Про 8 марта, правильных сыновей и вкусняхи.

У меня есть сын.

Очень милый, толстенький мальчик почти одиннадцати лет. И очень близорукий. Очкастик то есть.
Так-то у меня есть несколько сыновей. И даже одна, запоздалорожденная, дочь. Но речь сегодня пойдет исключительно о пухлом, нерасторопном, вечно обо всем забывающем, но обаятельно – улыбчивом и душевно — разговорчивом четвероклашке. Который искренне и одинаково любит: маму-папу, бабушку-дедушку, младшую сестру-брата, всех двоюродных братьев и сестер, родителей этих детей, учителей, воспитателей, соседей, внуков соседей, бездомных собак, выброшенных котят, душевных прохожих, пиццу, мороженое и гоночные машины. Который играет в майнкрафт, моет попу младшему брату, ненавидит английский, вышивает крестиком и читает на ночь сказки вредным и скандальным детям.

Я его обожаю. Я его ругаю. За невыученные уроки, за каждодневно-брошенную и измятую школьную форму, за чрезмерный аппетит и за ритуальную забывчивость. Он – моя опора и моя отрада.

И сегодня этот вечно неорганизованный ребенок подарил мне внезапно цветок. Точнее – мумию цветка. Узкую трубочку с тремя крохотными, пожухлыми и насмерть замурованными в целлофан ромашками.

Неожидавшая я – захлюпала сладким мамским сиропом, истекла умильными женскими слезами и извлекла полудохлую ромашковую радость из полиэтиленового плена.

Поцеловала дарителя в вихрастую макушку и спросила – что собственно сегодня испечь.

Население квартиры единогласно проголосовало за блины. С пшенной кашей. Это старинный, блокадноленинградный, мужнин, фамильный рецепт. Все как обычно – бадья блинного теста, две жаркие девки-сковородки, полтора часа личного времени и непривычная здесь кастрюлька густой пшенной каши. И, растопленное в микроволновке, соленое, сливочное масло. Куда надо макать смачный блин, беременный густой и сладкой пшенной кашей.

Наши дети пока не все понимают, что значит блокада Ленинграда. Но все уже знают прабабку по фотографии и ее фирменные блины. И уплетают за все прожорливые детские щеки.

Посему я нахерачила пять литров теста, литр легендарной каши и собралась в магазин. За шампанским. Ибо у меня все же, блин, праздник.

— Мам, ты куда? – спросил заботливый средний раздолбай.

— В магазин, — невнятно промямлила я.

— За вкусняхой? – оживился мой сострадательный ребенок.

— Ага, – ничуть не слукавила я.

— Тогда возьми у меня из кошелька сто рублей, — купи себе вкусняху!

Сто рублей в простецком, коричневом кошельке были единственной бумажной денежкой. Детская мордочка просияла взрослой гордостью, а моя, старенькая и потрепанная – старательно скрываемым восхищением. И не менее скрываемым стыдом.

Я ушла. Я купила на сто детских рублей детские вкусняхи. Я проходила почти час.

И, когда я вернулась, меня ждали: 40 см пыхающей жаром, блинной горы, два толстопузых мелких ребенка, измазанных сметаной и вареньем, и взрослючий, десятилетний, краснощекий мужчина в запотевших очках, мастерски переворачивающий очередной, румяный блин с капризной, чугунной сковородки и восхваляющий вторую помощницу– легкую и тефлоновую. И распушившиеся сдуру ромашки, внезапно оказавшиеся коммуникабельными и веселыми хризантемками.

И я подумала…

Матьмояженщина.

Очень неожиданно и очень часто из моей пи*ськи вылазят очень хорошие мужики.

Осталось только научить их зарабатывать бабло и стирать ежедневно свои носки. Чтоб не было стыдно перед снохами. А жалеть женщину они уже умеют. И еду организовать. И детей укладывать, чтоб не мешали, — тоже.

Посему желаю вам всем – исключительно хороших мужиков. И не только восьмого марта.

А мне – пожелайте, пожалуйста, хороших снох. Чтоб варили мне на старости блокадную кашу и бегали по праздникам за шампанским. Ибо девочек, даже стареньких, надо баловать вкусняшками.

И не только 8 марта…

Пы. Сы. Не смогу ответить на коммы, ибо я с компа и со старой версии. А техподдержка, похоже, в глубоком обмороке. Или в нокауте. Или в нирване. Короче – не до нас ей. Аминь.