— Теперь повернитесь немного левее. Вот так, достаточно.
Перед моим носом щелкнула хлопушка.
— Кадр двадцать семь, дубль пять!
— Ну, что же вы молчите? Говорите текст.
Текст был дурацким: «А еще я люблю вишневый джем. Это как варенье, но без косточек. Хотите попробовать?» После чего мне полагалось обмокнуть палец в банку, протянуть его прямо в объектив и кокетливо сказать: «Если вам попадется вишневая косточка – это к счастью. Положите ее в карман, поливайте три раза в день, пока не вырастет дерево!» Бред, конечно, но я очень старалась. На площадке от юпитеров было невыносимо жарко, в раскаленном воздухе грим таял и неприлично блестел, по спине стекали капли пота, но я подмигивала, играла плечами, хихикала, в общем, всеми возможными средствами соблазняла камеру. Точнее, воображаемого героя, который якобы стоял на месте оператора.
А началось все с невинного разговора. В воскресенье ко мне заглянула подруга Маша и поделилась радостной новостью. Ей предложили написать музыку для кино. От нервного возбуждения подруга не спала трое суток, а на четвертые ей явилась мелодия. В виде звуковых галлюцинаций. Вполне в Машином духе, если знать историю ее восхождения на музыкальный Олимп. Вообще, она невероятно талантлива и феноменально застенчива. Мы называем ее Мышкой. А история такова. Когда подруга была маленькой, правда и сейчас она не очень-то отличается от ребенка – худенькая, белобрысая на тонких ножках, так вот, когда она была совсем маленькой, Валентина Прокофьевна – ее деятельная мама настойчиво пыталась привить дочери прекрасное, сдавая последнюю в разные кружки и клубы. Но Машка проявляла патологическое невезение. В балетной студии сломала ногу, на плавании чуть не утонула, а на рисовании ухитрилась повредить себе глаз кисточкой. Уже не особо надеясь на успех, Валентина Прокофьевна отдала дочь в музыкальную школу, где Машка почти год безрадостно стучала по клавишам. Учитель музыки Мстислав Соломонович — седовласый старик с уныло опавшим лицом непризнанного гения сказал: «У вашей девочки нет будущего. Не теряйте времени даром. Сдайте ее в кружок кройки и шитья».
И тут случилось то, что круто развернуло Мышкину жизнь. Готовясь к очередному уроку, подруга предалась бесконтрольным импровизациям. А именно – на чистом листе тетради стала малевать ноты. Как попало и где придется: целые, половинные, четвертные, диезы, бекары и бемоли. На самом деле в это время Мышке было не до нот. Она пребывала в тягостных раздумьях о собственном безрадостном будущем, в котором, видимо, как и маме, ей уготовано место скромного бухгалтера в каком-нибудь строительно-монтажном управлении. На следующий день, традиционно просматривая домашнее задание, Мстислав Соломонович наткнулся на Мышкин экспромт. С минуту он задумчиво изучал хаотично разбросанные по нотному стану знаки, затем решительно поставил тетрадь на пюпитр и проиграл написанное. Неожиданно получилась мелодия. В ней было что-то китайское с легким оттенком джаза. Мстислав Соломонович проиграл это еще раз, потом еще, еще, после чего взял нотную тетрадь, встал и молча покинул класс, оставив испуганную ученицу в полной растерянности. Через день о девочке говорили как об открытии года. О ней написали в газете, и стараниями Мстислава Соломоновича сняли сюжет на телевидении. Учитель музыки довольно улыбался с экрана и заверял, что всегда стремился воплотить свой дар в учениках. Свалившаяся на бесталанную Мышку слава произвела неожиданный эффект — девочка почувствовала необычайный прилив сил и с этого момента начала посвящать музыке все свое свободное время. Результат не заставил себя ждать. Оказалось, что талант можно разбудить, нужно только поверить в него. Так подруга стала композитором. Но до сегодняшнего дня для кинематографа еще не писала.
— Это ведь не утренник какой-нибудь, не спектакль в захудалом театре, а кино! – светилась она от счастья, — Я читала сценарий, Динка, он просто гениальный! Кстати, сейчас идет кастинг. Ищут героиню на роль второго плана. Маленький, но очень яркий сексуальный образ!
— И что?
— Как что?! Ты же всегда хотела сыграть в кино!
