Про кормление

В последние несколько дней мой кроха очень часть просит есть. Буквально каждый час. При том, что и на груди он может висеть около часа. В поисках решения наткнулась на одну интересную статью. Да, она достаточно большая, и все-таки того стоит.

Элизабет Н. Болдуин.

Я кормила своего первенца каждые 45 минут – кто бы мог подумать? Кто угодно, только не я! Я никогда не ожидала, что мой ребенок окажется настолько требовательным. Ему необходимо было прикладываться каждые 45 минут, в противном случае он мог кричать до скончания веков. По крайней мере, так мне казалось; не проверяла. В конце концов, если кормить его каждые 45 минут, он был на седьмом небе от счастья, так чего бы мне было жаловаться? Хм… жаловаться. А как же все эти книжки по уходу за ребенком, украшенные красивыми табличками и графиками про то, когда дети спят, едят и бодрствуют? Когда я их читала, будучи беременным юристом, я была уверена, что смогу втиснуть свою работу в предписанные периоды «сна». В книжке ничего не говорилось о ребенке, который хочет есть каждые 45 минут, а потом спать сном младенца на руках у матери. Была ли это моя вина? Разве тот факт, что мой сын начал спать всю ночь, не был знаком того, что я все делаю правильно? Ха! Он спал всю ночь ровно до того момента, как я зафиксировала этот факт в своем дневнике. После этого он начал просыпаться каждые два часа! Знаете, я не суеверна, но должна признаться, что я немедленно зачеркнула свою первую запись и написала, что он не спит всю ночь. Не помогло; он так и продолжал просыпаться каждые два часа, чтобы поесть. Что же это такое, думала я, неужели это из-за меня он так часто просыпается? Это я соблазняю его эквивалентом теплого шоколадного печенья среди ночи? Может, надо его лишить кормлений, чтобы подтолкнуть к вписанию в положенные рамки режима? Помучить его немножко, но вогнать в норму, описанную во всех книжках? Открытия К счастью для моего сына, я доверилась тем самым инстинктам, которых, как мне казалось, у меня не было, и кормила его днем, позволяя спать на руках, и кормила ночью, когда захочет, укладывая спать рядом с собой. Инстинкты, однако, было не так-то просто отличить от убеждений, хранившихся в памяти с детства. Эти убеждения были впаяны в сознание так глубоко, что казалось, что это инстинкты, но на самом деле они больше напоминали старые заезженные пластинки, звучащие снова и снова, критикуя, судя, обвиняя при каждой возможности. Инстинкты подсказывали мне держать эти мысли при себе. И я научилась не прислушиваться к ним, а руководствоваться именно инстинктами. Инстинкты подсказывали мне, что мой драгоценный малыш нуждается в кормлениях тогда, когда захочет. В конце концов, он девять месяцев провел внутри меня и ничего кроме меня не знает. Когда я видела его умиротворенное счастливое сосущее личико, я понимала, что в этот момент он чувствует то же, что и раньше в утробе – стук моего сердца, урчание желудка, звук дыхания, мы были снова одним целым! Да, инстинкты говорили мне, что если ребенку хорошо у меня на руках, то там ему самое место. Когда я разобралась с инстинктами, мне предстояла еще более трудная задача: научиться им доверять. Как же это было трудно посреди всех советов, доносившихся от друзей, родственников, даже врачей и персонала больницы. «Не может быть, чтобы он опять был голодный—у тебя наверно молока не хватает!» – говорили мне. «Может быть он бы не успевал так быстро проголодаться, если бы ты увеличила интервал между кормлениями». Почти все их увещевания шли вразрез с моими инстинктами и намекали на то, что я что-то не так делаю. Интересно, почему общество отталкивает мать от доверия своим инстинктам? Почему, несмотря на то, что специалисты по развитию подчеркивают, как важно своевременно отзываться на нужды младенцев, матерей по-прежнему побуждают игнорировать те самые инстинкты, которые помогают отзываться? Не потому ли, что человеческие существа запрограммированы повторять со своими детьми то же, что делали с ними? Не были ли «аргументы», приводимые мне друзьями, родственниками и специалистами, всего лишь оправданием недополученного ими тепла и отзывчивости? Руководствуясь наилучшими побуждениями, люди объясняли мне, что я наношу вред ребенку, кормя его когда он пожелает, особенно так часто. Собственно, наш врач заявил, что частые кормления вызывают у ребенка колики, а если бы я выдерживала перерывы по три-четыре часа, а между кормлениями давала воду, он бы успокоился и был вполне доволен. А я тем временем совершала свои открытия. Я узнала, что грудное молоко переваривается за два часа, а не за три или четыре, как смесь. Время переваривания грудного молока составляет 60% от времени