Хмурым осенним днем ехал я по делам в совсем незнакомый мне провинциальный городок. Уже почти добрался. Смотрю – на обочине возле какой-то деревушки голосует женщина. Машины впереди пролетают, не останавливаются. Подъехал ближе, сам понял – почему. То ли бомжиха, то ли просто пьяная… одета странно, движения неуклюжие. Короче, непонятная женщина. Я тоже проехал мимо. Глянул в зеркало – а она как-то обреченно рукой махнула и потопала пешком. Не шатало ее, к слову говоря, как это с пьяными бывает. Шла относительно ровно, зато сильно хромала.

А машина-то быстро едет… Пока успеешь подумать – глядь, уже километр отмотал. Вроде, как и думать уже не о чем: проехали, типа.

Ну а с другой стороны… Не пешком ведь – на машине. Как отмотал этот километр, так и обратно его намотаешь, делов-то.

Развернулся я, поехал назад. А женщина и не голосует уже, просто ковыляет на хромой своей ноге вдоль дороги.

Я развернулся еще раз, чуть обогнал ее, остановился, посигналил – садись, мол, подвезу.

Подошла. Открыла дверь, села. Худенькая, чуть моложе меня, за сорок уже. Не бомжиха, одета чисто, но как-то неаккуратно. И не пьяная, да. Ну, разве что, слегка с похмелья: перегарчиком от нее все же попахивало. А еще – легким, но хорошо ощутимым запахом березового дыма. Так бывает, когда человек живет в доме с поддымливающей печкой. Одежда быстро этот запах впитывает. Короче, попутчица оказалась та еще. Ну, думаю, ничего. До города – километра три, не больше. Уж как-нибудь…

Женщина устроилась поудобнее:

— Спасибо вам, конечно. Только… чего это вы так? Я ж видала, как вы сперва проехали, потом вернулись?

— Увидал, что тебе идти тяжело. Чего с ногой? Может, в больницу нужно?

— А, это… Нет, не нужно. Это давно уже…

— Тогда пристегнись. Скажешь, где тебя высадить.

— Так, а чего ж пристегиваться-то? Вон, за железной дорогой синий барак видите? Там я и живу.

Фото

До дороги было метров триста. Я уж вздохнул было с облегчением. Но тут на идущих впереди машинах дружно загорелись стоп-сигналы: автоматический шлагбаум на переезде медленно опускался. И я вздохнул уже безо всякого облегчения.

Ситуация складывалась нелепая. Ждать проходящий поезд нужно было никак не меньше десяти минут. А до синего барака пешком через пути – минуты три ходу. Но со своей хромой ногой попутчица моя как раз только минут за десять туда и дошкандыбает.

Женщина, словно бы уловила мои мысли:

— А можно, я здесь с вами в машине подожду, пока поезд пройдет?

— Можно. Раз такое дело, давай знакомиться. Меня Саша зовут. А тебя?

— Надя. Спасибо вам. А то правда нога сегодня чего-то совсем… А закурить у вас в машине можно?

— Нет, Надя. Если хочешь – выйди, покури.

— А сигареткой не угостите?

— Извини, не курю.

— Жаль… – Надя поерзала на сиденье. Видно, курить ей хотелось очень сильно. – И все-таки не пойму, чего это вы за мной вернулись?

— Сказал ведь уже.

— Ну не знаю, не знаю… — протянула она. Помолчала. И вдруг, каким-то новым голосом спросила:

— Может вы это… отдохнуть хотите?

Я не сразу понял, что она имеет ввиду. Повернулся. Надя сидела рядом в помятом розовом пальто, пахнущим печкой. На скуле виднелся плохо замазанный косметикой синяк. Вокруг глаз и рта обозначились ранние морщины. Видно было, что жизнь потрепала ее изрядно.

Фото https://www.flickr.com/photos/43164076@N06/4147484178/

— Ну так что, насчет – отдохнуть? – видимо, Надя по-своему поняла мой взгляд.