Это правда. В отличие от подруги я с самого детства знала, что стану актрисой, а о журналистике даже не помышляла. Часами разыгрывала сцены из известных фильмов. По очереди изображала героев, старательно перепрыгивая с места на место. Либо просто представляла себя в роли какой-нибудь балерины, певицы, дирижера большого симфонического оркестра или, например, хирурга, в результате чего трагически погиб прооперированный кухонным ножом любимый плюшевый мишка. Тем не менее, когда настало время самоопределяться, мой боевой дух и безоговорочная вера в собственный талант неожиданно рассеялись. Перед вступительными экзаменами в театральный шла череда консультаций, на которых абитуриенты по очереди публично представляли традиционную программу: читали прозу, басню, стихотворение, монолог, а также пели и танцевали. Увидев конкурентов, я вдруг отчетливо поняла – у меня нет шансов. Среди ребят оказалось столько неординарных личностей, что впервые в жизни я сдалась без боя – забрала документы прямо перед экзаменом. Поступок был, прямо скажем, малодушным и даже постыдным. Нет, сегодня я не жалею, что посвятила себя журналистике, тем более что эта профессия требует не меньшей артистичности. Но то добровольное поражение стало знаковым. С тех пор я твердо решила никогда не сомневаться в своих способностях. А еще дала себе слово при случае непременно попробовать на вкус актерскую профессию.
— Кастинг открытый. Режиссер принципиально не хочет брать на эту роль профессиональную актрису, понимаешь?! – тараторила Машка, — Там всего три строчки, зато какие! Попробуй, не пожалеешь. Ты же у нас умница и красавица!
Вердикт
Режиссера звали Андрей Денисович, но он предпочитал, чтобы группа обращалась к нему по имени. Это был рослый мужчина лет тридцати пяти, задумчивый и немногословный, с большими, внимательными, как бы сканирующими всех глазами. Он ходил в широкой рубахе с портретом Эйзенштейна на спине, в бандане, и рваных кроссовках. Постоянно пил кофе из бумажного стаканчика и сосредоточенно записывал что-то в маленький желтый блокнотик.
— Понимаете ли, Дина, — сказал он после пятого дубля, – Здесь не должно быть пошлости, это соблазнение не более чем игра. Игра слов, мыслей, желаний. Легкая и ненавязчивая, как детская считалка.
Мы сняли еще один дубль. Я старалась. На самом деле, при желании соблазнить кого-либо мне бы и в голову не пришло вести себя подобным образом, но такова была трактовка образа. – Перерыв десять минут, — устало объявил режиссер и снова записал что-то в свой желтый блокнотик.
Как же мне хотелось заглянуть в него. Профессиональное любопытство — желание покопаться в мыслях окружающих, удивиться странности их течения, ну и, конечно же, узнать, что эти самые окружающие думают о тебе. Я почти не сомневалась, что нравлюсь режиссеру. Еще в первую встречу заметила это.
По площадке сновали люди, осветители переставляли приборы, техники двигали мебель, к ассистентке выстроилась бойкая очередь за кофе. Пышногрудая гримерша Вера жаловалась в пространство «грим плывет», озабоченно высматривала в толпе актеров и всем подряд пудрила носы. Какой-то парень притащил мешок с мандаринами и стал рассыпать их по полу. Реквизитор всплеснул руками: «Ты что купил, олух?! Апельсины от мандаринов отличить не можешь?! Ты бы еще лимоны притащил! Что я теперь Андрею скажу?» Спасаясь от суетливой тесноты, я шагнула в соседнюю комнату. Съемки проходили в старом сталинском доме с большими окнами и высокими потолками с лепниной. Мне объяснили, что подобных квартир в столице несколько. В них никто не живет, хозяева периодически сдают их киношникам, получая, таким образом, неплохой доход. В смежной комнате располагалась библиотека. Громоздкие стеллажи вдоль стен были плотно уставлены книгами в кожаных переплетах, и я уже протянула руку к одной из них, как услышала голоса. Они доносились из глубины комнаты, отгороженной старым комодом. Густой сочный баритон режиссера я узнала сразу. Да и собеседника тоже вычислила. Это был помреж Саша – маленький толстячок с торчащим во все стороны ежиком волос.
