка, который постоянно, пока мы сидели в ресторане, панибратски хлопал меня по плечу и бухтел, что был уверен, что причин для проблем не было, и так далее. Но я была настолько счастлива жить той жизнью – с Радмилом, Розарио и их шумной семьей, что этот переход меня из инвалида в здорового прямоходящего человека никак заметно на мне не сказался. Мой датчик счастья и так зашкаливал на запредельном уровне, и эта одна капля в огромном океане ничего не изменила.
Вы хотите спросить, что было дальше? Просто жизнь. Семья Радмила и Розарио была небогата, и когда была возможность, я подрабатывала. Я много думала о том, что мне интересно и чем я бы хотела заниматься. Мне нравилось вести на школьном радио и в школьной газете колонку про достопримечательности и всевозможные старинные истории любви, смертей, заговоров. Мне интересно было привязывать эти истории к местности. Этому научила меня моя бабушка давно-давно, три жизни тому назад. В университете у меня было еще больше возможностей, богаче библиотека, квалифицированнее и мудрее – преподаватели. И в какой-то момент я поняла, что собрав все те статьи, что были написаны за последние несколько лет для школьной и универской газеты, можно создать неплохой путеводитель. Как минимум, своеобразный.
Рафаэль, отец Радмила, подключил цепочку своих несчётных братьев, кто-то из них задействовал какие-то невидимые ниточки, и мои заметки перекочевали на стол директора одного видного Андалузского издательства.
– Это не наш формат, — с сожалением сказал мне Хорхе Мигель, — но Ваши истории так восхитительны, что я попробую что-нибудь придумать.
Мы немного поработали с корректорами и дизайнерами, и выпустили «Сказочный путеводитель по Севилье». Статьи по другим городам пока решили не трогать и посмотреть, насколько путеводитель такого нестандартного формата будет интересен туристам. Ведь там не было классических историй про пилястры-балястры и прочие архитектурные решения, про нудную историю, про даты построек зданий и так далее. Это был сборник сказок и легенд старой Севильи с отметками, в каких местах происходили эти события и что сохранилось с тех времен, чтобы это можно было посмотреть сейчас. Там же был раздел со сценами из фильмов – где происходили съемки известных сцен, где жили/встречались/венчались персонажи книг и фильмов. Иллюстрации, несколько готовых маршрутов, даже продуманы маршруты для детей и инвалидов – мы старались предусмотреть всё, чтобы такой путеводитель понравился людям. И он им понравился! Вы думаете, эти путеводители покупали туристы? Как бы не так. Весь первый выпуск разошелся между владельцами книжных магазинов и их родственниками. Знаете почему? Всё просто. У всех них были дети, но далеко не в каждого можно было вбить историю своей страны вообще и своего города — в частности. А эта увлекательная книга могла заинтересовать даже самого ленивого лодыря. На издательство Хорхе Мигеля посыпались сотни писем с уникальными и интересными историями Севильи, которые не вошли в путеводитель, и бессчетное количество просьб об увеличении тиража.
Я не буду вспоминать ту пьяную и сумасшедшую вечеринку в честь нашего триумфа. Это был первый и последний раз в жизни, когда я напилась. И больше такого безобразия я себе никогда не позволю.
Дальше были путеводители по Гранаде, Кордове, Кадису, Малаге и прочим городам Андалусии. Потом мы замахнулись и на другие регионы Испании. После дошла очередь и до других стран. Конечно, я взялась за Россию. Слишком много дала мне бабушка, чтобы я так легко и просто могла бы вычеркнуть из своей жизни страну, где я родилась. Ведь это не страна была плохая, а просто так сложилась моя жизнь, что ничего хорошего кроме бабушки я в ней не видела. Я много путешествовала, я осваивала новые языки, города, страны, музеи, энциклопедии, фильмы, книги. В одном только моем отделе было три специалиста по фильмам, которые проводили опросы о любимых фильмах людей разных возрастных категорий, просматривали эти фильмы, выискивали сцены, чтобы их можно было привязать к местности. Были специалисты, которые вычитывали старые любимые людьми романы, и по мельчайшим намекам в тексте, по старинным картам того времени вычисляли местность, выискивали, что там сохранилось до нашего времени. Другие ходили по музеям, ходили на экскурсии, записывали все истории подряд. В общем, процесс был долгий и кропотливый, и он приносил нам не только деньги, но и неописуемое удовольствие.
