Чужая жизнь

Сюрприз

Существует тридцать три способа почувствовать себя несчастной. Я нашла тридцать четвертый. Все началось со звонка.

— Есть шанс поработать! – оптимистично сказала трубка голосом Карповской. Карповская – редактор «Новых лиц» — журнала, для которого я периодически крапаю интервью со свежеиспеченными звездами.
— Кто на этот раз?
— Елена Бортник, слышала о такой?
— Может быть, не помню…
— Елена Бортник! – возмутилась трубка, — Наша теннисистка! На прошлой неделе по рейтингу WTA вошла в сотню лучших. Ты вроде тоже когда-то теннисом занималась…
— Ну, это было давно, еще в детстве.
— Она, кстати, твоя ровесница.
— Почему – кстати?
— Потому что в теннисе тридцать лет — уже почтенный возраст, сама знаешь, а значит, есть на чем строить интервью. Боролось, дерзала, рвалась вперед и добилась таки своего! – бодрым речитативом проговорила редакторша, — Короче. Даю тебе восемь полос. Записывай телефон…
Вечером того же дня я ехала на встречу в загородный поселок, туда, где в окружении соснового леса чистейшим воздухом дышали большие трехэтажные особняки. Как водится, с бассейнами, зелеными лужайками и вычурными альпийскими горками. Сама мечтаю о таком доме. Выходишь утром на крылечко, потягиваешься, и босиком по мокрой от росы травке в бассейн! А еще лучше – в собственное озеро. После — чаю горячего с медом и орехами. Сидишь в гамаке, пьешь его маленькими глоточками, а вокруг птицы поют и ни души. Соседи разъехались по делам, а ты лениво раскачиваешься, книжку какую-нибудь приятную читаешь – красота! Живут же люди…
Моя старенькая «шкода» чихнула и, звякнув чем-то таинственным под капотом, (чем – до сих пор загадка даже для профессионалов ТО) уперлась в высокие небесно-голубые ворота. Сантиметров пять не хватило для страстного «поцелуя». Ворота тут же разъехались, и навстречу мне вышла стройная высокая девушка в белом спортивном костюме. Щурясь на солнце, приложила «козырьком» ладонь ко лбу и расплылась в широкой улыбке:
— Динка! Ты!?
Я подошла ближе. Что-то знакомое угадывалось в ямочках на щеках, в высоких скулах и дерзком разлете бровей.
— Ленка!? Ты же раньше Лепешкиной была. Замуж вышла?
— Почти! — засмеялась она, — Думаем под Рождество расписаться. Его зовут Артуром. Артур Ремизов. Красиво, правда? А, Бортник — это мамина фамилия. Лепешкина для карьеры – не звучит. Тем более, родители развелись. Точнее, отец нас бросил. Считай, что я ему отомстила. Как же я рада тебя видеть, Динка!
Выдав все это на одном дыхании, Ленка смела меня охапку и чуть не задушила в своих не по-девичьи крепких объятиях.
Большой теннис, слава и Леша Смеляков
Это было… страшно сказать – двадцать четыре года назад. Папа привел меня к своему другу Максиму Петровичу – тренеру по теннису. Привел и произнес примерно следующее: «У ребенка переизбыток энергии. Направь ее в мирное русло» Максим Петрович – тогда еще совсем молодой человек, казавшийся мне великаном, посмотрел на меня с интересом и спросил папу: «А почему она такая рыжая?» «В прадеда», — коротко ответил тот. Потом подумал и задал даже на мой шестилетний взгляд глупый вопрос: «А что, это как-то может помешать?» Они стояли и разговаривали так, словно были одни. Помню, меня это сильно возмутило, и я потребовала: «Дайте мне уже, наконец, ракетку!» Папа улыбнулся и кивнул Максиму Петровичу: «Характером она тоже в прадеда…»
А потом я увидела Ленку. Ямочки на щеках, высокие скулы, дерзкий разлет бровей… Она уже занималась неделю и вела себя так, будто недавно выиграла Уимблдон. Но Максим Петрович был ей недоволен. Он просил Ленкиных родителей не закармливать дочь, говорил о лишнем весе и конституции, благодаря чему я долго думала, что в основном законе государства четко прописано кому сколько есть. Ленка же всегда была голодной и, прячась в раздевалке, хрустела вафлями, которых могла слопать килограмма два в один присест. При этом она язвительно подтрунивала над остальными и давала всем обидные прозвища. Но мы все-таки подружились. После тренировок нас двоих забирал Ленкин папа –толстый, лысый и очень веселый. Он сокрушался по поводу моего птичьего веса, в связи с чем подкармливал меня мороженым со сливками. Ленке же доставалась тертая морковка. Но когда мы оставались одни, я великодушно делилась с подругой, получая взамен ее благодарные взгляды.