— А, по-моему, неплохо получилось, — сказал он, — Ты придираешься, Андрюха…
— Да пойми ты, Саня, это все не то, — возразил режиссер, судя по всему уже не в первый раз, — Она красива, не спорю, но за этой красотой ничего не стоит.
— Она яркая, — уже менее уверенно сопротивлялся помреж, — Рыжая…
— Ей не хватает сексуальности! – отрезал Андрей, — А мне нужна сексуальная героиня. Все. Не обсуждается. Ищи.
— Где?! Ты же всех забраковал!
— Ну, не знаю… Может, верни ту, круглолицую, как ее…
— Варю?
— Да. Или, в крайнем случае, попробуем нашу Машу…
— Какую Машу? Мышку что ли? – удивленно хихикнул помреж.
Подслушивать все это дальше я не могла физически. Мне вдруг стало нехорошо – бросило в жар, перед глазами заблестели неоновые снежинки, а в ушах раздался звон десятка несинхронных колоколов. С одной стороны хотелось шагнуть за этот чертов комод и возмутиться: «Это я-то не сексуальная? Я?! Да еще в сравнении с Машкой…» Но с другой – такой поступок выглядел бы, по меньшей мере, глупо. Я вышла на воздух. От обиды хотелось разреветься. Ну, сказал бы неартистичная — ладно. Неорганичная – тоже понятно, опыта ведь никакого, но назвать меня несексуальной…
— Дина…
Я обернулась и увидела помрежа. Он смотрел на меня снизу-вверх и виновато улыбался.
— Дин, тут такое дело… Андрей… Денисович будет продолжать кастинг на твою роль. Понимаешь, ему нужно… нужно… — он резко выдохнул, как перед рюмкой водки и безнадежно махнул рукой, — А хрен его знает, что ему нужно! Лично мне ты очень нравишься.
— Спасибо, Саня.
Я молча забрала вещи и, ни с кем не прощаясь, покинула дом.
Сексапил № 5
Самолюбие – коррозия души. Весь оставшийся день я бродила по городу в желании кого-нибудь убить. Подумаешь, какой ценитель красоты нашелся. Тоже мне, Эйзенштейн! Феллини из села Кукуевка! Спилберг доморощенный! Еще никто и никогда не сомневался в моей привлекательности. Того количества комплиментов, которые я получила за последний год, с лихвой хватило бы десятерым среднестатистическим женщинам на всю жизнь. Или это не сексуальность? Согласна, она не всегда синоним красоты. Должна быть еще особая энергетика. Вот, например, со мной на курсе училась девица по прозвищу Барби — глаз не отвести, какая красивая. Тем не менее, она была настолько глупой и неинтересной в общении, что постоянно страдала от одиночества. Ее бросали, как бездушную пластмассовую игрушку. Такая уж у кукол судьба – быстро надоедать привередливым хозяевам. И совсем другой пример – тетя Тася, подруга моей мамы. Женщина-загадка. Как говорил дед: «ни рожи, ни кожи». Маленькая, серенькая, кривоногая, волосики жиденькие, губы ниточкой, нос картошкой, в общем, по всем прогнозам – старая дева. Какой там! Первый раз выскочила замуж в семнадцать. Выбирала мужа из трех пылких претендентов. Остановилась на эффектном брюнете – точной копии Алена Делона. Правда, вскоре развелась, потому что супруг оказался ревнивым, как Отелло. Чуть не задушил ее на этой почве. Затем тетя Тася снова вышла замуж, опять развелась, и так четыре раза. Нажила за это время трех сыновей – писанных красавцев. Последний раз пошла вод венец с роскошным итальянцем и вскоре укатила в Рим. Никто, включая меня, так и не смог понять этого феномена. Видимо, в тете Тасе был переизбыток той самой сексуальной энергии. Так из чего же она складывается м в чем выражается? Во взгляде Походке Голосе Особом запахе, который привлекает на уровне инстинкта? Нет, тут другое… Невидимые волны – вот что! Взгляд можно отрепетировать, голос и походку тоже. Сексуальность же — нематериальная сфера тонких эмоций, внутренний свет, невидимые флюиды, аура, наконец. И научиться этому нельзя — либо есть, либо нет. Ужас! А если у меня как раз и нет?! Захотелось позвонить Машке. Набираю номер, но тут же отключаюсь. А вдруг ее уже взяли на мое место? Стоит сейчас перед камерой и произносит текст… Коррозия самолюбия поднимается к самому горлу. Не буду звонить. Лучше зайду к Лере. Она хоть и лишена фантазии, зато умеет раскладывать по полочкам самые запутанные рефлексии.
