Запоздалое счастье. Рассказ

Я не стала относить этот рассказ к рубрике «Духовная проза», т.к. сюжет- вполне житейская ситуация. Но кое-какие выводы на тему морали из него сделать все-таки можно: забота может быть и во вред...

Автор: Татьяна Осипцова

Ольга Леонидовна свернула письмо, вышла из почты, на экране компьютера вновь водворилась рабочая программа отеля. Глаза заволокло слезами. Юлечка, единственная внучка, свет в окошке! И Людмила – дочь, на которую жизнь положена. Выходит, она для них ничто? Выходит, все зря…

По раннему времени холл пустовал. Надраив до блеска плиты пола, уборщица переместилась со своей тележкой в глубь коридоров.

Спрятав голову за стойкой, Ольга Леонидовна тихо утиралась платочком.

— Для чьего пани плаче?

Ольга торопливо вскочила. На нее участливо уставился седовласый поляк, занимающий номер на третьем этаже. Мужчина вселился на сутки, накануне поздно вечером, едва она заступила на смену, а в половине шестого, одетый по-спортивному, уже отправился на утреннюю пробежку, одарив женщину-портье вежливой улыбкой.

— Простите, — пробормотала Ольга по-русски, хотя вчера они с клиентом прекрасно понимали друг друга, говоря по-английски.

— Вы – русская? Пани так пьенкне… так красавица, претти… Лжи не пасуё… Лицо ваше не для слезы… Я трохи мович русский. Учил школа. Мы все трохи учил. Соцлагер. Варшавски договор!

Поляк с потешной серьезностью поднял вверх указательный палец. Он казался симпатичным. Примерно ровесник ей или чуть старше. Светло-голубые глаза в сеточке морщин смотрели по-доброму, и Ольга Леонидовна неожиданно для самой себя призналась:

— На свадьбу к внучке не пускают. Лететь отсюда дорого. Дочь пишет, лучше эти деньги на празднество потратить.

— Але то твоя пенёндзе? Но это ваши деньги?

— Мои. Но для них. И так было всегда.

— Як то ест? Как так выходит?

Обиженное сердце требовало облегчения, ей вдруг захотелось рассказать все этому незнакомому мужчине с добрыми глазами, но тут зазвонил телефон. Пока отвечала, поляк ждал. Положив трубку, Ольга Леонидовна виновато улыбнулась:

— Простите, работа.

— Кьеде твоя праца ест закончьана?.. Когда работа заканчивать? Запрашам до кавярни… Я приглашу тебя пить чашка кофе.

Спустя три часа Ольга и Кшиштоф сидели за столиком уютного кафе невдалеке от отеля. Он немного рассказал о себе: пятый год вдовствует, жизнь поделена между двумя странами. Здесь, в Канаде – сын и внуки, днем он на поезде отправляется к ним, на родине – приличный бизнес, сеть автозаправочных станций. После Ольга поделилась своей историей. Начала с того, что родилась через шесть лет после окончания войны. Кшиштоф не мог сдержать удивления:

— Мы родились в один год, но ты такая молодая, такая красивая!

— Не родись красивой, а родись счастливой, — невесело усмехнулась Ольга.


Отца своего Оля не знала. Мать растила ее в одиночку, как многие после войны. О детстве сохранились не слишком радостные воспоминания: платьица-самостроки, перелицованные пальтишки, мандарины только на Новый год и единственная кукла; узкая темная комнатка в переполненной коммуналке, вечные вздохи матери о том как дожить до зарплаты… Отправляясь занять до получки десять, двадцать, тридцать рублей, мама специально, для жалостливости, брала с собой дочку. Она волновалась, стеснялась, а Оленьке даже нравились эти походы. При виде хорошенькой белокурой девочки женщины неизменно улыбались, и угощали кто пирожком, кто леденцами, а добрая тетенька с третьего этажа даже шоколадными конфетами из коробки.

Бездетная богатая соседка всегда приглашала их в гостиную, поила чаем, участливо выслушивала рассказы матери-одиночки о трудностях жизни, со вздохами гладила Оленьку по голове. А девочка, осторожно прихлебывая ароматный чай из тонкой фарфоровой чашки, любовалась на свисающую с потолка хрустальную люстру, на полированный мебельный гарнитур, на невесомый тюль и шторы с кистями. Эта квартира казалась ей настоящим дворцом: здесь было чисто и просторно, всегда пахло мастикой для полов, полиролью и вкусной едой. Аромат «Красной Москвы», которой душилась хозяйка, приятно щекотал ноздри, а ее длинный шелковый халат походил на платье королевы.