Через три года Максим Петрович сказал моему отцу: «У твоей пигалицы настоящий талант. Советую подумать о профессиональной карьере» Но как раз в это время я влюбилась в Лешу Смелякова из четвертого «А» — голубоглазого блондина с ангельским голосом, которым он по вторникам и пятницам душевно выводил: «В юном месяце апреле, в старом парке тает снег…» Леша был несменным солистом нашего школьного хора. Разумеется, я тут же решила петь, и пошла на прослушивание. Мария Альбертовна – художественный руководитель нашего хора с неподдельным интересом прослушала две песни — «Эх, Маруся, нам ли быть в печали» и «Давай закурим, товарищ, по одной», которым в свое время меня научил дед, выдержала драматическую паузу и, к величайшему удивлению, вписала мою фамилию в толстую красную тетрадь. Дело в том, что со слухом я никогда не дружила, уверенно и громко фальшивила, сбивая с толку поющих рядом. В общем, была противопоказана хору, как ангине мороженое. Позже я узнала, что Мария Альбертовна взяла меня для симметрии. Она считала себя эстетически развитой женщиной и заботилась не только о звуковой, но и визуальной картинке. Как оказалось, в хоре уже была одна рыжая девочка. Нас поставили по краям. Когда начиналась песня, Мария Альбертовна ласково смотрела на меня и тихонечко прикладывала палец к губам. Но мне и без этого петь не очень-то хотелось про серых заек, веселых утят и неуклюжих прохожих, бегущих по лужам к тому времени уже два десятка лет. Главным достижением этой комбинации было общение с Лешей, а оно складывалось наилучшим образом. Он провожал меня домой, нес портфель и всю дорогу своим ангельским голосом рассказывал о жизни и творчестве уникального мальчика по имени Робертино Лоретти. Само собой, ни о каком теннисе думать я больше не могла. Просто потеряла к нему интерес.
— Ты пойми, доченька, — расстраивался папа, — Такой талант, как у тебя, раз на тысячу случается. Жалеть же будешь, когда вырастешь…
— Не буду. Я решила певицей стать.
Папа только пожимал плечами. Один раз не выдержал и попросил ему спеть. Болезненно морщась, выслушал полкуплета, сказал, что у него нет слов, махнул рукой и закрылся в своем кабинете. Максим Петрович приходил к нам трижды. Как-то даже напился вместе с папой и, комично размахивая соленым огурцом на вилке, говорил об упущенных возможностях, о том, как сам однажды не пошел в мореходное училище и вот теперь вынужден учить всяких рыжих дурочек махать ракетками. Потом они, задушено прильнув друг к другу лбами, пели о крейсере «Варяге», а я хихикала, глядя на это из соседней комнаты. Я чувствовала себя абсолютно счастливой. И дело было даже не в Леше, который к тому часу мне порядком поднадоел. Бремя будущей звезды больше не лежало на моих хрупких плечах. Оно действительно тяготило меня. Страх не оправдать чьих-то надежд давил и мешал жить.
А Ленка Лепешкина теннис не бросила. Наоборот, она стала заниматься с утроенной энергией. Как будто почувствовала второе дыхание в связи с открывшейся вакансией. Тогда это мне показалось смешным. Ведь мое присутствие или отсутствие ни коим образом не решало вопроса ее способностей. Тем не менее, она пахала как вол. Вскоре наши интересы совсем разошлись, а вместе с ними и дороги. После хора я подалась в художественную студию, затем на балет, занималась акробатикой, дзюдо и дайвингом, латиноамериканскими танцами и скалолазанием… В результате стала журналисткой и вот теперь сидела в огромной комнате с камином и брала интервью у своей некогда лучшей подруги детства.

Рита и Римма
— Ты наш разговор на диктофон записывать будешь? – спросила Ленка.
— Ну да. Потом расшифрую.
— А можно мне свой голос послушать?
— Конечно.
— Тогда включай. Нет, подожди! Сейчас. Надо же придумать, что говорить… Все. Давай!
Я нажала кнопку записи. Ленка выпрямилась, прокашлялась и сказала:
— Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять.
— Ну, ты и дурочка, — засмеялась я.
— Давай же, включай!
Мы прослушали запись, и Ленка осталась недовольна своим голосом.
— Столько раз давала разные интервью, — сказала она, — А все время стеснялась попросить послушать… Телевизор – не то. Там голос почти не меняется…
— А я ведь ничего о тебе не слыхала, — призналась я.
— Не удивительно, — отмахнулась Ленка, — Я долго в Италии жила. У меня в Милане свой дом…
— А этот?
— И этот тоже мой. А еще есть домик в Болгарии, под Варной. Папа смеется, говорит, что я маньяк с болезненной страстью к недвижимости. А у меня и к движимости тоже страсть – три машины. Обожаю скорость!
Ленка улыбалась и смотрела на меня чуть свысока. Все ее естество как бы светилось изнутри и торжествовало. Мне стало неуютно и грустно.
— Ну, а ты как живешь? – спросила она с несколько преувеличенным интересом.
— Нормально живу.
— Работаешь в «Новых лицах»?
— Нет. Я свободный журналист. Работаю когда хочу и где хочу.
— Понятно, — кивнула Ленка, — Тогда начнем?
И она, не упуская малейших подробностей, поведала мне о своей увлекательной и яркой жизни, о странах, в которых ей довелось побывать, о шумных вечеринках, о поклонниках… Я смотрела на нее и думала: а ведь это могла быть моя жизнь. И, скорее всего, она оказалась бы еще ярче, если верить Максиму Петровичу. Упущенные возможности… А может быть, это судьба?
Когда-то бабуля рассказала мне такую историю. По материнской линии у нее было две троюродные сестры близняшки – Рита и Римма. Обе умницы и писаные красавицы. Значительно старше ее. Они пережили войну. Одна до сих пор обитает где-то во Франции. Вторая десять лет назад умерла в глухом белорусском селе. А было так. Во время оккупации немцы составами угоняли наших девушек в Германию, которой срочно требовалась молодая рабочая сила. Рите и Римме в то время исполнилось по пятнадцать лет. Их мама – двоюродная тетка моей бабушки умерла еще до войны, отец ушел на фронт. Сестры прятались в погребе, но их наши. И вот, когда набитые людьми составы двигались через Белоруссию, Рита стала уговаривать сестру бежать. Неизвестность пугала обеих, но Римму, видимо меньше. Поэтому первая, улучив подходящий момент, выпрыгнула из набирающего скорость поезда, а вторая побоялась сделать это. Уже в Германии на исходе войны Римма встретила молоденького французского лейтенанта Поля из войск союзников. Между ними, как пишут в книгах, вспыхнула большая любовь, которая была оформлена законным браком уже во Франции. Многочисленные родственники Поля тепло приняли Римму в свою семью, и даже помогали ей искать сестру Риту, но все безуспешно. Вскоре