За месяц произошло много. ч13

Мой внутренний монолог.

На часах было почти половина пятого утра. За окном серел рассвет, город просыпался, а я — всё ещё нет. Сон отступил давно, оставив после себя только ком в горле и стучащую в висках тревогу. Я ворочалась с боку на бок, переворачивала подушку на холодную сторону, пыталась сосредоточиться на дыхании — бесполезно. Мозг не выключался. В груди жила лихорадка, в голове — шум мыслей.

Я встала, нащупала в ящике блокнот и ручку. Села на кухне, завернувшись в одеяло. Я не собиралась действовать сгоряча. Мне нужно было вынырнуть из эмоций, хотя бы на несколько минут оказаться в холодном уме.

Я начертила на странице простую таблицу. Слева написала: «Поговорить сразу», справа — «Ждать и наблюдать». И начала расписывать плюсы и минусы.

Если я скажу Никите всё прямо — возможно, получу ответы. Возможно, он растеряется, оправдается, или даже раскается. А может, соврёт. Может, переведёт всё на эмоции. Или обидится, что я копалась в его переписках.

Если же я промолчу и буду следить — появится шанс собрать полную картину. Проверить, насколько глубоко всё зашло, понять, что между ними осталось. С кем он сейчас по-настоящему. Но в этом сценарии есть и другая опасность: я стану жить в тени, в подозрениях, в изматывающем контроле. Это медленное выгорание, когда ты каждый день надеваешь улыбку и говоришь «всё хорошо», хотя внутри — трещина, по которой сочится недоверие.

Я долго смотрела на эти две колонки. И в какой-то момент поняла — ни одна из них не делает меня счастливой. Я не знала, как правильно. Но точно знала, чего не хочу: я не хочу больше быть игрушкой. Я хочу говорить. Хочу понимать. Хочу быть услышанной.

Может быть, я ещё подожду. Один день. Два. Чтобы точно не спутать эмоции с истиной. Чтобы разобраться не только в Никите — но и в себе.

Утро наступило, как всегда, без спроса. Я не спала толком ни минуты, но встала, как будто так и надо. Сделала вид, что всё в порядке.

Никита подошёл ко мне сзади, поцеловал,сказал что-то вроде «Доброе, кис», и ушёл в ванную. Всё как обычно. Слишком обычно.

Я смотрела на него внимательно. Как он заваривает себе кофе, как надевает рубашку, как слегка улыбается, когда читает что-то в телефоне. В этих привычных жестах я искала хоть что-то чужое, хоть что-то новое. Паузы, странности, микродвижения, которые выдают тех, кто живёт двойной жизнью. Но он был спокоен. Может быть, просто хорошо играет. А может — правда не чувствует за собой ничего опасного.

— Какие планы на сегодня? — спросила я, как будто мимоходом, между прочим.

— После 3-х я буду свободен, можем что-то придумать если хочешь.

— Я подумаю.

Он кивнул, взял ключи и вышел, бросив на прощание «напиши мне потом».
И я осталась одна, снова — наедине с тишиной, в которой каждое движение становится громким, а каждое воспоминание — острее.

Он был слишком нормальным. Слишком мягким. Но ведь и изменяющие бывают ласковыми. Иногда даже больше, чем прежде — чтобы заглушить чувство вины, или чтобы отвлечь внимание.
Я пыталась вспомнить: когда он стал таким нежным? До или после моей операции? До или после того, как Катя написала? До или после Алены?

Я решила — сегодня я не буду устраивать сцен. Я приняла решение наблюдать.

Просто смотреть внимательнее. Вслушиваться. Замечать, как он смотрит, как пишет, как говорит. Я хотела понять, кто он на самом деле — этот человек, с которым я делю утро и постель. Что у него в голове, когда он молчит? Почему он не сказал мне ни слова после той мерзкой "исповеди" Кати? Почему продолжает общение с ней, хотя явно осознаёт её подлость?

Он знал всё. Он видел всё. И не сказал ничего.

Он просто продолжил жить, как ни в чём не бывало. Я решила не задавать вопросов — пока. Не потому что боюсь ответов, а потому что хочу знать: что он сделает, если я не задам ни одного?

Будет ли продолжать встречаться с Аленой? Спал ли он с ней, когда я появилась в его жизни?
Вернётся ли к ней, если я уйду?

Мне казалось, только так я смогу по-настоящему понять, с кем имею дело.
И главное — что теперь делать с собой.