Буквы, а за ними - жизни... (9)

Рома вернулся быстро, буквально за пару минут. Он кинул ноут на заднее сидение и сел за руль. Глаза его болезненно поблескивали, руки подрагивали. Он в чувствах ударил ими по рулю.

— Черт!
— Ром, поехали. Поехали домой. Успокойся, ради Бога.
— Черт, Яр! Там столько твоих вещей, что кажется, что не парень с девушкой расстались, а муж с женой развелись и жена съехала, но еще не забрала вещи… — Его голос дрожал.
— Я знаю, Ром, я знаю...
— Там тобою ВСЕ пропитано! Все, до капли. Словно я не к нему, а к тебе домой заходил…
— Так будет не долго… Я заберу все, когда оправлюсь...
— Хочешь, я сейчас все соберу?
— Нет, не нужно. Пусть побудет. Не горит, не надо. Сама, потом...
— Яр, а поехали, посидим где-нибудь? Ты как? Чувствуешь хорошо себя?
— Да, я в порядке. — Я взяла его за руку и чуть слышно ее пожала. — А, поехали.

Наш выбор пал на итальянский ресторан Bistrot. Там всегда было уютно и спокойно. Мы выбрали столик у камина. В тот день там было еще и немноголюдно, что очень радовало. Мы заказали тушеного кролика с помидорами и соусом из белой фасоли и бутылочку кьянти рисерва.

— Люблю этот ресторанчик… — Задумчиво проговорил Ромка.
— Да, я тоже… Особенно столики у каминов… Здесь уютно… А помнишь… — Я хотела спросить его о вечере за день до нашего последнего расставания.
— Помню. Именно здесь я в последний раз поцеловал тебя. Кажется, что мы даже сидели за этим же самым столиком…
— Да, пожалуй, что и так… Сколько времени уже прошло с тех пор… Почти год ведь...
— Да. 9 гребаных месяцев! — Он не мог скрыть боли в голосе.
— Ромка… Прости меня...
— Не за что прощать. Не за что. Я жил все эти месяцы лишь тем, что ты счастлива. Но кто же может приказать чужому сердцу?!
— Не чужому, Ром. Не чужому. Но ты прав… Нельзя сказать кому бы то ни было: «люби меня!» — и что бы стало так…
— Наверное, это правильно. Иначе… Жить бы стало неимоверно скучно, неинтересно. Ведь мы живем и дышим — пока действуем, пока можем действовать… Пытаемся, ошибаемся, обжигаемся, погибаем душой, возрождаемся...
— Только вот, порою, кажется, что душе уже не возродиться… Давай выпьем за любовь, Ром. За преданность. За то, что бы в мире было как можно меньше боли. — Мы подняли большие пузатые бокалы и чокнулись.
— За любовь, Яр. И за тебя.

Мы просидели в Бистроте часа три, наверное. Не за долго до ухода — Ромка опомнился:

— Ну вот, мне же теперь не сесть за руль!
— Не плевать ли? Возьмем такси. Завтра заберем машину...
— Ты права. Плевать. — Он задумался. — Яр, а ты ведь всегда права… Ведь и тогда была права… И теперь… И в большом, и в мелочах… не понимаю! Ты такая маленькая еще, по сути, но говоришь, за частую, такие вещи, до которых не додумаются и умудренные жизнью люди в возрасте....
— Ромка, ты загнался… Да и чего я сейчас сказала такого? «Плевать, возьмем такси»? Тоже мне, мудрость… Ромка, мне 18 и я обычная девочка. Самая обычная.
— Яра, ну я не про сейчас ведь! Да и какая ты обычная?!
— Самая. Заказывай машину Ром, нужно ехать.
— Да, да… Хотя… Может пройдемся? А потом домой?
— Давай...