у молодых родился сын Пьер, которого Римма ласково называла Петенькой. Поль, экономист по образованию, торговал кожей, открыл в Марселе свой магазинчик, затем целую фабрику. Римма выучилась на конструктора, занялась дизайном сумок. Их бизнес пошел в гору, и вскоре семейство Бенуа стало едва ли не одним из самых богатых во Франции. Рита в это время тоже вышла замуж за лучшего тракториста района – Мишу Козлова. Они жили в небольшом селе, молодая жена работала дояркой на ферме, получала почетные грамоты и периодически рожала детей. Всего их было семеро – пять дочерей и два сына. Все они осели неподалеку, произвели на свет собственное потомство – моих уже совсем сложно сказать сколькоюродных братьев и сестер. А через пятьдесят лет после разлуки Римме все же удалось разыскать Риту. Они встретились на своей родине в Украине, и этот торжественный момент снимало телевидение. Две хрупкие женщины сжимали друг друга в объятиях и плакали навзрыд как дети. Рита выглядела совсем старушкой — обветренное на солнце лицо с сеткой глубоких морщин, седые волосы под платочком, жилистые натруженные руки. Римму же было можно принять за ее дочь. Стройная, в элегантном костюмчике, шляпке и перчатках она произвела настоящий фурор среди родственников сестры. Римма купила Рите кучу красивых модных вещей, которые та вряд ли потом надела, дала денег на ремонт дома и новую мебель, одарила всех своих многочисленных племянников и внуков… Вспоминая эту историю, моя бабушка обычно вздыхала: «Близнецы, а какая разная судьба. Вот и пойми, где найдешь, где потеряешь…»
Я слушала Ленку и все отчетливее чувствовала себя бедной родственницей.
— Ну, а ты как, замуж вышла? – закончив свой рассказ, спросила она.
— Нет, — улыбнулась я.
— А есть кто-нибудь?
— Да. Его зовут Егором. Он фотограф.
— Понятно… А мой – бизнесмен. Торгует компьютерами. У него своя компания.
— Понятно…
Мы помолчали.
— Когда к тебе лучше прислать фотографа? – спросила я.
— Это жениха твоего, что ли? – оживилась Ленка, — Вы в паре работаете, да?
Мне стало очень неприятно.
— Егор – известный фотохудожник, — сказала я, с трудом сдерживая раздражение, — Его фамилия Зимин, может быть, слышала?
Ленка покачала головой.
— А к тебе приедет фотограф редакционный.
— Знаешь, — улыбнулась она, — А приезжай к нам в субботу вместе со своим женихом. Мы устраиваем вечеринку в честь помолвки. Съедутся все звезды. Будет весело. И фотографа редакционного захвати. Может получиться хорошая репортажная съемка.
— Спасибо. Но я могу быть занята в субботу…
— Перестань! Двадцать лет ведь не виделись. И потом, тебе, как профессиональному журналисту могут быть полезны новые знакомства. Вдруг кого еще для интервью присмотришь. Я помогу…
Это был удар ниже пояса. Сохраняя лицо, я попрощалась с Ленкой у ворот, села в свою «старушку» и, фыркнув на страте, тронулась с места. «Только не заглохни, пожалуйста. Только не заглохни!» — шептала машине. Подруга весело махала мне вслед.

