Зарисовка 34.
Утро было дождливым и серым, как это и должно быть осенью. Я открыла глаза, посмотрела в окно напротив и в голову пришли стандартные осенние мысли: «Как же скучно жить. Ничего не происходит. Сопливая погода и тоскливое настроение. А главное – осенью и нечего ждать. Ну что может произойти осенью? Это же не весна и не лето, полное надежд ». Очень не хотелось выбираться из теплой постели, но горн, звучащий с утра в моей голове еще со времен пионерских лагерей, пропел: «Подъем!»
В ванной я долго смотрела в глаза своему отражению, уговаривая сущность, которая живет внутри меня с незапамятных времен, помочь не уходить в уныние и скуку. Наконец глаза заблестели и внутренний бесенок, подмигнув и щелкнув хвостом, сказал: «Ну, хорошо, пошли жить!» С этими мыслями я оделась во что-то яркое, продираясь через желание стать незаметной, собрала тело во что-то подвижное и, подбадривая себя, двинулась в новый день.
Вначале на меня упала птица. Хотя нет. Стоит начать не так. Вначале на меня упала какая-то фигня. Я как раз села в электричку, долго выбирая место. От этого зависят все сорок минут путешествия. Если сядешь случайно с бомжом или мужчиной «после вчерашнего», то будешь задыхаться от удушливого запаха всю дорогу. А запахи для меня важны. В итоге выбор остановился на прилично одетой женщине, которая спала на руке, облокотившись на окно. Я достала книгу, положив её на сумку, которая уютно расположилась на моих коленях, воткнула наушники с музыкой и с предвкушением углубилась в чтение под волшебную музыку Тирсона.
Вот тут-то на меня и упала эта фигня. Прямо на книгу. В первое мгновение я подумала, что это нашествие «Чужих». Что-то большое, трескучее, с огромными зелеными крыльями, похожее на гигантскую личинку, билось мне в грудную клетку. Я настолько обалдела, что даже проглотила матерное слово, которое громко и отчетливо родилось в моей голове. Потом сознание в панике начало идентифицировать происходящее. Крылья… Машет… Клюв… Пластик… Узор… Я подняла глаза и увидела бегущего с противоположной стороны вагона лотошника, торгующего детскими игрушками. Картинка сложилась. На меня упала заводная птица, которую демонстрировал продавец и каким-то образом выпустил из рук. Она пролетела через весь вагон и приземлилась прямиком ко мне в руки. Весь этот абсурд рассмешил меня. Когда испуганный повелитель птиц добежал до моего места, я уже смеялась в полный голос, как и люди, которые меня окружали.
От этого смеха проснулась женщина, сидевшая у окна. Она начала возиться, не поднимая головы с руки, и от нее повеяло запахом свежевыпитой водки. Именно свежевыпитой, а не перегаром. Я хорошо знаю разницу в этих запахах и это даже хуже, чем «после вчерашнего». «Вот, — подумала я, — выбирала, выбирала и»… Но додумать эту мысль я не успела, так как женщина начала рыдать. Тихо, трясясь всем телом, но истошно, с остановкой дыхания и хриплым подвыванием.
У нас в социуме не принято плакать. Меня всегда удивляло, какое острое чувство вины и стыда охватывает меня или других людей, когда прилюдно наворачиваются слезы. Начинаешь извиняться, останавливаешь разговор, чтобы собраться, оглядываешься – не заметил ли кто. Есть ощущение, что ты делаешь что-то постыдное, что унижает тебя и причиняет неудобство окружающим. Мы не плачем сами, нас раздражают плачущие дети, мы теряемся, когда рядом с нами плачет взрослый человек. Мы — поколение болванчиков в масках, изображающих в лучшем случае радость, а в худшем — равнодушие.
Я понимала, что у женщины что-то происходит, но это неловкое ощущение от нахождения рядом с плачущим человеком парализовало меня, и разум быстро стал объяснять: «Ну, выпил человек… Какое тебе дело до ее пьяных слез? Оставь ее в покое. Не вмешивайся!» Как только я это подумала, женщина сделала глубокий выдох в рыдании, затихла, начала биться в конвульсиях и стала заваливаться на меня, явно в отключке. В панике я стала отодвигаться на край сиденья и посмотрела на людей рядом. Все сидели с равнодушными лицами, словно ничего не происходит и их это не касается. Ага, значит, я не одна так веду себя в шоке. Ясно было, что ситуация для меня. Заказывали события? Получите, распишитесь!
Она упала головой к моим коленям, уронив сумку и телефон, который сжимала в руке, полежала секунд тридцать, за которые в моей голове пронеслось: «Умирает… Нитроглицерин… Что я там читала про инсульт?.. Девять один один… Ноль три… Кнопка вызова машиниста… Пульс… Где находится пульс?»… Потом женщина зашевелилась и стала рукой тянуться к моим коленям, явно что-то ища. Я взяла ее ладошку, холодную, с увядающей кожей, и твердо зафиксировала в своих руках. Она полежала еще немного. Потом открыла глаза и поднялась. Осмотрелась и опять начала рыдать, но уже по-бабьи — в голос, с завываниями.
У меня родились мысли, что ее надо вытягивать из омута горя, возвращая в «здесь и сейчас», переключая на какие-то обыденные вещи. «Это Ваш телефон, уберите его в сумку, а то вы его потеряете!» — громко и отчетливо сказала я, пытаясь захватить ее взгляд. Я повторила это несколько раз, прежде чем она услышала меня. Сфокусировала взгляд на мне, потом на телефоне. Взяла в руку, начала озираться, ища сумку. «Вот Ваша сумка, откройте ее и положите туда телефон!» Рыдания стихли. Она открыла сумку, убрала в нее телефон. «Вы куда едете?» — «На вокзал». — « Что у Вас случилось?» — «У меня внучка умерла»… Дальше она что-то говорила про маленький гробик, про реанимацию, про полуторамесячную внучку, про свою дочку, которая может этого не пережить. Она всхлипывала, как ребенок, который рассказывает бессвязно, но очень хочет, чтобы его поняли. Окружающие люди очнулись от шока, начали давать ей какие-то таблетки под язык и советы, что ее надо проводить. Все, кто раньше смеялся вместе со мной над птицей, сейчас плакали. И совсем не стеснялись этого.
Я проводила ее, посадив в метро на поезд, который ехал к ее конечному пункту. Убедилась, что она в норме и может идти. «Вы сейчас очень нужны дочери…» — сказала я ей на прощание.
Плача и раздумывая над превратностями судьбы, я зашла в свой вагон метро и мне предстала картина маслом. Женщина, с фигурой «кубик», огромная, занимающая два места из трех, величественно спала. На фигуре была голова с раскрашенным под маску лицом: синие, розовые и черные стрелки, увеличивающие линию глаз вдвое, накладные ресницы и бордовые губы. Стрижка у нее была, как у байкера – короткая сверху, с длинными патлами внизу. Рядом с ней стоял зачехленный контрабас. А на коленях так же величественно, под стать хозяйке, спал белый пудель. На голове собаки был выстрижен ирокез, выкрашенный в красный цвет. Кисточка на хвосте тоже была красная. Самое удивительное, что люди вокруг них сидели с таким равнодушным видом, словно таких персонажей они видят каждый день. Их это не касалось. Я же не удержалась и начала смеяться. Наверное, это тоже было неприлично, как и плакать на людях, но зрелище было настолько абсурдным и забавным, что мой внутренний ребенок, не успев высушить слезы, схватился за животик и стал прыгать с ноги на ногу, хохоча и указывая пальцем на этот персонаж. Внешне это выразилось просто в тихом, чуть сдерживаемом смехе. Люди вокруг тоже стали улыбаться, косясь на источник моего веселья.
Уже спеша по своим делам, я думала о том, что всегда в мире что-то происходит. Что скука — удел тех, кто живет в позиции «меня это не касается». И жизнь отвечает: «Да!» И перестает их касаться. Я поняла: если мне скучно, это я отстранилась от мира, а не мир перестал приносить события. Всего за час жизнь показала мне, насколько все переплетено в этой реальности. Смех и веселье, горе, боль и слезы – все идет совсем рядом, рука об руку, заканчиваясь и начинаясь одновременно. И кто сказал, что одно лучше другого? Это наши чувства, наши события, наше настоящее. Надо просто видеть. Надо не бояться жить.
божечки как же я люблю наблюдать всё вокруг, и собирать для себя в голове вот такие вот персонажи, мне иногда кажется что у меня по всей голове 8 глаз и что- то в этом же роде ушей :)) анализирую, делаю выводы, да и просто удивляюсь.
Вот из последнего- явный пример того лица с которым ни в коем случае нельзя встречать с работы мужа своего и проживать с ним день за днём если вы хотите счастливой жизни
интересно..