Мы вышли из ресторана, вдохнули влажный и чуть морозный воздух… Было уже чертовски темно. На деревьях почти не осталось листвы, а под ногами она больше походила на грязное месиво. Дождя не было, даже небо очистилось, как будто, и были видны редкие звезды близкого ноябрьского неба. Ноябрь догорал, уходил, уступал место зиме. Лужи были слегка поддеты ледяной коркой, воздух изо рта — превращался в пар.

— Можно? — он спросил это взяв меня за руку. Вместо ответа я просто слегка сжала его руку.

Мы шли сами не зная куда. Просто шли и разговаривали. Ни о чем. Обо всем.

— Знаешь… Может и не нужно об этом сейчас… Но… Я тогда ведь так хотел верить, что что-то выйдет… — Он выдержал паузу, словно давая мне время для ответа, но я молчала. — Так хотел, что старался не замечать ничего… Хотя я видел, что ты не любишь. И не полюбишь… Никогда. — Он снова умолк, на этот раз задумавшись, словно пролистывая в памяти те дни.
— Наверное, нужно. Наверное, давно нужно поговорить об этом… Я сама не понимала тогда, что делала. Я не хотела причинять тебе боли, но… Видишь, как все вышло? Я сама не хотела ничего замечать тогда, Ром… Засыпала в твоих объятьях, когда он тоже был где-то рядом, а душу сворачивало в дугу… Меня на части разрывало между вами… Я догадывалась от чего, но даже себе признаться не хотела, ведь он был — друг… А сейчас, знаешь, сейчас… — Я набрала воздуха в грудь, слова давались тяжело. Мне хотелось провалиться сквозь землю… Но, при этом — я была изрядно пьяна. С первой бутылкой — мы разделались быстро и продолжение не заставило себя ждать… — Сейчас я все бы отдала, что бы просто обнять тебя, перед сном, и уснуть рядом. Это звучит странно и непонятно, я знаю, просто я сама не понимаю, что со мной творится. Но рядом с тобой — я оживаю, я дышать могу, мне легче… Я бы не справилась без тебя, честно, не справилась бы. Ты и сам не представляешь, что делаешь для меня сейчас… Просто не представляешь. Ты, все же, и правда святой...
— Глупости, глупости! Никакой я не святой, просто люблю тебя все так же… — Он горько улыбнулся и отвел глаза. Мне хотелось плакать. Мне хотелось его обнять. Мне хотелось его поцеловать. Мне хотелось его полюбить. Чертовски хотелось… Но ведь и своему сердцу нельзя сказать: «люби!» — и что бы оно полюбило. Увы.
— Ромочка, поехали домой, пожалуйста! Я устала, очень...
— Да-да… Конечно.

Он вызвал такси, которое не заставило себя долго ждать, мы сели в машину и поехали. В там я задремала на его плече. И мне было тепло и легко тогда. Словно я скинула с плеч груз, который долго копился…

Иногда я задумываюсь: действительно ли я не могла его полюбить, действительно не любила ли? Может быть, я действительно где-то ошиблась, тогда? Ведь он значил для меня много, ведь только с ним я могла забыть о боли… но всегда я прихожу к одному и тому же ответу: нет, не любила. Нет, не могла полюбить. Он был просто врачем, врачем моей души, моего сердца. Он лечил мои раны, давал силы жить, давал чувствовать себя не одинокой в этом мире. Мне кажется, что любить так, как он любил меня — дар, очень редкий дар. Такая великая, всепоглощающая, всепрощающая, жертвенная любовь — иначе, как даром — быть не может. Но цена у этого дара — велика. Он может осчастливить, но, чаще всего, — ранит, бьет и калечит душу и сердце, изводит и убивает, мучает.
Так было и с Ромкой — он любил и мучился, болел до безумия, был как оголенный провод, но не мог, не мог меня оставить, не мог отойти от меня в момент моей боли. Вот ведь какие дела: он мог уйти с дороги, для моего счастья, не появляться, не трогать, но совершенно не мог бросить в беде, даже тогда, в те редкие минуты, когда во мне просыпался разум и я сама пыталась отодвинуть его и уйти.

