Записки. ч16

Всем привет?
Сегодня — не про события, а про глубину. Минимум действий, максимум диалога.
Психологический пост о том, что происходит, когда два человека решаются быть честными друг с другом

Я осознала, что пора рассказать Никите о своих «черновиках», когда поняла, что если он узнает об этом не от меня — то будет хуже. И да, звучит пафосно, но для меня был это почти подвиг. Потому что я не просто писала — я проживала. Снова. Детали, разговоры, взгляды, постель, молчание. Все самое живое между нами я скрупулёзно выкладывала в текст — в почти анонимный женский форум, с множеством глаз по ту сторону экрана.

Но рассказать Никите? Это уже не анонимно. Это обнажённо.

Мы были на дне рождения его друга. Там, конечно, не до серьёзных разговоров — шумно, многолюдно. Никита готовится к операции и поэтому не пил, но наверное, будь он подшофе, мне было бы морально легче.

Я молчала весь вечер, и собиралась мыслями.

Когда мы наконец поехали домой, я поняла: всё. Я больше не могу молчать.

— Ты только не злись… — начала я, не глядя на него. — Но мне надо тебе кое в чём признаться.

Он, как и всегда, обернул напряжение в шутку:

— Я прошёл проверку и на самом деле ты миллиардерша?

Я усмехнулась, выдохнула.

— Ну… попробуй, — добавил он уже серьезнее, глядя на дорогу.

Я попыталась говорить. Слова путались, я сбивалась, начинала заново.

— Есть один форум… ну, сначала я хотела другое писать… но потом как-то… вышло не то, что планировала…

Он повернул голову, бросил взгляд.

— Эв, соберись, — сказал спокойно, но чётко.

Я замерла, в поиске слов.
Он помог.
— Так. Есть женский форум. Дальше?

— Да, есть такой… там много женщин, они… ну, делятся историями. Пишут посты, советуются.

— Т-а-а-к… и ты туда что-то написала?

— Да… Я написала туда… ну-у-у…пятнадцать глав. Нашей истории…. И дальше рассказала все как есть…

Он молчал. Секунд тридцать, может минуту.
Потом он вдруг тихо усмехнулся.

— Интересно…
Пауза.
— Я, конечно, всяких встречал. Кто-то к тарологам ходил, к астрологам, обсуждали меня в узких чатах. Но чтобы Донцова на минималках — это, конечно, премьера.

Я не знала — смеяться или прятаться под сиденье.

— Ты злишься? — спросила я.

Он покачал головой.
— Не знаю. Мне надо подумать. Переварить это всё.

Дорога домой растворилась в молчании — том особенном, когда кажется, будто время замедлилось. Он держал руль левой рукой, правой — облокотившись на подлокотник — мерно отстукивал пальцами немую симфонию по пластику. Каждый удар - словно точка в невидимом диалоге, который вело его подсознание.

Он молчит. Почему молчит?
Я ловила каждое микроскопическое движение его лица, словно пыталась прочитать закрытую книгу по едва заметным загибам страниц.

О чем он думает?
В голове прокручивались варианты:
Осуждает меня?
Ему неприятно? Или… он просто не понимает, зачем я это делала?

Меня охватило какое-то странное чувство вины. Хотя я знала, что не сделала ничего ужасного. Просто поделилась своей жизнью — с женщинами, которые тоже делятся. Просто писала, чтобы справиться. Чтобы лучше понять себя. Чтобы рассказать то, что не влезает в разговоры вслух.

Но я ведь писала и о нём.
Слишком подробно. Слишком честно.

Мы подъехали к дому. Он заглушил двигатель, но не выходил. Посмотрел перед собой, потом перевёл взгляд на меня. Не укоризненный, не злой — скорее растерянный.

— Ты, получается, всё это время… — он провёл рукой по лицу. — Писала все что у нас происходит?

Я кивнула, почти виновато.
— Почти каждый вечер. Иногда среди ночи. Иногда вместо сна,— вместо разговоров, которые не случились.

— А почему? Зачем? — спросил он тихо.

— Потому что не могла не писать, — ответила я, наконец глядя ему в глаза. — Это была моя попытка понять. Осмыслить. Не разрушиться.
Это… про то, как я чувствовала всё это с тобой.

Он вздохнул.
— Эв…
Он смотрел на меня ещё пару секунд, потом вышел из машины, хлопнул дверцей, обошёл вокруг и открыл мне дверь. Подал руку — как всегда в своей манере, молча, без эмоций. Мы молча зашли домой, молча переоделись, молча сходили в душ.

Единственное, что он сказал за это время:

— Алиса, включи музыку.

И та, будто почувствовав атмосферу, включила лиричную подборку, трек который я запомнила — «ресницы. Ray» как будто под него удобнее думать. Я смотрела на него и не понимала. Не могла разгадать, что происходит у него внутри. В голове скакали мысли: Кто он? Почему так молчит? Почему всё в себе?

Тогда, когда всплыла история с Катей — он тоже промолчал. Узнал — и промолчал. И сейчас, когда, казалось бы, я разделась перед ним до самой сути, до мыслей и чувств — снова тишина.

Ну скажи хоть что-то… — подумала я.
Скажи: "Эва, ты дура." Скажи: "Ты больная на голову." Скажи хоть что-то, чтобы я знала, как ты это воспринял. А это молчание… оно хуже всего.

Хуже даже не злости. Потому что злость — это эмоция. А тишина — это пустота.

Наконец он прервал тишину. Не глядя на меня, всё так же спокойно, будто просто спросил, хочу ли я чаю.

— Ну, показывай.

Я растерянно повернулась к нему.