— Да я, знаешь, как-то и не устал еще совсем, — включил я «дурака» и улыбнулся самой простодушной из всех улыбок, на которые только был способен.

Теперь вздохнула Надя. Мое поведение по-прежнему оставалось для нее непонятным, и видно было, что это ее напрягает.

— Вы, небось, женатый?

— Да. И детей четверо.

— Это хорошо, когда дети есть… — Надя опять вздохнула. Спрашивать, есть ли у нее самой дети, я не стал. Разговор, не успев начаться, зашел, было, в тупик, как вдруг неожиданно получил новый импульс: через закрытый железнодорожный переезд медленно шла молодая цыганка, почти девочка в роскошном пуховом платке с начесом.

Под коричневой дубленкой виднелся округлый живот. В руках цыганка держала большую картонку, проклеенную скотчем. На ней были написаны какие-то слова, приклеены какие-то бумаги с печатями, фотографии. В общем, все как это обычно бывает у профессиональных нищих, работающих на переездах. Цыганка не торопясь шла вдоль вереницы автомобилей. Ни из одной машины ей так ничего и не подали. Впрочем, ее это, по-видимому, не очень смущало. Она шла мимо машин с безучастным видом человека, делающего нелюбимую работу. Тут Надя оживилась:

— Вот кого никогда не смогу понять. До такого опуститься – это ж как себя не уважать нужно, а?

— Ты о чем, Надя?

— Да об этой вот… Вы что, думаете, она и вправду беременная?

— Кто ж ее знает? Вполне допускаю, что и не беременная, что напихала себе туда тряпок всяких.

— Вот и я об этом. До такого опуститься…

— Ну, понимаешь, это ведь цыгане. У них обычай такой – женщина должна или гадать, или попрошайничать. Дурацкая, но – традиция. Ее старшие послали, вот она здесь и ходит.

— Это я знаю, — досадливо поморщилась Надя. – Но попрошайничать… Вот я бы ни за что не стала. Хоть режь меня.

— А почему ты не стала бы попрошайничать? — тут уже мне стало интересно, в чем причины такой принципиальности.

— Потому что в жизни всегда нужно свою гордость иметь. И себя соблюдать. Иначе опустишься в такие вот попрошайки, и сама не заметишь – как.

— Ну а если совсем-совсем прижмет?

— Ничего… — усмехнулась Надя, и я заметил, что у нее не хватает двух зубов вверху. – Уж я-то себе на кусок хлеба всегда честно заработать смогу. Не то, что эта… — она махнула головой в ту сторону, куда прошла цыганка. – Думаете, я про нее не знаю? Хотите, сейчас расскажу, с кем она…

— Так, Надя, стоп-стоп. Про цыганку мне неинтересно. Если хочешь, расскажи про себя.

— Ну… а про себя – чего ж рассказывать? – Надя растерялась. – Родилась я вот в этом бараке. В нем живу.

Потом опять усмехнулась, но уже как-то невесело:

— И помру, наверное, тоже в нем. Вот и вся моя история…

— Ясно…

Тут зазвенел сигнал на переезде, шлагбаум поднялся, машины, медленно переваливаясь через пути двинулись вперед.

Синий барак был совсем рядом, метрах в пятидесяти от железной дороги. Я свернул на обочину, подождал, пока проедут скопившиеся позади машины. Надя молча сидела рядом. Напоследок посмотрела исподлобья и еще раз спросила неуверенно:

— А то смотрите… можем отдохнуть.

— Давай, Надя, поосторожнее через дорогу. Храни тебя Господь.

— Ну, тогда и вам спасибо.

Попутчица вышла из машины и медленно похромала к своему жилищу, лавируя между грудами щебня и штабелями шпал. А я стоял на обочине, смотрел ей вслед и думал – как сложилась бы моя жизнь, родись я сам в этом синем бараке? Или в цыганском таборе?

А еще думал о том, что жить нам всем на этой земле отпущено очень недолго. И уважать любого человека, наверное, можно уже потому только, что рано или поздно каждому из нас придется умирать.

Александр Ткаченко