Когда мы приехали — он разбудил меня, расплатился с таксистом, вышел из машины сам и помог выйти мне. Мы снова взялись за руки. Наверное, со стороны, нас можно было принять за влюбленную пару. Эта мысль меня коробила.

По пути до квартиры мы не проронили ни слова. У входа мы помедлили, глядя друг друг в глаза, что-то между нами пробежало, что-то обжигающе-горячее. Мы, в неловкости, отвели глаза. Он повернул ключ в замке, открыл дверь, слегка посторонился пропуская меня вперед. Мы прошли в квартиру и теперь уже я закрыла дверь, после того, как он вошел, захлопнула ее и облокотилась на нее спиной. По телу разливалась слабость. Он уже снял куртку и разулся, а я все так же стояла в плаще и в обуви.

— Яр, что с тобой? — В момент, когда он произнес эти слова, — я совно очнулась, вынырнула из какого-то небытия, поняла, что смотрела все это время прямо на него, словно следя за каждым его движением.
— Все в порядке. — Я улыбнулась и стала расстегивать плащ, все так же, неотрываясь, глядя на него.
— Ты уверена? — В его интонациях сквозило беспокойство, мешавшееся с чем-то еще, голос — слегка подрагивал и звучал на самых низких нотах. Теперь он тоже смотрел на меня не отрываясь.
— Да, вполне. — Я не отводила глаз. Мы оба начали играть в эту игру. Наконец, я разделалась с плащем, он поспешил забрать его у меня, что бы повесить. Голова моя начала кружиться, тело наливалось тяжестью, но я не могла перестать смотреть на него.
— Да что с тобой? — Рома был встревожен. — Ты чего стоишь все? Разувайся, пойдем!
— Да-да, сейчас. Дай стул?
— Яр, тебе плохо?.. да Господи… Дай я тебе помогу! — Он присел передо мной на корточки, расстегнул сапоги, аккуратно снял их с ног. В какой-то момент он поднял глаза вверх, и наши взгляды встретились. Наверное, было в моих глазах что-то такое, от чего он вздрогнул и, вдруг, упал на колени, обхватив мои ноги руками. — Нет, маленькая моя, нет. Не ты сейчас, не ты… — Я дотронулась до его плеча, призывая встать.
— Тихо… Все ведь хорошо? Что ты? Я это, я. И все в порядке. — Мой голос дрожал, я словно слышала его со стороны. Я обняла его. — Тише… Тише...
— Да что с тобою?!
— Ни-че-го… Пойдем, покурим? — Я все еще не отпускала его. Наши взгляды снова скрестились. Нас обоих словно бы ударило током. Мы, одновременно, вздрогнули и помотали головами, будто отбрасывая навождение.

Через мою комнату мы вышли в лоджию, сели на мягкие пуфы-мешки и закурили.

— С тобой не так что-то… У тебя глаза таким огнем горят… Я у тебя никогда прежде таких глаз не видел… И этот огонь обжигает, поглощает, затягивает… Я боюсь этого огня...
— Ром, все нормально, не говори глупостей. Вот посмотри мне в глаза? — Я снова была в себе. Я уже понимала, что это было… Но его… Его мне нужно было успокоить...
— Не могу… Мне страшно… Ань… — Он впервые, за очень долгое время, назвал меня по имени. — Я ведь никогда и ничего так не боялся, как сейчас твоих глаз...
— Посмотри, глупый! Не бойся… — Он посмотрел на меня. С трудом и через силу. Казалось, что если вдруг что — он просто сорвется с места и побежит. Но глаза мои были уже спокойны и, максимум, что могли выражать — тепло и беспокойство. Ромка выдохнул.
— Это ты… Ярочка… Это ты...
— Ну, а кто же, дурачек?
— Не знаю… Там, в прихожей, — была не ты, не такая… Я не знал тебя такую, я не видел таких глаз.
— Пойдем спать? Нужно хоть один день отдохнуть и выспаться…
— Да, пойдем…