«Живут же люди!» — вздыхала мама, выходя из квартиры с зажатыми в кулак тридцатью рублями. На наивные вопросы Оленьки, отчего всего два человека занимают целую трехкомнатную квартиру, отвечала, что муж тетеньки – профессор. «Это вроде короля?» — интересовалась девочка. «Скорее, вроде придворного», — улыбалась мама. «Когда я вырасту, тоже выйду замуж за профессора, — серьезно заявляла Оленька, — потому что принцы бывают только в сказках».

Замуж Оля вышла на втором курсе вечернего института, за своего преподавателя. Докторскую Павел Петрович защитил через три года после свадьбы. Он был старше на двадцать лет, разведен и бездетен. Со стороны Ольги любви без памяти не было, однако мужа она уважала и ценила. А он обожал и красавицу-жену и родившуюся вскоре дочку – белокурого, в мать, пупсика. Ради семьи профессор был готов работать день и ночь: помимо преподавательской работы в институте брал дополнительные часы на всяческих курсах повышения, читал лекции в обществе «Знание». Жили они в трехкомнатной кооперативной квартире, Оля могла не работать и посвящать все время, всю душу своей ненаглядной доченьке. Она стремилась дать Людочке все, чего недополучила в детстве. Девочка с шести лет занималась музыкой, ходила в бассейн, брала уроки английского. Летом не меньше двух месяцев Ольга с дочерью проводили в Евпатории.

Все кончилось внезапно. Павел Петрович покинул этот мир в одночасье, оставив жену с десятилетней Людочкой на руках. Оказавшись один на один с миром, в котором тысяча проблем, и не одной не решить просто, сходу – Оля растерялась. Она не очень интересовалась, откуда муж привозил дефицитные продукты, каким образом доставал путевки в пансионаты, итальянские сапоги для нее и гэдээровские платьица для дочери. И как зарабатывал на их замечательную безбедную жизнь, тоже не слишком понимала. Деньги, прежде не переводившиеся в ящичке трельяжа, закончились очень быстро, пришлось задуматься о том, на что жить. Устроиться на работу помогла тетка мужа, которая служила в театральных кассах, и, уходя на заслуженный отдых, уступила Оле свое место.

Несмотря на небольшое жалованье, в начале 80-х такая работа считалась «золотым дном». Билеты на интересные спектакли и концерты звезд редко попадали в свободную продажу. Дефицит «распространялся» через профсоюзы предприятий и организаций – а кто проверит, взяли профкомовцы все или что-то вернули? Билеты в Мариинку, БДТ, к Додину в Малый драматический, на московских гастролеров – шли по двойной цене или по бартеру «нужным людям». Хотя словечко «бартер» тогда еще не употребляли. Говорили «связи», «блат», ожидая услуги за услугу, по принципу: ты мне – я тебе.
Жизнь Ольги Леопольдовны быстро наладилась. Не ощущалось недостатка в продуктах и модной одежде, дочка продолжала играть на пианино, ходить в бассейн и престижную языковую школу, ездить летом на море.

Глядя на молодую вдову, знакомые удивлялись, отчего такая красавица не найдет себе нового мужа? Но Ольга отмахивалась: нет, ни за что! О муже надо заботиться, уделять ему внимание, а она считала невозможным отдать часть души кому-то, кроме дочери.

Поступили в институт – туда, где муж преподавал, связи остались. Несмотря на усилия матери, Людочка всегда училась так себе, звезд с неба не хватала. Студенческую жизнь она восприняла, как вольницу – по сравнению со школьной, где надо было ежедневно готовить уроки, да еще заниматься с репетиторами, которых нанимала мать. А в институте – отсидел шесть часов на лекциях, и гуляй! Догулялась. Забеременела на первом курсе. Парень жениться отказался наотрез – не готов он стать папашей, хоть режьте!

Сами вырастим, успокаивала Ольга Леопольдовна ревущую Людочку, а про себя вздыхала: как не вовремя, ах, как не вовремя! Прилавки магазинов – что продуктовых, что промтоварных – абсолютно пусты. Даже ей, с ее связями, с трудом удается наполнить холодильник. А в феврале 92-го, когда родилась внучка Юлечка, жизнь совсем перевернулась. Развалился Советский Союз, народ кинули в открытое рыночное плавание. Утлая лодка российской экономики протекала по всем швам и рассыпалась буквально на глазах. Выплывали те, кто успел ухватиться за кусок побольше, и с ним добраться до берега богатства и благополучия. Остальные еле выживали.

Должность Ольги Леонидовны перестала быть «блатной». Спектакли играли в полупустых залах, людям стало не до театров. Те же, кто имел средства, предпочитали развлечения иного рода: в Петербурге один за другим открывались казино и ночные клубы.