переваривания смеси. Я узнала, что многие дети требуют грудь чаще чем каждые два часа, а также, что часто кормящиеся дети получают много молока, поскольку частые кормления стимулируют большую его выработку. Исследования показывают, что увеличение перерывов между кормлениями уменьшает не только количество молока у матери, но и его жирность —в результате ребенок недоедает и много плачет. Еще я узнала, что, к сожалению, дети, кормящиеся через четыре часа, могут недополучать необходимого. Одна девочка, которую кормили по 15 минут из каждой груди шесть или семь раз в сутки, высасывала все меньше и меньше молока и через несколько дней умерла от истощения. Ее родителей обвинили в убийстве. К счастью, обвинение впоследствии сняли, поскольку родители понятия не имели, что делают что-то не так. Они просто следовали советам общества, которое мало что знает о грудных младенцах. Я решила, что мой ребенок сам знает, что ему нужно, когда и как. Любое авторитарное решение с моей стороны – даже по поводу смены груди – казалось, ничем хорошим не кончалось. Как я могла знать, что нужно его организму? Действительно, я позже узнала, что грудные дети сами во всем разбираются; они берут то, что нужно, не только при каждом кормлении, но и из каждой груди. Более того, многие проблемы кормления – включая те, что бывают, когда «слишком много молока» или «не хватает молока» — решаются более частыми прикладываниями. Итак, я продолжала следовать подсказкам своего ребенка. И вскоре обнаружила, что его «колики» были напрямую связаны с моей скрытой пищевой аллергией и избыточным потреблением молочных продуктов. Доброжелательная подруга уверяла меня, что я лишаю своего ребенка качественного ночного сна и я «должна» научить его спать в одиночестве всю ночь. А по моим подсчетам, наш совместный сон лишал его сна куда меньше, чем если бы его бросили плакать, пока не поймет, что на его крики никто не отзовется. Я тогда еще не знала, что наш ночной распорядок снижал для него риск СВДС (Синдрома Внезапной Детской Смерти), и это было именно то, что нужно его организму. Я только знала, что матери спали со своими малышами от сотворения мира. Как может что-то настолько естественное для любой матери вредить ребенку? Родственники утвеждали, что я учу ребенка плакать. «Если к ним кидаться на каждый крик,» — говорили мне, — «они сообразят, что это единственный способ обратить на себя внимание и сядут на шею.» В этом я не увидела смысла с самого начала. Я рассуждала так: если ребенок плачет, чтобы заставить меня подойти, значит именно это ему нужно? К тому же, мой сын уже понял, что, чтобы позвать маму, не обязательно плакать; ему было достаточно закряхтеть, и я уже была рядом или просыпалась. Я уже знала, что мой ребенок может общаться со мной своими знаками или плачем, когда расстроен, но я еще не знала, что позже он будет выражать свои просьбы словами, а не криком. Спустя недели Обвинения продолжались. Мой свекор не пускал нас к себе в дом три месяца, потому что я слишком часто вскакивала из-за стола во время семейных обедов к своему малышу. Он говорил, что мой сын не получает ни малейшего понятия об отсроченном поощрении, становится слишком зависимым от меня и видимо, вырастет «маменькиным сынком», вечно держащимся за мою юбку. Однако мои инстинкты подсказывали, что ему еще рано изучать отсроченное поощрение, и что если я сейчас буду удовлетворять его зависимость, потом его независимость сможет расцвести самостоятельно. С облегчением узнав, что мнения специалистов совпадают с моими инстинктами, я пришла к заключению, что мой сын зависим от меня, потому что так и должно быть. Только заботливое, предсказуемое окружение может помочь ему воспринять этот мир полным тепла и любви. Я обнаружила, что идея подталкивания детей к независимости происходит из древнего поверья, что дети рождаются злыми, и задача родителей – сломить их волю и заставить вести себя прилично. А я, напротив, считаю, что дети рождаются замечательными, а ведут себя впоследствии сообразно тому, как с ними обращались. Кое-кто из критиков подвергал сомнению мое здоровье. Некоторые утверждали, что наши постоянные кормежки сделают меня нервной и беспокойной, и это скажется на приливах молока. Другие полагали, что если я не буду время от времени сдавать ребенка кому-то другому, у меня начнутся стрессы и депрессии, от которых разбушуются гормоны. Однако, меня в депрессию вгоняло только неповиновение моим «гормонам»; казалось, сама природа криком понуждала меня слушать своего ребенка. Стресс сильно поубавился, как только я поняла, что для него нуждаться во мне, а для меня – откликаться на его нужды – нормально. Если что-то и нервировало и беспокоило