— Во-первых, успокойся, — строго говорит подруга, — Я где-то читала, что сексуальность не может быть объективной.
— То есть?
— Для одного человека ты сексуальна, а для другого не представляешь никакого интереса. И знаешь почему? Потому, что у него совсем другие критерии. И формирует их первый сексуальный опыт. Ну вот, смотри: некий Степа впервые возбудился при виде какой-нибудь Гали. Она – не фонтан: хвостики мышиные, ноги короткие, попа как чемодан… Но именно в этот момент у мальчика взыграл гормон, так уж получилось. И вот теперь он всю жизнь хранит этот рефлекс. Как только увидит «галеподобную» девицу – держите меня вчетвером! Помнишь, в фильме «Весна» Орловой прикладывают прозрачные полоски с разными вариантами губ? Сексапил номер три, сексапил номер четыре… Вот и ответ: у тебя просто не тот номер. Пять, например, а ему нужен два…
— Лерка, ты неподражаема! — засмеялась я, — Если бы все было так просто…
— А знаешь, что еще очень сексуально? Загадочное молчание. На все вопросы отвечаешь улыбкой Моны Лизы – и он твой! А еще, Динка, существует такое понятие как привлечение противоположностей, — разошлась подруга, — Это когда партнеру кажется сексуальным все то, чего он сам не имеет.
— Чего, например? Пышного бюста?
— Глупая! Остроумия или, допустим, грациозности… А твой режиссер, может быть, наоборот — тонкая натура, поэтому и ценит противоположное — «девушек с веслом», а не таких красавиц, как ты… А вообще, вот что я тебе скажу, подруга: мужики – существа странные и нелогичные. Одному нравятся круглые пятки, другой млеет от острых коленок или синей жилки над ключицей. Вот и пойми их…
Благодаря Лерке мой гнев немного утих, но осадок от поражения все-таки остался. Он грыз меня изнутри и требовал реванша. Два дня я крепилась и не отвечала на Машкины звонки. На третий сама набрала ее номер. У меня созрел план.
Реванш
— Ой, как хорошо, что ты позвонила! – обрадовалась подруга, — А я уже извелась вся. Динка, ты не думай, мне предложили твою роль, но я отказалась! И Андрей пока никого не нашел…
— Это хорошо. Потому что я буду пробоваться еще раз.
— Правда? Когда?
— Сегодня.
— А сегодня съемок нет, — растерялась Машка, — Праздник ведь…
— Какой праздник?
— Ты чего? Восьмое марта… Съемочная группа вечеринку устраивает. В «Трех китах», знаешь?
— Знаю. Так даже лучше…
— Что — лучше?
— Не важно. А в котором часу банкет?
— Фуршет. В семь. Ты придешь?
— Являться без приглашения – моветон, но я приду.
— Я тебя приглашаю! – великодушно сообщила подруга.
До вечеринки оставалось два часа. Флюиды флюидами, но нужно было почистить перышки. Час ушел на макияж с маникюром. Космическая скорость, которой я не добивалась даже в походных условиях. Второй пришлось потратить на подбор гардероба. Ни одна вещь в нем не тянула на костюм секс — бомбы, а именно так я представляла свою сегодняшнюю миссию. Прийти, увидеть, победить. Причем с первого взгляда, с первого вздоха, с первого… а, вот, кажется то, что надо! В углу шкафа скромно и неприметно висело лиловое шелковое платье, забракованное мной год назад за слишком глубокий вырез на груди. Он доходил до пупа. Точнее, включал его, как пикантное дополнение к модели. Я увидела платье по телевизору на вручении «Оскара» и тут же сшила подобное. Правда потом так и не нашла повода надеть его. Но теперь самое время. Я решила так: буду вести себя легко, раскованно и непринужденно. Ничего не играть, оставаться собой, что может быть сексуальнее?
— Ой…
Машка оглядела меня с ног дог головы почти испуганно, как будто столкнулась с инопланетянином.
— Ой – хорошо или плохо?
— Ой – в смысле, не слишком ли глубокое декольте?