Деньги, копившиеся на черный день в Сбербанке, пропали, и Ольга не переставала корить себя за то, что в свое время не вложила их в золото. Ее немногочисленные украшения потихоньку перекочевывали в скупку. Люда не училась и не работала – Юлечка оказалась ребенком болезненным, ни о каком детском садике и речи не шло.
Все тянула на своих плечах Ольга. Пришлось уйти из театральных касс. Теперь она трудилась по утрам уборщицей в частной конторе, да еще сторожила ее через ночь. Днем таскалась с сумками по магазинам, парикмахерским, офисам, распространяла все подряд: «Гербалайф» и «Мэри Кей», «Орифлейм», белье, книги… К вечеру с ног валилась, но увидев, как Юлечка расцветает доверчивой улыбкой ей навстречу, у молодой бабушки теплело на сердце. Об устройстве личной жизни думать не приходилось – хоть бы Людочку выдать замуж и вздохнуть спокойно.

Замуж Люда вышла, но Ольге Леонидовне легче от этого не стало – напротив, лишний рот в доме появился. Регулярных заработков у зятя-искусствоведа не имелось, в семью он практически ничего не приносил.

Как-то на глаза попалось объявление о работе за границей. В Канаду приглашали русскоязычных нянь. По российским меркам обещанные деньги казались фантастическими, и Ольга решилась ехать, хотя не представляла, как сможет жить в чужой стране, в отрыве от дочери и внучки.

Первые несколько лет она помогала воспитывать детей в семьях состоятельных русских эмигрантов, потом устроилась портье в небольшой отель. Большую часть заработанного отправляла на родину, без ее помощи семья до сих пор не могла обойтись. И вот теперь – у внучки свадьба…

Кшиштоф, не перебивая, слушал Ольгин рассказ – порой она едва сдерживала слезы, – а когда умолкла, скептически поинтересовался:

— Чи думаш, они умра без твоя пьенёнзе?

— Умрут? Нет, конечно, но…

— Энаф! Хватит о них. Запрашам на спасер в парку. Пойдем гулять!
Он с такой решительностью предложил ей развеяться, забыть о неблагодарности родных, что Ольга невольно улыбнулась и, конечно, согласилась.

***

У Дворца бракосочетаний царила радостная суета. Хлопали дверцы притормаживающих автомобилей. Нарядные гости с букетами торопились к парадному крыльцу. Лишь одна пара уже минут десять топталась у входа. Женщина с тревогой поглядывала на дорогу, мужчина нервно курил.

— Господи, ну где же они? – в который раз воскликнула женщина. — Всего пятнадцать минут осталось.

— Утро, пробки, — заметил ее спутник, кивая на поток машин, которые, то двигались еле-еле, а то оживали, отзываясь на зеленый сигнал ближайшего светофора. – Ты такая красавица в этом платье, — попытался отвлечь он, окидывая взглядом ее наряд.

Женщина с нескрываемым удовольствием провела рукой от затянутой в шелк талии до берда, смахнула несуществующую пушинку с длинной, в пол, юбки.

— Спасибо маме. И тебе приличный костюм купили, и у Юльки платье шикарное, и лимузин, и банкет. Все, как у людей!

Она продолжала с тревогой вглядываться вдаль, пока не заметила белое пятно в разноцветье запрудивших набережную машин, и не схватила мужа за локоть, указывая наманикюренным пальчиком:
— Едут!
Лимузин затормозил в пяти шагах, женщина хотела броситься навстречу, однако из машины вышли не дочь и будущий зять, а пожилая пара. Скользнув глазами по безупречному светлому костюму мужчины и изящному бежевому наряду его спутницы, она отвернулась и раздраженно шепнула мужу:

— Старики, а туда же – во дворце сочетаться!

— Людочка! – окликнули ее.

Женщина обернулась на голос. Возле белого лимузина под руку со статным стариком стояла ее собственная мать.

Жених с невестой чуть не опоздали на регистрацию. Юля едва успела обнять бабушку, которую не видела десять лет.

На шумном празднике в ресторане Людмила выбрала минутку, когда Кшиштоф отошел от матери, и спросила:

— Ты, правда, замуж собралась?

— А почему нет? Кшиштоф меня любит, и я его тоже. Знаешь, старость называют осенью жизни. Мне кажется, в моей жизни настала пора золотой осени.

— Вы хорошо смотритесь вместе, — польстила дочь. – Так ты теперь не будешь работать?

— У моего будущего мужа достаточно средств. А если тебя интересует, буду ли я по-прежнему помогать вам, то мой ответ – нет.

Красивое лицо Людмилы вытянулось от обиды.

— Вам давно пора самим встать на ноги, — твердо, как учил Кшиштоф, завершила Ольга Леонидовна, — а мне, наконец – пожить для себя.

Автор: Татьяна Осипцова

Источник: