Буквы, а за ними - жизни... (4)

В тот вечер, в ту ночь что-то ломалось в нас… Мы все пытались казаться прежнеми, но уже не могли. На его плечи легла усталость от постоянных допросов со стороны, на мои — обрывки случайно услышанных фраз. И на нас обоих ставило свой отпечаток зарождающееся осознание.
Когда мы, наконец-то, легли спать — он снова обнял меня. Но и эти объятия были уже другими. Обычно, он обнимал меня как ребенка, убаюкивал практически, а в ту ночь… Сам прижался ко мне как ребенок… Мы долго не могли уснуть, но не говорили ни слова. Между нами, вдруг, повисло что-то большое и темное. Недосказанное, недоделанное...
Он уснул раньше. Просто провалился в сон. Беспокойный и тревожный. Дыхание его было сбитым и тяжелым, губы шевелились в беззвучном шепоте. Через пол часа такого сна я остро поняла, что он заболел. Его лоб горел огнем, он метался из стороны в сторону, бредил… Но не выпускал меня ни на минуту из рук. Он был похож на крохотного ребенка, которому страшно и в этом страхе — он ближе жмется к матери, словно она спасет и облегчит… Я, все же, выскользнула из его рук… Сходила в ванную, намочила платок холодной водой, взяла градусник. Мне пришлось его разбудить — я боялась за него. Он долго не мог придти в себя, не понимал, что происходит. И только все просил не уходить...
Я, кое-как, смерила ему температуру — 39 и 9. Осознание того, что это болезненное состояние вызвано нервами — угнетало. Я развела ему немесил, заставила выпить, на лоб положила влажный платок и села рядом держа его за руку. Он метался в бреду еще часа два. Крепко сжимал мою руку, плакал, стонал, шептал...

— Никогда не надо. Никогда нельзя! Это не их, не их дело! Мы же сами, сами решим! Не уходи! Не уходи! Куда, куда ты! Нет! Нет! Мне страшно, страшно! Не уходи! — и сильнее стискивал мою ладонь...

Через пару часов — начало действовать лекарство, он успокоился, расслабился. Температура сошла. Я легла рядом, тихонько обняла его и, обезсиленная — уснула.
Утром он проснулся раньше меня. Когда я открыла глаза — он сидел в кресле, обхватив голову руками. Я подошла к нему, присела на корточки, обхватила ладонями его лицо.

— Как ты? Тебе лучше? Температуры нет, вроде, уже хорошо.
— Да, все в порядке. Спасибо тебе. И… прости.
— За что, дурачек?
— Пол ночи надо мной сидела...
— Все хорошо. Правда. Будешь завтракать?
— Да. Кушать и правда хочется.
— Тогда пойдем поедим и я поеду...
— Ты правда не приедешь до следующих выходных? — Голос его звучал взволнованно и озабочено.
— Да, правда. Я же тебе вчера все объяснила. Я могу остаться еще на сегодня, если ты не чувствуешь себя здоровым, но завтра — уже точно нужно ехать домой.
— Нет-нет, я понимаю. Я здоров, правда. Все хорошо.
— Не переживай, я буду заезжать, по возможности. Кто тебя еще покормит-то? — я улыбнулась.
— И то верно. Кроме тебя — некому. Придется фаст-фудом питаться. — Он тоже улыбнулся.
— Ну уж этого я не допущу, не переживай! Набросай мне график своей работы на эти дни, пока я делаю завтрак.
— Зачем?
— Что бы я могла скорректировать свое время. Наверное, я без тебя только заезжать буду… У меня груженые дни пойдут. Буду заскакивать, делать дела и убегать.
— Даже так?! Значит и видеться не будем? — Спросил он с нескрываемым расстройством в голосе.
— Это только эту неделю. Но я буду на связи. Не переживай. Я буду оставлять тебе записки, на холодильнике, и нужный список продуктов, хорошо?
— Да, конечно. Я, может, сам к тебе заеду, на неделе.
— Врятли застанешь. Дел по горло… Впрочем, созвонимся, решим.
— Да.
— Я сегодня после 4 заеду. Кое-что возьму и приготовлю поесть на ближайшие пару дней. Ты будешь дома?
— Нет, наверное… Не знаю… Ромка еще заехать хотел… Не знаю.
— Ладно, ничего. Ключи у меня в любом случае есть...

Когда я приехала — дома его не было. На столе лежала записка: «Срочно вызвали на работу. Не знаю, во сколько вернусь. До Ромки не дозвонился, если приедет при тебе — скажи пусть либо позвонит, либо подъедет ко мне к работе. Целую… А.Р.»
Я улыбнулась… Мы часто общались такими записками… Простыми, короткими, незатейливыми...
Я занялась делами. Через час в дверь позвонили. Это был Ромка.

-Привет, Ром.
— Привет!
— Саши нет, на работу вызвали. Он просил тебя либо позвонить, либо к нему туда подъехать. Проходи, чайку попьем. У меня тут еще куча дел.
— Да, давай. Поболтаем чуток и я к нему двину, а то сто лет уже не виделись. Яр, ты вообще как? Лицо у тебя озабоченное какое-то. Вы не поругались, часом?
— Нет, все хорошо. Устала просто… А мне потом еще по делам ехать...