— Нормальное! – ответила я от волнения довольно громко. Окинула взглядом зал. Зал сделал то же самое. То есть дружно, с нескрываемым интересом уставился в мою сторону. И только на режиссера фантастический наряд не произвел никакого впечатления. Он небрежно скользнул по мне взглядом и продолжил разговор с неизвестной блондинкой.
— Аперитив? – услужливо предложил проходящий мимо официант.
Я ловко сняла с подноса бокал и осушила его практически залпом. Опять же от волнения. Потом ко мне по очереди стали подходить ребята из съемочной группы, мы о чем-то говорили, громко смеялись, пили то за женщин, то за мир во всем мире. Все это время какой-то мерзкий лысый тип – генетическая погрешность естественного отбора делал мне недвусмысленные знаки, настойчиво приглашал потанцевать и бесцеремонно заглядывал в декольте. Я, естественно, злилась и снова пила. Хотя надо признать злилась я вовсе не на него, мне плевать на подобных уродов. Злилась я на своего Спилберга, который за это время ни разу не взглянул в мою сторону. Так, незаметно превысив допустимую норму, я потеряла контроль. Дело в том, что даже незначительное алкогольное опьянение в сочетании с экстремальной ситуацией действует на мой организм убийственным образом. Тело перестает подчиняться сознанию, да и сознание, скажем прямо, мутнеет и наливается кровью, как глаз бешеного быка на корриде. Не знаю, выглядело ли это сексуально, но, услышав румбу, я решительно сбросила туфли, угодив одним из них прямо в лысину навязчивого ухажера, и ринулась танцевать. Это было последним, что мне удалось запомнить. Дальше — провал. Черная дыра с обрывками ускользающей реальности: белая раковина, мощная струя воды, брызги мелкой пыли в лицо. Меня мутит. Чей-то голос сообщает: «Сейчас мы тебя умоем, держись…» И снова провал.
Проснувшись, я увидела высокое окно с незнакомыми шторами в клетку, большое зеркало напротив, а в нем – лежащую в чужой постели растрепанную рыжую девицу. Пару секунд соображала кто это. Для уверенности подняла руку. Ага, все-таки я… Голова гудела, в ушах стоял шум морского прибоя в лунную ночь. Я с трудом поднялась и с удивлением обнаружила на себе мужскую пижаму. Попыталась вспомнить вчерашний вечер. Безрезультатно. Из коридора донесся запах кофе, чьи-то шаги и звон посуды. Я осторожно сползла с постели и на цыпочках пошла на запах. В кухне у плиты стоял Андрей. Увидев меня, улыбнулся.
— Через пять минут будем завтракать.
— Ты? То есть… вы?
Он посмотрел на меня насмешливо.
— Ну, после того, что между нами было, можно и на «ты».
— А между нами что-то было? – похолодела я.
— Шучу.
Он ловко подбросил блин на сковородке, тот сделал изящный пируэт и приземлился, вписавшись в круг с геометрической точностью.
— А как я вообще здесь оказалась?
— Очень просто. Маша пыталась увести тебя домой, но ты заявила, что будешь ночевать только у меня. Дралась и требовала «Оскара» за главную роль.
Кровь немедленно прилила к моим щекам.
— Вообще-то я редко пью…
— Понятно.
— Нет, правда! Поэтому ничего и не помню. И что было потом?
— Ничего особенного. Мы приехали домой, и ты долго общалась с раковиной. А в перерывах требовала, чтобы я признал твою сексуальность. Я признал. Потом умыл тебя, переодел и уложил спать.
— Все?
— Все.
— Пойду, повешусь…
— Замри! – сказал вдруг Андрей, — Не двигайся. Так хорошо падает свет…
Он медленно склонил голову вправо, затем влево, как будто видел меня впервые.
— Ой, не смотри, пожалуйста, — смутилась я, — с утра все женщины – царевны лягушки. Причем, до превращения…
— Бред.
Андрей сложил ладони «кадром», прищурился:
— Солнце в волосах, на носу веснушки, а на щеках пушок… Нежный такой, как у младенца.
— Скажи еще, что я сексуальна в этой пижаме.
— Очень. Все. Решено! Так и будем снимать. Без грима, — воодушевленно заявил он.
— Снимать?
— Ну да! Сегодня после обеда. Надеюсь, у тебя нет планов на сегодняшний вечер?
Лерка права, мужчины – существа странные и нелогичные…
