Дни сменяли друг друга. С наступлением весны начала оживать природа: на улице заметно начинало пригревать солнце, деревья начинали окрашиваться в зеленый цвет. Все вокруг сверкало и переливалось. Моя любовь к Петру также набирала все больший цвет. Это был уже не стыдливый розово-голубой цвет, а скорее цикломеновый с желтыми прожилками.
Наступил период сдачи зачетов и выпускных экзаменов, которые я успешно сдала. Я была этому факту безмерно рада, но мысль о грядущем лете болью отдавалась внутри. Я понимала, что лето будет периодом разлуки для нас с ним, долгим и безрадостным. Я не знала, что мне такое предпринять, чтобы впечатления хватило на все летние каникулы. Я уже добилась значительных успехов в нашем с ним общении: каждый день, внимая ему, вступая с ним в диалог, стараясь предугадать простые его желания, я медленно, но верно уменьшала разрыв между нами. Я становилась к нему ближе. Было видно, что он ко мне привязался, что ему хорошо в моем обществе, что в аудитории он всегда ищет глазами меня. Однако этого было мало.
Нужна была вспышка, какой-то умопомрачительный разряд. Необходимо было его очаровать. Вопрос: как? Особых денег на роскошный наряд у нас не было, да и понятие роскоши в то время у меня было своеобразным: чем короче и больше блесток, тем лучше. Полная безвкусица, которую, разумеется, моя мама не допустила бы. К выпускному вечеру мне был куплен очаровательный костюм: черная юбка и цикломенового цвета пиджак. Я была в восторге тогда. Но этого было мало. И я решилась на кардинальный шаг. Я настояла на том, чтобы накануне выпускного вечера мне отрезали косу. Надо ли объяснять, что мои родители были против категорически. Однако я настояла на своем. Помню, как мама, подрезав мне волосы чуть ниже плеч, сказала: «Теперь ты как все!». Папа, взглянув на меня, чертыхнулся и вышел. Я, сдерживая слезы, пошла в ванную. В целом мне понравилось, уж больно мне осточертела за все эти годы коса, но слова мамы заставили меня усомниться в своей привлекательности. «А вдруг ему не понравится?» — и от этой мысли я разрыдалась.
Вечером мама подошла ко мне и предложила сделать кудри. Она накрутила мне бигуди, и я легла с ними спать. Было очень непривычно, но волнение практически свалило меня с ног.
Утром я еще с походила с бигудями, чтобы лучше волосы завились. Позже мама сняла их с моих волос и расчесала. Я не могла глаз от себя отвести. Я была обворожительна. Мое настроение значительно улучшилось после вчерашнего, и я осознала, что не могу не понравиться ему. Некоторое время спустя мама сделала мне легкий макияж и даже накрасила губы красной помадой. Я оделась, и мы отправились в школу на торжественную часть. Я была вне себя от счастья.
На вручении аттестатов я очень переживала. Мне самой нравилась моя новая прическа, да и одноклассники все одобрили, но я волновалась, что ему может не понравиться. В голове так и звучали слова мамы: «Теперь ты как все!». Глупость, я понимаю, но я не могла их не вспоминать. Мне приходили мысли, что ему нравятся девушки с длинными волосами, что раз у меня нет длинных волос, то я разонравлюсь. «Ты чего такая дерганая?» — спросила сидящая со мной Маринка. «Я переживаю, что Петру может моя прическа не понравиться», — ответила я. «Не дрейфь. Понравится. Правда, тебе так лучше, чем с косой», — говорила Маришка, — «А ты видела какие красивые Оля Бичева и Ксюша Исхач?». «Нет, не видела», — сказала я. «Обернись. Они за нами». Я обернулась. Сзади нас сидели Оля Бичева, Ксюша Исхова, Наташа Пряжева и Ира Макова. 4 закадычные подружки. «Оля, ты накрашена?» — не смогла я сдержать своего восклицания. Я была удивлена, потому что она никогда не красилась, а сегодня у нее были очень ярко подведены глаза и подкрашены губы. Мне понравилось, если честно, но был небольшой перебор в косметике. Платье было на ней очень простенькое, не нарядное. Оля ничего не ответила, а просто посмотрела на меня и слегка улыбнулась. Как обычно, от ее улыбки веяло высокомерием. «Ну да, как видишь. Ты же тоже накрашена», — ответила за нее Ксюша. У Ксюши просто были накрашены глаза, совсем слегка, и одета она была в скромный сарафан-платье. Оля и Ксюша были конкурентками мне по учебе, поэтому мы немного друг друга недолюбливали. «А ты сама красилась?» — уточнила я у Оли. «Мама помогала», — ответила Оля. «Тебе так больше идет», — заметила Наташа, намекая мне на прическу. «Спасибо», — сказала я и отвернулась.
Как сейчас помню, в комиссии, выдававшей аттестаты, присутствовали: Петр Алексеевич, Татьяна Владимировна, Анаит Артемьевна (наш директор), Ирина Валерьевна (наш будущий учитель истории), Людмила Алексеевна. Сами аттестаты вручала Татьяна Владимировна. Нас было четыре 9-ых класса, примерно по 30 человек в каждом, но отличников и хорошистов вызывали раньше. Соответственно я была в первых рядах.
Помню, как Татьяна Владимировна произнесла: «Скворцова Екатерина Ивановна», как я поспешила к комиссии за аттестатом. Все мне хлопали. Я была счастлива. Ставя роспись о получении, Петр оказался позади меня. У меня сохранилась фотография с того дня, когда в момент моей росписи он смотрит на меня, а если точнее – на мои волосы. Смотрит немного удивленно. Я еще долгое время потом, вглядываясь в фотографию, пыталась понять, у него в глазах больше одобрения или разочарования.
После торжественной части большинство родителей забрало документы у своих детей и ушло по домам. Моя мама тоже ушла. Начинался наш личный праздник с дискотекой. Сначала у нас было застолье в классе с различными конкурсами и играми. Чуть позже началась дискотека, на которую мы сразу же все поспешили.
Спускаясь с девчонками по лестнице, чтобы пойти в актовый зал, я увидела Петра Алексеевича. Мне вдруг так захотелось иметь с ним совместную фотографию, что я схватила Наташу за руку и прошептала: «Смотри: он. Я хочу с ним сфотографироваться. Помоги мне, пожалуйста». Наташа не растерялась, и, подойдя к Петру Алексеевичу сказала: «Петр Алексеевич, а можно Вас сфотографировать?». «Меня? Зачем меня-то? Давайте лучше я вас», — удивленно проговорил он. Я стояла немного в стороне вся красная. «Ну, Петр Алексеевич…», — жалобно проговорила она. «Ну давайте», — улыбнулся он, — «Где мне лучше встать?». «Это не важно. Давайте здесь», — сказала Наташа, — «Катя, и ты давай становись». Я встала рядом с ним. Сердце безумно колотилось. Наташа не успела нас сфотографировать, так как в этот момент Петр обратился к проходившему учителю правоведения: «Аркадий Борисович, а сфотографируйте меня с девочками!». Аркадий Борисович внимательно на всех посмотрел и широко улыбаясь, сказал: «Разумеется. Давайте Ваш аппарат». Наташа передала свой фотоаппарат Аркадию Борисовичу и встала рядом с Петром так, что он оказался между нами с ней. Так появился еще один мною любимый снимок.
«Маринка, ты представляешь, ты представляешь…», — бросилась я навстречу подруге. «Ну что?» — спросила она меня. «Я с Петрушей сфотографировалась. Мне Наташа помогла. Правда я хотела с ним вдвоем сфотографироваться, а он сказал и Наташе присоединиться», — рассказывала я. «О!» — только и ответила Маринка. «Пойдем поскорее в актовый зал танцевать», — сказала я ей. «Пойдем», — ответила она.
Сквозь грохот музыки мы с Маринкой не переставали разговаривать о Петре. Хотя, возможно, это я не переставала болтать, а ей приходилось мне отвечать. «Маринка, я так счастлива! Так счастлива! Я прямо ощущаю, что сегодня будет особенным вечер. Ты заметила: он смотрит на меня?» — говорила я. «Да я его вообще не вижу!» — ответила она. «Да вот он! За колонной! Только аккуратнее смотри. У меня такое ощущение, что он наблюдает за мной, как я танцую», — я практически порхала, — «А я красиво танцую?». «Нескромно», — ответила Марина. «Значит, точно понравлюсь. Я знаю, что отлично танцую», — отметила я. «Только не забывай, что тут полно других учителей. Чересчур…», — заметила она. «Ладно. Я буду кружиться так, чтобы оказаться поближе к нему. Хочу, чтобы ему было меня лучше видно», — сказала я и в танце начала удаляться от Маринки.
Я мечтала, что он меня пригласит на медленный танец. Я просто жаждала этого. Я была на эмоциональном пике: мне было одновременно и радостно, и грустно. Радостно от того, что меня переполняли ожидания и надежды. Грустно от того, что мои мечты пока не исполнялись. На медленных танцах его то не было, то я выходила, то меня приглашали мои одноклассники. Вечер подходил к концу, и мое сердце сжималось от тоски. «Пригласи его уже», — прошептала мне Марина. «Не могу…», — прошептала я ей. «Будет танец, пригласи. Скорее всего последний», — сказала она. «Мне страшно», — сказала я. «Не бойся. Возьми и пригласи. Наплюй на всех!» — уговаривала меня подруга. «Хорошо», — решилась я, но следующей была быстрая песня. Мое сердце упало. После этой песни была еще одна быстрая песня. «А сейчас последний танец», — сказал диджей, и мое сердце забилось быстрее. Но опять была быстрая песня. «Маринка, ничего не получилось..», — я чуть не плакала от досады. «Успокойся», — поддерживала она меня. «Я так хотела с ним потанцевать…», — продолжала я… «Что поделать? Надо было набраться храбрости, пойти и пригласить», — говорила Марина. «Было бы лучше, чтобы он меня пригласил», — сказала я. «Как ты себе это представляешь? Он же учитель», — Маринка недоумевала. «Очень просто. Физрук меня же приглашал, и ему было совершенно неважно, что подумают окружающие», — возразила я. «Сравнила! У Леонида Анатольевича 6 детей, 3 из которых учатся в нашей школе. А тут Петр: не женат, без детей. И потом понятно, как ты к нему относишься», — продолжила она. «Только я?» — спросила я. «Что «только ты»?» — уточнила Марина. «Видно, что только я к нему не безразлична?» — с грустью в голосе спросила я. Но дождаться ответа мне не пришлось. Я услышала голос диджея, который сообщал, что по просьбам выпускников будет еще 1 танец – белый. Я взглянула на Петра. Он стоял неподалеку от меня, скрестив руки на груди и устремив свой взор куда-то вперед, на сцену. Я мгновенно оказалась около него и, глядя ему в глаза, с волнением спросила: «Петр Алексеевич, Вас можно пригласить?». Петр Алексеевич взглянул на меня, и глаза его радостно заблестели. Кивнув мне, он одну руку положил мне на талию, а в другую руку взял мою руку. И мы стали танцевать. Я была вне себя от счастья. Словами не передать, как я была тогда рада. Он нагнулся к моему уху, и его голос волной волнения пробежал по моему телу: «Давай ускачем отсюда?». Я кивнула. Мы с ним в танце двинулись за колонну, за которой особо никого не было. Он придвинул меня ближе к себе, и между нами не осталось ни сантиметра расстояния. Его щека терлась о мои волосы, о мою щеку. Я горела от стыда и смущения. «Он это специально? Или нечаянно?» — пронеслось у меня в голове. Я не смела взглянуть ему в глаза, так как чувствовала, что между нами электрический разряд. Я хотела, но безумно боялась, что он поцелует меня. А в это время он кружил меня в танце, отдаляя и приближая к себе, причем он это делал так, что я с силой налетала на него и еле-еле успевала отводить лицо, чтобы не встретиться своими губами с его губами. Наши ноги были переплетены. Все указывало на то, что он меня провоцирует на что-то. «Это неправильно. Он еще не признался мне в своих чувствах», — думала я, и от этой мысли мне становилось немного неприятно на душе. Он тихо позвал меня: «Катя». Я подняла глаза, и увидела, что он начинает наклонять ко мне голову. Я испугалась и отвернула лицо, сказав при этом какую-то ерунду, не относящуюся к делу. Кажется, это касалось песни. А танцевали мы под песню Аллы Пугачевой: «Позови меня с собой». Когда закончилась песня, он, долго держал меня за руку и улыбался, а потом, рывком приблизив к себе, сказал: «Спасибо за танец» — и отпустил. Я кивнула, покраснела и поспешила уйти из актового зала.
«Ты чего так светишься? Из-за танца с Петрушей?» — спросил меня мой друг Толик по дороге домой. «Да-да. А мы видели,, как вы танцевали», — радостно заметил Андрей и засмеялся. «Андо!» — предупреждающе сказала Марина. «Ладно-ладно», — сказал Андрей, — «Я не смеюсь. Просто очень интересно. Вы в какой-то момент испарились». «Мы танцевали за колонной», — сказала я, все еще порхая в облаках. «Вы очень близко друг к другу танцевали…», — сказала мне Маринка так, чтобы ребята не услышали. Парни нас вскоре немного обогнали, и я ей смогла подробнее рассказать про наш танец. Услышав, что Петр в какой-то момент стал наклонять голову, Маринка возмутилась: «Он с ума что ли сошел? Он же учитель! А ты правильно поступила, что сделала вид, что не поняла. Я не ожидала такого от него! Извращенец!». «Он — не извращенец!» — возразила я. «То есть ты считаешь нормальным, что он прижимал тебя к себе, терся своей щекой о твою щеку и вообще всячески тебя склонял к каким-то неправильным действиям? Ладно, если бы это был наш одноклассник. Но, Катя, он – учитель, а ты – его ученица. Он вел себя недопустимо. Хочешь, обижайся на меня, но это мое мнение», — парировала она. «Я согласна. Я была ошарашена его поведением. Я мечтала, что он признается мне в любви, скажет о серьезности своих намерений и только после этого попытается поцеловать… А не так… Хотя… А вдруг его переполняли эмоции, и он не мог сдержаться?» — сказала я. «Ты себя слышишь? Он – взрослый и должен держать себя в руках. Хорошо, что ты не поддалась. Если любит, то будет ждать», — говорила она. «Ты думаешь, он любит меня?» — спросила я ее. «Не знаю. Наверное, раз так себя вел. Но мне сложно судить», — ответила моя подружка, и поцеловав меня в щеку, поспешила догонять ребят.
«Ну как прошел твой выпускной?» — спросила меня мама. Выпив стакан апельсинового сока, я сказала: «Я счастлива! Он меня любит». «Что произошло?» — аккуратно спросила мама. Я ей рассказала все без утайки про наш танец, про разговор с Маринкой. Мама пыталась спокойно говорить, но чувствовалось, что она взбудоражена: «Ты правильно поступила. Он вел себя непорядочно, не как мужчина: затащил тебя за колонну, всячески подталкивал тебя на не пойми какие действия. Хотя что я говорю? Понятное дело, чего он добивался: он тебя провоцировал, он хотел, чтобы ты сама сделала к нему шаг (призналась в любви, поцеловала и так далее) для того, чтобы в будущем, если что, тебе сказать: «Ну ты же сама этого хотела», и тем самым переложить на тебя ответственность. Доченька моя, будь умничкой. Я понимаю: молодость, гормоны. Но, пожалуйста, не теряй голову, свою гордость. Тебе правильно сказала Марина: если он любит, то подождет. Петр должен понимать, что ты еще ребенок, что действовать так в отношении тебя непорядочно. Он ведет себя с тобой, как со взрослой женщиной, в то время, когда ты еще неискушенный ребенок. Будь аккуратнее, Катюша». «Мамуля, не переживай. Я его так люблю. И теперь знаю, что и у него есть ко мне чувства», — ответив, я ее обняла. Мама вздохнула. «Ты думаешь, что он меня не любит?» — с грустью спросила я ее. «Я не знаю. Знаю, что нравишься. Насчет любви и чистоты намерений сложно сказать», — говорила она. «Я постараюсь не наделать глупостей. Очень хочу выйти за него замуж», — сказав это и оставив маму переваривать полученную информацию, я отправилась в комнату раздеваться и ложиться спать.
Виринея Лазурь (Екатерина Ракитина)
Наступил период сдачи зачетов и выпускных экзаменов, которые я успешно сдала. Я была этому факту безмерно рада, но мысль о грядущем лете болью отдавалась внутри. Я понимала, что лето будет периодом разлуки для нас с ним, долгим и безрадостным. Я не знала, что мне такое предпринять, чтобы впечатления хватило на все летние каникулы. Я уже добилась значительных успехов в нашем с ним общении: каждый день, внимая ему, вступая с ним в диалог, стараясь предугадать простые его желания, я медленно, но верно уменьшала разрыв между нами. Я становилась к нему ближе. Было видно, что он ко мне привязался, что ему хорошо в моем обществе, что в аудитории он всегда ищет глазами меня. Однако этого было мало.
Нужна была вспышка, какой-то умопомрачительный разряд. Необходимо было его очаровать. Вопрос: как? Особых денег на роскошный наряд у нас не было, да и понятие роскоши в то время у меня было своеобразным: чем короче и больше блесток, тем лучше. Полная безвкусица, которую, разумеется, моя мама не допустила бы. К выпускному вечеру мне был куплен очаровательный костюм: черная юбка и цикломенового цвета пиджак. Я была в восторге тогда. Но этого было мало. И я решилась на кардинальный шаг. Я настояла на том, чтобы накануне выпускного вечера мне отрезали косу. Надо ли объяснять, что мои родители были против категорически. Однако я настояла на своем. Помню, как мама, подрезав мне волосы чуть ниже плеч, сказала: «Теперь ты как все!». Папа, взглянув на меня, чертыхнулся и вышел. Я, сдерживая слезы, пошла в ванную. В целом мне понравилось, уж больно мне осточертела за все эти годы коса, но слова мамы заставили меня усомниться в своей привлекательности. «А вдруг ему не понравится?» — и от этой мысли я разрыдалась.
Вечером мама подошла ко мне и предложила сделать кудри. Она накрутила мне бигуди, и я легла с ними спать. Было очень непривычно, но волнение практически свалило меня с ног.
Утром я еще с походила с бигудями, чтобы лучше волосы завились. Позже мама сняла их с моих волос и расчесала. Я не могла глаз от себя отвести. Я была обворожительна. Мое настроение значительно улучшилось после вчерашнего, и я осознала, что не могу не понравиться ему. Некоторое время спустя мама сделала мне легкий макияж и даже накрасила губы красной помадой. Я оделась, и мы отправились в школу на торжественную часть. Я была вне себя от счастья.
На вручении аттестатов я очень переживала. Мне самой нравилась моя новая прическа, да и одноклассники все одобрили, но я волновалась, что ему может не понравиться. В голове так и звучали слова мамы: «Теперь ты как все!». Глупость, я понимаю, но я не могла их не вспоминать. Мне приходили мысли, что ему нравятся девушки с длинными волосами, что раз у меня нет длинных волос, то я разонравлюсь. «Ты чего такая дерганая?» — спросила сидящая со мной Маринка. «Я переживаю, что Петру может моя прическа не понравиться», — ответила я. «Не дрейфь. Понравится. Правда, тебе так лучше, чем с косой», — говорила Маришка, — «А ты видела какие красивые Оля Бичева и Ксюша Исхач?». «Нет, не видела», — сказала я. «Обернись. Они за нами». Я обернулась. Сзади нас сидели Оля Бичева, Ксюша Исхова, Наташа Пряжева и Ира Макова. 4 закадычные подружки. «Оля, ты накрашена?» — не смогла я сдержать своего восклицания. Я была удивлена, потому что она никогда не красилась, а сегодня у нее были очень ярко подведены глаза и подкрашены губы. Мне понравилось, если честно, но был небольшой перебор в косметике. Платье было на ней очень простенькое, не нарядное. Оля ничего не ответила, а просто посмотрела на меня и слегка улыбнулась. Как обычно, от ее улыбки веяло высокомерием. «Ну да, как видишь. Ты же тоже накрашена», — ответила за нее Ксюша. У Ксюши просто были накрашены глаза, совсем слегка, и одета она была в скромный сарафан-платье. Оля и Ксюша были конкурентками мне по учебе, поэтому мы немного друг друга недолюбливали. «А ты сама красилась?» — уточнила я у Оли. «Мама помогала», — ответила Оля. «Тебе так больше идет», — заметила Наташа, намекая мне на прическу. «Спасибо», — сказала я и отвернулась.
Как сейчас помню, в комиссии, выдававшей аттестаты, присутствовали: Петр Алексеевич, Татьяна Владимировна, Анаит Артемьевна (наш директор), Ирина Валерьевна (наш будущий учитель истории), Людмила Алексеевна. Сами аттестаты вручала Татьяна Владимировна. Нас было четыре 9-ых класса, примерно по 30 человек в каждом, но отличников и хорошистов вызывали раньше. Соответственно я была в первых рядах.
Помню, как Татьяна Владимировна произнесла: «Скворцова Екатерина Ивановна», как я поспешила к комиссии за аттестатом. Все мне хлопали. Я была счастлива. Ставя роспись о получении, Петр оказался позади меня. У меня сохранилась фотография с того дня, когда в момент моей росписи он смотрит на меня, а если точнее – на мои волосы. Смотрит немного удивленно. Я еще долгое время потом, вглядываясь в фотографию, пыталась понять, у него в глазах больше одобрения или разочарования.
После торжественной части большинство родителей забрало документы у своих детей и ушло по домам. Моя мама тоже ушла. Начинался наш личный праздник с дискотекой. Сначала у нас было застолье в классе с различными конкурсами и играми. Чуть позже началась дискотека, на которую мы сразу же все поспешили.
Спускаясь с девчонками по лестнице, чтобы пойти в актовый зал, я увидела Петра Алексеевича. Мне вдруг так захотелось иметь с ним совместную фотографию, что я схватила Наташу за руку и прошептала: «Смотри: он. Я хочу с ним сфотографироваться. Помоги мне, пожалуйста». Наташа не растерялась, и, подойдя к Петру Алексеевичу сказала: «Петр Алексеевич, а можно Вас сфотографировать?». «Меня? Зачем меня-то? Давайте лучше я вас», — удивленно проговорил он. Я стояла немного в стороне вся красная. «Ну, Петр Алексеевич…», — жалобно проговорила она. «Ну давайте», — улыбнулся он, — «Где мне лучше встать?». «Это не важно. Давайте здесь», — сказала Наташа, — «Катя, и ты давай становись». Я встала рядом с ним. Сердце безумно колотилось. Наташа не успела нас сфотографировать, так как в этот момент Петр обратился к проходившему учителю правоведения: «Аркадий Борисович, а сфотографируйте меня с девочками!». Аркадий Борисович внимательно на всех посмотрел и широко улыбаясь, сказал: «Разумеется. Давайте Ваш аппарат». Наташа передала свой фотоаппарат Аркадию Борисовичу и встала рядом с Петром так, что он оказался между нами с ней. Так появился еще один мною любимый снимок.
«Маринка, ты представляешь, ты представляешь…», — бросилась я навстречу подруге. «Ну что?» — спросила она меня. «Я с Петрушей сфотографировалась. Мне Наташа помогла. Правда я хотела с ним вдвоем сфотографироваться, а он сказал и Наташе присоединиться», — рассказывала я. «О!» — только и ответила Маринка. «Пойдем поскорее в актовый зал танцевать», — сказала я ей. «Пойдем», — ответила она.
Сквозь грохот музыки мы с Маринкой не переставали разговаривать о Петре. Хотя, возможно, это я не переставала болтать, а ей приходилось мне отвечать. «Маринка, я так счастлива! Так счастлива! Я прямо ощущаю, что сегодня будет особенным вечер. Ты заметила: он смотрит на меня?» — говорила я. «Да я его вообще не вижу!» — ответила она. «Да вот он! За колонной! Только аккуратнее смотри. У меня такое ощущение, что он наблюдает за мной, как я танцую», — я практически порхала, — «А я красиво танцую?». «Нескромно», — ответила Марина. «Значит, точно понравлюсь. Я знаю, что отлично танцую», — отметила я. «Только не забывай, что тут полно других учителей. Чересчур…», — заметила она. «Ладно. Я буду кружиться так, чтобы оказаться поближе к нему. Хочу, чтобы ему было меня лучше видно», — сказала я и в танце начала удаляться от Маринки.