За это время я успела по-быстрому сбегать замуж за Альберто – помните, вредного и ехидного одногруппника из бачилерато, который тихо бесился и ревновал, когда Хосе и Луис дарили мне цветочные горшки? Он любил меня безумно, и в этой любви была такая болезненная ненормальность, что он ревновал меня к каждому дереву, к каждому кусту, к каждому столбу. Я не могла спокойно ездить в командировки, я должна была отчитываться за каждые десять минут, на которые я задержалась, я обязана была отчитываться чуть ли не о каждом телефонном звонке. Мне не хватало душевных сил, чтобы расстаться с ним. Я понимала, что это тупик, кто ничего хорошего у нас с ним не выйдет, и боялась, что он сотворит что-то ужасное со мной или с собой в порыве ревности или отчаяния. Последней каплей стало то, что он меня ударил. И я ушла. Ушла в никуда, без денег, вещей и даже куртки. Была зима, температура спустилась до 10 градусов, и я бежала под дождем куда глаза глядят, утирая слезы обиды в одном тонком свитерочке, связанном Росарио. В каком-то кафе я попросила позвонить, и через полтора часа я уже неслась из Севильи обратно домой, в маленькую тихую Марбелью, под крылышко Росарио и Радмила. Не знаю, как близнецы Данька и Димка умудрились так быстро преодолеть двести километров между городами. Парни сжимали кулаки и играли желваками, увидев мой синяк, и рвались разобраться с Альберто. Но мне эти горячие испанские страсти были ни к чему. Я рыдала сначала в кафе, потом в машине. Данька и Димка сначала пытались меня утешить или рассмешить, но потом плюнули на это дело. Следующий месяц вывалился из моей памяти напрочь. Я подхватила двустороннее воспаление легких, осложненное кучей других простудных болезней и долго валялась сначала в больнице, а потом дома почти в забытьи. И я многое пропустила за это время. Испугавшись угрозы развода, Альберто звонил и скандалил по телефону. Потом приехал, ругался, дрался со старшими близнецами, не верил что я больна, разгромил наш сад, загремел в полицию. Добродушная Розарио забрала свое заявление, и его выпустили, но он продолжал приходит, ныть, скандалить, устраивать публичные сцены раскаяния и однажды от отчаяния… повесился… Мне долго не говорили всей правды, стараясь уберечь мою психику. Но я вычеркнула Альберто из своей жизни еще тогда, когда бежала по улицам любимой Севильи, и зимние струи дождя перемешивались с моими слезами. Нет, смерть Альберто не всколыхнула во мне ничего. Все дорогие, теплые, добрые и нежные воспоминания о наших отношениях были давным-давно забыты, потому что сверху наложились бесконечные скандалы и сцены ревности. Да была ли сама любовь? Я в этом была не уверена. Скорее, я уступила под его напором. Есть такие люди, которым как в анекдоте – проще дать, чем объяснять, почему нет. Альберто относился именно к таким. Я продала нашу квартиру и не возвращалась в Севилью несколько лет.
Дальше были командировки, командировки, командировки. Другие страны, города, истории, сказки, легенды… Я осваивала новые языки, встречалась с новыми людьми, открывала новые тайны истории, интриги, загадки. Безусловно, моему сердцу хотелось любить и быть любимой, но не так я представляла себе семейную жизнь! Я мечтала, чтобы у нас было все так, как у Радмила и Росарио – нежность, взаимопонимание, забота, восхищение друг другом и много-много-много других чувств.
я от нетерпения вся извелась(((Как вышла очередная часть-перечитала с самого начала еще раз… не томи не мучай… пишииииии..........
но то кони скачут, то избы горят… то мелкий болеет, то права менять надо, то машина сломалась
Я балдею, на одном дыхании читала)))
Читаю на одном дыхании!
Ооооочень жду продолжения!!!!!!!
Уже потом, много лет спустя, Лёшка рассказал мне, что весь этот «огонёк» организовал он сам. Из-за меня… Настолько моя недоступность и отстраненность его бесили и выводили его из себя. Я не исходила розовыми соплями от счастья, когда его видела. Я не реагировала на подначки. Я была так недоступна и холодна, что даже ему не хватало наглости подойти ко мне.
Хотелось бы узнать когда и при каких обстоятельствах Лешка всё рассказал Юльке. Ну и может развить эту тему? :)
Дождалась наконец!!!!!!
Наташ ты так волшебно пишешь)))) супер просто!
спасибо.
НО!!! на самом деле это фигня. Когда я волшебно пишу по-настоящему, некоторые меня сразу же хотят убить за реалистичность =)
например, прочитав этот абзац все почему-то хотят есть =))
Картошечка получилась на загляденье. Сочная, золотистая, с тоненькой рыжей корочкой, со сладковатым обжареным лучком и кусочками сала. Запах ее витал по квартире, и овчарка возбужденно повизгивала, нетерпеливо пританцовывая вокруг миски.Савраска зачерпнул лопаткой картошку со дна сковороды, поскоблил, сковыривая поджарку, поворошил в последний раз и выключил газ. Уже столько времени прошло, а мама всё не шла и не шла.Сначала мальчик просто ее ждал. А потом от нетерпения он принялся чистить картошку. Савраска знал, что мама сейчас придет, повяжет цветастый фартук, сядет рядом и, ласково чмокнув кудлатую Савраскину макушку, тоже примется за картошку. И так быстро и ловко они справятся вдвоем! Но мамы все не было, и неровные кривые картофелины медленно перекочевали на доску, а затем и на сковородку. Савраска чуть не оттяпал себе палец, пока сражался с луковицей. Он залепил порез пластырем, гордо ссыпал мелко порезанный лук поверх картофеля и сала, но мамы все не было. Немного поколебавшись, он достал спички. Мама зажигать газ строго-настрого запрещала. Но Савраска уже был так окрылен своей самостоятельностью, так горд, что решил проявить инициативу. Он сто раз видел, как с этим справляется мама, и даже несколько раз зажигал газ под ее контролем. Сейчас же он все делал один, сам! Комфорка привычно фыркнула и разродилась синей ромашкой огня, а вот за спичкой Савраска не уследил. Ойкнул, когда пламя лизнуло его пальцы, выронил спичку и затряс пальцами. Черный огарок спички моментально сожрал ошивающийся на кухне Эрцог, и тут же обиженно выплюнул. Обычно на кухне на пол падают съедобные вещи, и Эрцог лопает все подряд не глядя. А тут такой обман!Савраска накрыл сковородку крышкой. Он решил не прикасаться к еде до тех пор, пока не придет мама. Хотя… Пожалуй, он не вынес бы долго — так одуряюще вкусно она пахла.Но тут Эрцог глухо тявкнул и рванул к двери.И еще… я тебя убить не хочу) Вкусно написала про картошечку)))
*наркомански дрожа пальцами* еещщщееееее.....