Яра… Так называл меня только Ромка. Это было его личное. Производное от «яркая, ярая, яростная». Он говорил мне, частно, что я во всем такая. Свечусь изнутри и берусь за все с остервенением, довожу все до конца, до упора. Чувства — значит до предела. Дело — значит до конца. Даже поцелуи, и те, не такие, как у всех. Глубже, чувственней, острей. Снимают голову с плеч, уводят куда-то… Я всегда смеялась над ним… Говорила, что он несет чушь. А он ведь тоже меня любил, этот необычный мальчик… Любил так остро и сильно, что просто отпустил и сошел с пути, раньше всех поняв нашу «дружбу» с Сашей. Нет, он никогда не злился на мое частичное проживание у него и никогда не ревновал. Просто он раньше нас понял то, что мы сами очень долго не понимали. Но он любил меня. Очень сильно любил. Однажды, при разговоре, он сказал мне, что я похожа на ветер, что останусь лишь там, где пожелаю сама, но удержать меня — невозможно. Да и держать не хочется, потому что еще больнее чувствовать, как я ускользаю сквозь пальцы… Я отшучивалась и улыбалась, а он все так же продолжал называть меня Ярай. Именно «ай» — он всегда писал или говорил именно так, наплевав на все принципы морфологии и правописания. «Ты не понимаешь. Тут производное от слова „рай“… Я-Рай… Ты ведь из рая...»...
Как запутанны были наши судьбы и истории, как сплетались они в болезненный клубок!

— Яр… Мне ведь поговорить с тобой нужно!
— Да? О чем?
— О Сашке. Он ведь...
— Ром, не надо. Мы сами разберемся. Почему вы все, и правда, считаете себя вправе судить, кто мы и что друг другу?! Неужели вы считаете, что мы сами — не разберемся?!
— Да потому, что вы не видите себя со стороны!
— Рома, не начинай! Вы все уже Сашку довели до нервного срыва! Меня тоже хотите?! Мы — друзья. Большего — между нами нет. И точка. — Я злилась, но старалсь говорить как можноспокойнее, что бы он ничего не понял. — Будешь булочки? — Я попыталась перевести тему.
— Буду. Но не увиливай от разговора. — Попытка оказалась неудачной. — Значит, ты говоришь, что не любишь его? Вот не как друга, а по-другому, по-настоящему?! Не любишь?!
— Нет...
— Тогда мне можно смело начинать считать себя идиотом!
— Это почему же?!
— Потому что я ушел из-за него тогда! Потому что увидел в вас что-то другое, не дружбу. Что-то гораздо выше даже любви и не захотел мешать! А вы, идиоты — тянете волыну и не признаетесь в этом даже себе. И вам плевать, сколько человек не спит по-ночам из-за вашей «дружбы», не понимая, что как же так, если вы просто друзья, но не можете начать простых отношений вне друг друга! Вам плевать, что вас любят и что вы нужны кому-то. Ведь вы есть друг у друга! Но вы продолжаете прикрывать все это обычной близостью душ! Вешаете на себя нелепые ярлычки «друзья». И все так чудесно! А она из-за него по ночам не спит… — Он говорил про Свету, — А я из-за тебя приезжать не хочу, глаз твоих видеть и подыхать от их пустоты ко мне и полноты к нему. Я его даже ненавидеть начинаю, порою, хоть и люблю, как брата, а из-за тебя — ненавижу! Да ты понимаешь, что если бы не ваши чувства — я бы все сделал, лишь бы ты со мной была?! Что я люблю тебя, дура!!! — Я смотрела на него не отрываясь, широко раскрыв глаза и неспособная вымолвить не слова… — Люблю… Но вижу его, тебя и понимаю, что никто вам не нужен, только вы. Скажи мне, что это не так! Скажи!
— Ромочка… Не надо так, пожалуйста… Успокойся… Да не прав ты, не прав… Нет между нами ничего! Ничегошеньки! Господи… Любишь?! Меня любишь?! Дурак, дурак… Господи… Что же мне делать-то?.. — я, до этого момента стоявшая у окна, вдруг, без сил рухнула на пол и зарыдала. Беззвучно. Лишь плечи дрожали и слезы текли градом — сказалось напряжение последних дней. Неуклюже выбив сигарету из пачки — я закурила.
— Если это не так, если это не так — дай мне второй шанс? — теперь я понимаю, понимаю ясно, что говоря про пресловутый второй шанс — он провоцировал, но никак не хотел вставать между нами. Но тогда… Тогда я интуитивно вцепилась в эту фразу. Лишь бы доказать, что ничего нет.
— Хорошо. — я сказала это тихо, почти одними губами, поднимая на него зареванные глаза. — Хорошо! — повторила я чуть громче и намного спокойнее. Во мне что-то надломилось, треснула, в голове метались странные мысли.
— Яр, я серьезно ведь. Я не шучу. Ты сама понимаешь, что говоришь? Неужели ты сейчас готова на все, лишь бы снова наврать себе и всем, что нет ничего между вами?! А потом снова сорвешься, а потом всех и вся проклинешь! Яра, ты нужна ему!
— Я нужна ему, как друг. А тебе — как женщина. Ты чувствуешь разницу?
— А я-то тебе нужен?! И ты уверена, что ему ты нужна как друг?!
— Да. — взгляд мой с каждой минутой стекленел, голова кружилась. — Да. Помоги встать.

Он подал мне руку, помогая подняться с пола. И обнял. Обнял так, как обнимают на прощание, когда вероятность встречи — невероятно мала, ничтожна.

— Значит второй шанс?
— Да.
— Можно? — Он задал этот вопрос приблизившись своими губами к моим, он не верил мне. Я закрыла глаза и поцеловала его, вместо ответа. Сердце упало куда-то вниз. До дня, когда мы с Сашей начали встречаться — оставался ровно месяц...