Нелли Тимофеевна Василинина
* * * Когда молчать невмоготу
От радости или от боли,
Доверясь чистому листу,
Своим стихам даю я волю.
Не потому ли и жива?
И долго ли мне будет петься?..
Чем больше вложено в слова,
Тем больше вынуто из сердца.
* * *
Завидовать я никогда не умела.
Завидовать – это чужого желать.
Всегда мне хватало любимого дела
И слов, чтобы петь,
И друзей, чтоб обнять.
Всегда мне хватало и солнца, и ветра,
Травы под ногами и птиц в вышине.
И счастье моё неизменное – в этом.
И радуюсь, что оно выпало мне.
* * *
Радуюсь утром неясному свету.
Первому крику разбуженной птицы.
Радость новорождённую эту
Сердцем прошу я
Продлиться, продлиться…
С грустью уже замечаю я часто,
Что настоящее вижу вчерашним.
Это, наверно, и есть признак счастья,
Если терять настоящее страшно…
ВПЕРВЫЕ НА РОДИНЕ ДЕДОВ
Здесь, под северным низеньким небом,
На высоком речном берегу
Мокнут избы,
пропахшие хлебом,
Стынет лето в озябшем стогу.
Но горят на окошках герани,
И в ненастье светло от берёз…
И прапамять вдруг душу мне ранит
До нежданных непрошеных слёз.
* * *
Ещё не отцвели мои закаты,
Ещё душа желаниям тесна.
И вспоминать о прошлом рановато,
И в сердце не растрачена весна…
Когда же всё изведаю на свете –
Без меры радость и беду с лихвой,
Хочу заснуть, Как, наигравшись, дети,
Едва припав к подушке головой.
* * *
Под колыбельную колёс
Засну на верхней полке.
Приснится долгий бег берёз,
Отставшие посёлки…
Проснусь – кубанские поля
Несут в ладонях утро.
Навстречу мне бежит земля –
Соскучилась как будто.
В низинах кое-где туман.
Уже в скирдах солома.
И вдалеке блеснул лиман…
Ну вот – я снова дома.
* * *
Воруют даже плитки тротуара.
Воруют у себя из-под ноги…
Домашний вор опаснее пожара,
Страшней, чем иноземные враги.
Не ведают, да и поймут едва ли
Как сами, под собою сук рубя,
Всё растащили, всё разворовали
И Родину украли у себя.
* * *
Не уймётся, никак не утихнет
В душе моей дрожь.
Оглянусь – и опять коридор,
Длинный, словно страдания,
И в закатном огне
Ты знакомой походкой идёшь
К чёрной яме двери
В бесконечность
Больничного здания…
РАЗБИРАЛА Я МАМИНЫ ВЕЩИ…
Аромат земляничного мыла,
По словам, отгоняющий моль,
И мучительным стал мне,
И милым,
Всколыхнул он в душе моей боль.
Всё раздам…
Кроме, разве, халата.
Там, в кармане, комочек платка,
Что беспомощно сжала когда-то
Бесконечно родная рука…
А какие поэты нравятся вам???
Николая Зиновьев
В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шел Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я — русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.
* * *
Меня учили: «Люди — братья,
И ты им верь всегда, везде.»
Я вскинул руки для объятья
И оказался на кресте.
Но я с тех пор об этом «чуде»
Стараюсь все-таки забыть.
Ведь как ни злы, ни лживы люди,
Мне больше некого любить.
МАТЬ
Там, где сквозь огнедышащий чад
Солнце на ночь в ущелье свалилось,
Сын погиб...
Чтоб доняньчить внучат
Мать на время живой притворилась.
* * *
Я не пойму, куда все делось?
Ты, если знаешь, подскажи:
Где духа мощь и сердца смелость?
Где доброта людской души?
Или с рожденья наши души
Не посещала доброта?
Боясь в ответ услышать «да».
Я в страхе закрываю уши.
РЕБЕНОК
Я завидую этому крохе, -
Моя зависть, как солнце, бела.
Прямо в пыль посредине дороги
Он уселся в чем мать родила.
Он в пыли беззаботно счастливый,
До чего ж хорошо одному.
Ах, мое беспортошное диво!..
Дай же, Господи, мира ему.
* * *
Народ мой злее стал и жёстче,
Без меры деньги возлюбя.
Заставь его, Небесный Отче,
Со стороны узреть себя.
Даст Бог, от этого воззренья
Его стошнит от омерзенья
И станет он совсем иной,
Как это было и со мной…
Николай Заболоцкий
Жена
Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.
Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд,
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!
С утра он все пишет да пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.
А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет,- и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.
Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.
О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?
Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?
Старость
Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она,-
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.
Их речь уже немногословна,
Без слов понятен каждый взгляд,
Но души их светло и ровно
Об очень многом говорят.
В неясной мгле существованья
Был неприметен их удел,
И животворный свет страданья
Над ними медленно горел.
Изнемогая, как калеки,
Под гнетом слабостей своих,
В одно единое навеки
Слились живые души их.
И знанья малая частица
Открылась им на склоне лет,
Что счастье наше — лишь зарница,
Лишь отдаленный слабый свет.
Оно так редко нам мелькает,
Такого требует труда!
Оно так быстро потухает
И исчезает навсегда!
Как ни лелей его в ладонях
И как к груди ни прижимай,-
Дитя зари, на светлых конях
Оно умчится в дальний край!
Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она,-
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.
Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.
Старая актриса
В позолоченной комнате стиля ампир,
Где шнурками затянуты кресла,
Театральной Москвы позабытый кумир
И владычица наша воскресла.
В затрапезе похожа она на щегла,
В три погибели скорчилось тело.
А ведь, Боже, какая актриса была
И какими умами владела!
Что-то было нездешнее в каждой черте
Этой женщины, юной и стройной,
И лежал на тревожной ее красоте
Отпечаток Италии знойной.
Ныне домик ее превратился в музей,
Где жива ее прежняя слава,
Где старуха подчас удивляет друзей
Своевольем капризного нрава.
Орденов ей и званий немало дано,
И она пребывает в надежде,
Что красе ее вечно сиять суждено
В этом доме, как некогда прежде.
Здесь картины, портреты, альбомы, венки,
Здесь дыхание южных растений,
И они ее образ, годам вопреки,
Сохранят для иных поколений.
И не важно, не важно, что в дальнем углу,
В полутемном и низком подвале,
Бесприютная девочка спит на полу,
На тряпичном своем одеяле!
Здесь у тетки-актрисы из милости ей
Предоставлена нынче квартира.
Здесь она выбивает ковры у дверей,
Пыль и плесень стирает с ампира.
И когда ее старая тетка бранит,
И считает и прячет монеты,-
О, с каким удивленьем ребенок глядит
На прекрасные эти портреты!
Разве девочка может понять до конца,
Почему, поражая нам чувства,
Поднимает над миром такие сердца
Неразумная сила искусства!