Я мечтала, что он меня пригласит на медленный танец. Я просто жаждала этого. Я была на эмоциональном пике: мне было одновременно и радостно, и грустно. Радостно от того, что меня переполняли ожидания и надежды. Грустно от того, что мои мечты пока не исполнялись. На медленных танцах его то не было, то я выходила, то меня приглашали мои одноклассники. Вечер подходил к концу, и мое сердце сжималось от тоски. «Пригласи его уже», — прошептала мне Марина. «Не могу…», — прошептала я ей. «Будет танец, пригласи. Скорее всего последний», — сказала она. «Мне страшно», — сказала я. «Не бойся. Возьми и пригласи. Наплюй на всех!» — уговаривала меня подруга. «Хорошо», — решилась я, но следующей была быстрая песня. Мое сердце упало. После этой песни была еще одна быстрая песня. «А сейчас последний танец», — сказал диджей, и мое сердце забилось быстрее. Но опять была быстрая песня. «Маринка, ничего не получилось..», — я чуть не плакала от досады. «Успокойся», — поддерживала она меня. «Я так хотела с ним потанцевать…», — продолжала я… «Что поделать? Надо было набраться храбрости, пойти и пригласить», — говорила Марина. «Было бы лучше, чтобы он меня пригласил», — сказала я. «Как ты себе это представляешь? Он же учитель», — Маринка недоумевала. «Очень просто. Физрук меня же приглашал, и ему было совершенно неважно, что подумают окружающие», — возразила я. «Сравнила! У Леонида Анатольевича 6 детей, 3 из которых учатся в нашей школе. А тут Петр: не женат, без детей. И потом понятно, как ты к нему относишься», — продолжила она. «Только я?» — спросила я. «Что «только ты»?» — уточнила Марина. «Видно, что только я к нему не безразлична?» — с грустью в голосе спросила я. Но дождаться ответа мне не пришлось. Я услышала голос диджея, который сообщал, что по просьбам выпускников будет еще 1 танец – белый. Я взглянула на Петра. Он стоял неподалеку от меня, скрестив руки на груди и устремив свой взор куда-то вперед, на сцену. Я мгновенно оказалась около него и, глядя ему в глаза, с волнением спросила: «Петр Алексеевич, Вас можно пригласить?». Петр Алексеевич взглянул на меня, и глаза его радостно заблестели. Кивнув мне, он одну руку положил мне на талию, а в другую руку взял мою руку. И мы стали танцевать. Я была вне себя от счастья. Словами не передать, как я была тогда рада. Он нагнулся к моему уху, и его голос волной волнения пробежал по моему телу: «Давай ускачем отсюда?». Я кивнула. Мы с ним в танце двинулись за колонну, за которой особо никого не было. Он придвинул меня ближе к себе, и между нами не осталось ни сантиметра расстояния. Его щека терлась о мои волосы, о мою щеку. Я горела от стыда и смущения. «Он это специально? Или нечаянно?» — пронеслось у меня в голове. Я не смела взглянуть ему в глаза, так как чувствовала, что между нами электрический разряд. Я хотела, но безумно боялась, что он поцелует меня. А в это время он кружил меня в танце, отдаляя и приближая к себе, причем он это делал так, что я с силой налетала на него и еле-еле успевала отводить лицо, чтобы не встретиться своими губами с его губами. Наши ноги были переплетены. Все указывало на то, что он меня провоцирует на что-то. «Это неправильно. Он еще не признался мне в своих чувствах», — думала я, и от этой мысли мне становилось немного неприятно на душе. Он тихо позвал меня: «Катя». Я подняла глаза, и увидела, что он начинает наклонять ко мне голову. Я испугалась и отвернула лицо, сказав при этом какую-то ерунду, не относящуюся к делу. Кажется, это касалось песни. А танцевали мы под песню Аллы Пугачевой: «Позови меня с собой». Когда закончилась песня, он, долго держал меня за руку и улыбался, а потом, рывком приблизив к себе, сказал: «Спасибо за танец» — и отпустил. Я кивнула, покраснела и поспешила уйти из актового зала.