Возвращение в детство
Оставшийся вечер я провела в ужасном настроении. Разругалась с домашними и, запершись в спальне, читала какой-то глупый детектив. Впрочем, его нехитрый смысл так и не смог пробиться сквозь роящиеся в голове мысли. «Ну, как же так? — думала я, — У нас был один старт. Я могла сделать фантастический рывок, но не сделала его. А Ленка, которая никогда отличалась талантом, достигла успеха. Как там говорила Карповская: «Боролось, дерзала, рвалась вперед и добилась таки своего».
Утром следующего дня я отправилась в свою теннисную школу. Благо там открылись платные корты. Как убийцу влечет на место преступления, так и меня неудержимо тянуло туда, где в детстве я упустила, а еще точнее — убила свои возможности. Решив размяться для начала, стала стучать мячом о стенку. Руки вспомнили все. Не зря говорят, память физических действий живет в нас до самой смерти. Каждый раз, отправляя мяч в стену, мысленно представляла себе Ленку. Воображаемая подруга пропускала подачи и растерянно металась по корту. Я лупила по мячу все сильнее, и мне становилось легче.
— Если хочешь кого-нибудь убить, иди на стрельбища, — услышала я за спиной знакомый голос.
Передо мной стоял Максим Петрович. Он немного поправился, возмужал и поседел.
— Вы? – растерялась я, — А как же школа?
— Стоит школа, что ей сделается? — улыбнулся тренер, — А здесь я подрабатываю. Учу чайников ракеткой махать. А, ты какими судьбами?
Не знаю почему, но я рассказала ему все. О Ленке, о Егоре, о своей работе и даже о троюродных бабках Рите и Римме.
— Глупая ты рыжая дурочка, — засмеялся Максим Петрович, — Каждый проживает свою жизнь так, как хочет.
— Да неужели? И неудачники тоже? И бомжи?
— И неудачники, и бомжи… Тебе не нужен был теннис, и ты бросила его. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что тенниса тебе оказалось мало. Ты хотела попробовать все и попробовала. Разве у тебя было плохое детство?
— Хорошее. Но речь идет о настоящем.
— И что? Ты теперь несчастлива?
Я задумалась.
— Но ведь вы тоже жалели об упущенных возможностях. О том, что не пошли в мореходное училище.
Максим Петрович покачал головой.
— Глупости все это. Я живу так как хочу. А на чужую жизнь не смотри. В каждой избушке – свои погремушки… И кто тебе сказал, что Римма была счастливее Риты? А на вечеринку к Лепешкиной сходи. Будь выше бабского тщеславия. Держи хвост пистолетом, рыжая! У тебя все еще впереди.
И я пошла. Вернее, поехала. Помыла машину, надела свое лучшее платье, красиво уложила волосы и явилась в Ленкин дом с гордо поднятой головой. Двор кишел гостями. Действительно было много звезд. По зеленой лужайке между нарядными столиками сновали официанты — бойко разносили выпивку и закуски. Играла музыка, звучал смех. Подруга была уже немного подшофе и отчего-то грустила. Увидев меня, неподдельно обрадовалась, обняла.
— Динка? Я так рада, что ты пришла. Идем, выпьем!
Захватив со стола бутылку вина с бокалами, мы отправились в дальнюю беседку.
— А где твой Егор? – спросила она.
— На съемках. А твой Артур?
Ленка вздохнула.
— Он не приехал. Срочные дела… Ты знаешь, я думаю, у него кто-то есть.
— Брось.
— Нет, правда. Однажды я позвонила и услышала женский голос. Артур тут же выкрутился, сказал – телевизор. Но я-то не школьница какая-нибудь, меня не обманешь. Ладно, давай, за встречу!
Мы чокнулись и выпили. Повисла длинная пауза, и я хотела уже предложить отправиться к гостям, как вдруг подруга сказала.
— А я ведь тебе завидую, Динка. Ты всегда была лучшей. Лучше меня играла, лучше двигалась, лучше выглядела… Ты и сейчас красавица. Мне так хотелось быть похожей на тебя, превзойти, утереть нос… Чтобы однажды встретиться и показать чего я достигла…
На ее глазах блеснули слезы.
— Ты очень многого достигла, — сказала я.
— Перестань. Думаешь, я хоть один час чувствовала себя свободной? Нет. Я никогда не была первой. Всегда находились более сильные и молодые. Я рвалась из кожи, тренировалась как проклятая до судорог и головокружения. То, что тебе далось бы за день, мне приходилось отрабатывать неделями. Я кровью и потом добивалась каждой маленькой победы. Теннис сожрал мою жизнь и не подавился. Три дома… Да, три дома, а кому они нужны?! И возраст? То, что я вошла в сотню лучших – редкая удача. Наверное Бог сочувственно посмотрел сверху и подумал: надо бы помочь бедняге бесталанной, старается все-таки… Вот попрут меня из тенниса юные и длинноногие, что делать буду – ума не приложу? А ты всегда жила так, как хотела. Занималась, чем хотела, и ни от кого не зависела…
— Ленка, дурочка ты моя, — улыбнулась я и обняла подругу.
— Ты прости меня за прошлую нашу встречу, — всхлипнула она, — Я вела себя, как самодовольная идиотка…
— Прощаю. Я о тебе такую статью напишу, все ахнут, хочешь? Только не плачь…

У каждого своя судьба,

У каждого своя дорога,

Людей равнять никак нельзя

Судьба дана тебе от бога.

Пусть повезет в семье иному,

Другой в карьере видит взлет.

У каждого своя дорога

И не завидуй пусть идет.

Сегодня, может, потеряет,

А завтра, может быть, найдет.

Пусть лиш надежды не теряет,

И постоянно счастья ждет.

Оно прийдет, в том нет сомненья,

Пусть маленькое, но твое.

Прийми его без сожаленья.

Лелей, храни, расти его.

Не слушай чуждых нареканий,

Храни от зависти и бед.

Другой имеет лишь желанья.

Гора желаний — счастья нет.

А ты свое не трать задаром,

Побереги, погодь чуток,

Когда оно цветком нежданным

Распустится, как лепесток.

Уйдут на задниий план страданья,

Былых годов нестройный бег.

Мы созданы для созиданья.

Без созиданья счастья нет.