— Что?.. — выдохнула.

Он перевёл на меня взгляд — пристальный, упрямый.

— То, что ты пишешь. Давай, доставай. Я хочу прочитать.

Я прикрыла лицо двумя ладонями и тихо простонала:
— Я сейчас сгорю от стыда…

Он чуть усмехнулся, но в этом не было ни издёвки, ни злости. Только тонкая ирония.
— А, то есть… на весь интернет тебе не стыдно было? А мне показать — уже стыдно?

Я чуть опустила руки и посмотрела на него из-под них. Он был серьёзен. И даже не злился. Он просто хотел понять. Хотел прикоснуться к этой моей внутренней жизни, которая вдруг оказалась не только моей.

— Хорошо, но… как я могу понять, как мне реагировать, если я даже не знаю, что ты там пишешь? — спокойно сказал он. Будто он действительно хотел разобраться, а не просто отыграть обиду.

Я опустила глаза. Горло пересохло.

— Можно я покажу не всё? Только какие-то части. То, что я сама выберу.

Он сделал паузу, будто что-то внутри себя примерял, а потом кивнул.
— Хорошо. Покажи то, что ты готова.

Никита устроился на диване, взял телефон как будто собирался смотреть новости, а не читать про себя. Я открывала ему только то, что была хоть как-то готова показать.

Он сидел молча, но его лицо словно превратилось в маленькую сцену театра — каждая мышца играла, выражая целую палитру эмоций. Гримасы мелькали одна за другой: удивление сменялось задумчивостью, за ней — лёгкая усмешка, затем недоумение и вдруг — сосредоточенность. Ни слова, ни звука, но в этом молчании говорило всё — словно на лице разворачивался немой спектакль, в котором он был одновременно зрителем и актёром.

То бровь чуть приподнялась, как от легкого удивления. Взгляд скользнул в сторону, будто вспомнил что-то. Вернулся к экрану.
То поднёс средний палец к виску, медленно провёл вниз по щеке. Снова сосредоточился. То и дело перебирает пальцами цепочку на шеи.
Вдруг губы разъехались в легкой, короткой улыбке — не сдержал. Потом тут же втянул нижнюю губу, будто хотел спрятать это чувство.
Почесал подбородок, прищурился,

Иногда отводил взгляд в сторону — не просто так, а будто что-то вспоминал. Проверял себя на совпадения.
Часто поднимал глаза на меня, но ничего не говорил. Просто задерживал взгляд. Чуть дольше, чем надо.

Дальше — снова чтение. Он кивнул. Потом скривился. Пальцем провёл по губам, будто взвешивая эмоцию.

Брови хмурятся, лицо становится серьезнее.
Он будто проваливается в этот текст.
В себя.

Вдруг он разрядил обстановку шуткой в своем репертуаре:
— У меня только один вопрос..
— Какой? — В этот момент я напрягалась.
— Сколько у тебя было баллов на ЕГЭ по русскому?

Я рассмеялась — наконец-то этот лед тронулся.

Никита опустил телефон и на мгновение задержал взгляд на моём лице — в его глазах была не только задумчивость, но и какая-то тихая теплота, почти нежность. Он прижал меня к своей груди и тихо сказал, почти шепотом:

— Спасибо, что доверилась. Это важно.

— Ты больше ничего не скажешь? — спросила я, надеясь, что услышу хоть что-то, что окончательно развеет тревогу.

Он посмотрел на меня долго и спокойно, будто искал самые точные слова.

— Ладно. Тогда слушай. - Он перевернул мою ладонь, начал водить по ней большим пальцем,
—Когда я прочитал...
Мне было странно. Не из-за того, что ты написала. А из-за того, что я.. узнавал себя. Но не того, каким я себя помню. А того, каким меня видишь ты.

Я замерла. Он никогда не говорил так будто разрешал мне заглянуть под все свои слои.
—И? —прошептала я.

— И... это было... —он зажмурился, подбирая слово, — важно. Потому что иногда мне кажется, что я для тебя просто человек, который рядом. Который не договаривает. Который злится или молчит. А там я увидел, что ты замечаешь даже то, что я сам в себе не замечаю.

Мы говорили почти всю ночь. Не потому что нужно было что-то прояснить — просто захотелось быть до конца настоящими.

— Хочешь писать — пиши. Хочешь рисовать — рисуй. Танцевать — танцуй. Делай, что хочешь. Только, пожалуйста, не ходи к гадалкам и в секты не вступай, по возможности… — Он усмехнулся, взгляд чуть сощурился — как будто не удержался от привычного щита в виде юмора.
Я засмеялась — легко, с облегчением.

После нашего откровенного разговора я поняла о Никите чуть больше.

Это человек, которому проще контролировать, чем проявлять чувства.
Он не реагирует спонтанно. Ему нужно время. Он предпочитает сначала осмыслить, отрефлексировать, разложить по полочкам, прежде чем заговорить по-настоящему. Это его способ справляться. Его попытка не сделать хуже.

Поэтому его первая реакция — защитная усмешка. Юмор вместо злости.
Он словно говорит этим: «Я тебя услышал, но пока держу дистанцию. Я не дам тебе доступ, пока сам не решу, готов ли».

И я уважаю это в нём. Пусть не сразу, пусть через молчание — но он остаётся. Он остаётся рядом и возвращается уже не с импульсом, а с осознанием. Не со вспышкой, а с принятием.

В комментариях мне сегодня посоветовали попробовать писать что-то закрытом формате.
Я подумала — а ведь в этом что-то есть.
Поэтому — да, я решилась: часть постов теперь будет только для подруг.