«Ты чего так светишься? Из-за танца с Петрушей?» — спросил меня мой друг Толик по дороге домой. «Да-да. А мы видели,, как вы танцевали», — радостно заметил Андрей и засмеялся. «Андо!» — предупреждающе сказала Марина. «Ладно-ладно», — сказал Андрей, — «Я не смеюсь. Просто очень интересно. Вы в какой-то момент испарились». «Мы танцевали за колонной», — сказала я, все еще порхая в облаках. «Вы очень близко друг к другу танцевали…», — сказала мне Маринка так, чтобы ребята не услышали. Парни нас вскоре немного обогнали, и я ей смогла подробнее рассказать про наш танец. Услышав, что Петр в какой-то момент стал наклонять голову, Маринка возмутилась: «Он с ума что ли сошел? Он же учитель! А ты правильно поступила, что сделала вид, что не поняла. Я не ожидала такого от него! Извращенец!». «Он — не извращенец!» — возразила я. «То есть ты считаешь нормальным, что он прижимал тебя к себе, терся своей щекой о твою щеку и вообще всячески тебя склонял к каким-то неправильным действиям? Ладно, если бы это был наш одноклассник. Но, Катя, он – учитель, а ты – его ученица. Он вел себя недопустимо. Хочешь, обижайся на меня, но это мое мнение», — парировала она. «Я согласна. Я была ошарашена его поведением. Я мечтала, что он признается мне в любви, скажет о серьезности своих намерений и только после этого попытается поцеловать… А не так… Хотя… А вдруг его переполняли эмоции, и он не мог сдержаться?» — сказала я. «Ты себя слышишь? Он – взрослый и должен держать себя в руках. Хорошо, что ты не поддалась. Если любит, то будет ждать», — говорила она. «Ты думаешь, он любит меня?» — спросила я ее. «Не знаю. Наверное, раз так себя вел. Но мне сложно судить», — ответила моя подружка, и поцеловав меня в щеку, поспешила догонять ребят.
«Ну как прошел твой выпускной?» — спросила меня мама. Выпив стакан апельсинового сока, я сказала: «Я счастлива! Он меня любит». «Что произошло?» — аккуратно спросила мама. Я ей рассказала все без утайки про наш танец, про разговор с Маринкой. Мама пыталась спокойно говорить, но чувствовалось, что она взбудоражена: «Ты правильно поступила. Он вел себя непорядочно, не как мужчина: затащил тебя за колонну, всячески подталкивал тебя на не пойми какие действия. Хотя что я говорю? Понятное дело, чего он добивался: он тебя провоцировал, он хотел, чтобы ты сама сделала к нему шаг (призналась в любви, поцеловала и так далее) для того, чтобы в будущем, если что, тебе сказать: «Ну ты же сама этого хотела», и тем самым переложить на тебя ответственность. Доченька моя, будь умничкой. Я понимаю: молодость, гормоны. Но, пожалуйста, не теряй голову, свою гордость. Тебе правильно сказала Марина: если он любит, то подождет. Петр должен понимать, что ты еще ребенок, что действовать так в отношении тебя непорядочно. Он ведет себя с тобой, как со взрослой женщиной, в то время, когда ты еще неискушенный ребенок. Будь аккуратнее, Катюша». «Мамуля, не переживай. Я его так люблю. И теперь знаю, что и у него есть ко мне чувства», — ответив, я ее обняла. Мама вздохнула. «Ты думаешь, что он меня не любит?» — с грустью спросила я ее. «Я не знаю. Знаю, что нравишься. Насчет любви и чистоты намерений сложно сказать», — говорила она. «Я постараюсь не наделать глупостей. Очень хочу выйти за него замуж», — сказав это и оставив маму переваривать полученную информацию, я отправилась в комнату раздеваться и ложиться спать.
Виринея Лазурь (Екатерина Ракитина)