меня, так это их комментарии. Отзываться на нужды ребенка казалось мне совершенно правильным – правильнее всего, что я когда-либо в жизни предпринимала. И конечно, меня обвиняли в мученичестве, в том, что я страдаю ради ребенка. Это меня даже позабавило, глядя на некормящих подруг, стерилизующих бутылки, готовящих смесь, возящих мини-походную кухню в детских сумках, лечащих поносы, запоры и прочие побочные эффекты искусственного кормления. С другой стороны, меня обвиняли в поиске легких путей, поскольку то, что настолько легко для матери, просто не может быть полезным для ребенка! Покольку сын засыпал у груди за 30 секунд, был сделан вывод, что я кормлю от лени. Многие предполагали, что я лишала мужа активной роли в воспитании и уходе за ребенком. Надо признать, я действительно была незаменима для сына, и когда он был голоден или расстроен, бывало, даже в туалет отбежать не могла. Однако, когда все было в порядке, он очень любил общество папы. С удовольствием лежал на папиной груди, лазал по шкафам, сидя у него на руках, предпринимал прогулки в рюкзаке и в машине мимо опор линий передач, при этом уверенный, что как только понадоблюсь я, папа вмиг доставит его домой. С возрастом их отношения развивались. Вспышки восторга от его прихода с работы переходили в разнообразные требования, включая его присутствие при укладывании спать. (Папа рассказывал космические истории лучше, чем мама!) Естественно, одна из причин их близости заключалась в том, что эти отношения строились на основе надежной связи ребенка с матерью. Конечно, тогда я всего этого не знала. Кормления каждые 45 минут оставляют маме мало возможностей для анализа своих методов, и тем более для защиты от критики. Это пришло позже. Понимание Через некоторое время я поняла, что если бы я не отвечала немедленно на крик своего ребенка, он бы не продолжал плакать до бесконечности. Он бы в какой-то момент сдался, поняв, что звать бесполезно. Он бы почувствовал, что у него нет ни прав, ни малейшего понятия о том, что ему нужно. Он бы решил, что не должен быть голодным, когда организм требует еды, и чувствовать то, что он чувствует, он не должен – это неправильно. Я также поняла, что в нашем обществе не понимают новорожденных и не принято сочувствовать их нуждам и чувствам. Кормление по требованию, в моем понимании, ничем не отличается от заботы о беспомощном члене семьи. Неужели мы бы не дали инвалиду-отцу поесть, только потому что «не время»? Или оставили бы парализованного супруга одного в комнате «прокричаться»—проверяя каждые 10 минут, чтобы сказать: «Все в порядке»—даже не пытаясь понять, что же его беспокоит и как-то помочь? Если бы ему хотелось всего лишь, чтобы его обняли, неужели мы бы отказали любимому человеку, чтобы не избаловать? Как же может кто-то утверждать, что юридические или религиозные догмы требуют отказывать младенцам в утешении и питании «для их же блага»? Даже медицина нечувствительна к страданиям малышей. До недавнего времени многие врачи не считали необходимым давать новорожденным обезболивающее при операциях; вводились лишь парализующие препараты, чтобы не шевелились. Считалось, что младенцы не чувствуют боли. Конечно, когда-нибудь наше общество осознает, что младенцы тоже люди – с правами, чувствами, и самое главное, нуждами. Тогда общественность будет защищать их права, зная, что матери, кормящие по требованию, не балуют своих малышей, не создают дурных привычек, не позволяют детям садиться себе на шею, и не идут у детей на поводу, а делают как раз то, что предназначено природой. Матери созданы для того, чтобы быть рядом с малышами – облегчая их переход в этот большой, широкий мир. Учить их любви и доверию, учить получать удовольствие от жизни. А до тех пор, я пришла к выводу, что у матери есть выбор из двух путей. Можно положиться на советы других и дать понять своему ребенку: «Цыц, малявка, у меня есть занятия поважнее тебя и твоего голода (жажды, стремления к контакту) – у меня, знаешь ли, своя жизнь.» Или можно прислушаться к своим инстинктам и передать совершенно другую мысль: «Я рядом, чтобы ты знал, что ты в надежных руках и можешь получить все, что нужно.» Что до меня, я продолжала слушать свои инстинкты. Я оставила в стороне немытую посуду, работу и дружеское общение, зная, что они никуда не денутся, в отличие от моего ребенка. Я проводила ночи с переменным количеством сна и дни без чувства выполненных дел. Сейчас, оглядываясь назад, мне хочется кричать от радости, что я поступала именно так. Мой славный малыш, кормившийся каждые 45 минут, рос, рос – и вырос в независимого, счастливого, уверенного в себе молодого человека девяти лет, с состраданием в сердце и любовью в действиях.