Начинаю новую рубрику. Скромно так — про меня любимую. В эфир пускать не буду. Кому не хочется читать крупные формы, не напрягайтесь. Пишу для тех, кому интересно.
***
В жизни каждого из нас, точнее, в роду есть такой человек — человечище! — который как мачта корабля, вокруг которого собираются все остальные. В семье моего отца это была БАБУШКА! Его бабушка, моя прабабка, которую я застала ненадолго, она умерла в 1984 году.
Не думаю, что хоть кто-то из вас когда-нибудь воочию видел «московских бабушек», а вот мне повезло, Софья Михайловна была именно самое то: пока она была в силе, на улицу летом она выходила в шляпке с вуалеткой и в кружевных перчаточках. Получив образование в институте благородных девиц (не в Смольном, не один он был на свете), Софья Михайловна говорила свободно на французском, немецком… и польском и до самой смерти перечитывала несколько французских романов того времени.
Этой бабушкиной слабостью пользовался обожаемый внук — рыжий и веснушчатый, как само солнышко, мой пап! Иной раз, когда бабуля устраивалась в кресле с романом и, прочитав несколько страниц, задрёмывала, он незамедлительно вырастал у подлокотника ее кресла:
«Мадам...»
Софья Михайловна открывала глаза.
«Силь-ву-пле, мадам!» он требовательно протягивал ей руку.
Софья Михайловна кокетливо опускала жидкие старческие ресницы, на мгновение подносила к глазам сморщенную ладонь, откидывала головку, демонстрируя смущение, и немного поломавшись, протягивала ему самые кончики пальцев.
При том, что бабуля как птица пела на четырех языках, мой пап всегда был абсолютным дубом в инязе. Но! Он всегда имел талант в подражании. И тут он его врубал на полную, виртуозно импровизируя:
«Вуз эт круазет манифибль! Же не маннж па сис жур авек плезир!» — это был комплимент по-французски.
Если в тот день Софья Михайловна была «фройляйн», то комплимент звучал так:
«Их нихт цу бист йа-йа натюрлих!»
Ежели это был польский день, то «пани» спрашивали так:
«Пшедо пшенихть пшепа пшендовать?»
Не спрашивайте, что это значит, но бабуля незамедлительно включалась в игру и принималась что-то вещать ему «глубоким» голосом на настоящем языке в тему. И завязывался диалог. Они смотрели друг на друга проникновенно. На бабулиных иссохших щеках пылали розы… В конце разговора она доставала откуда-то из недр своих одежд крошечный кошелечек, доставала оттуда бумажку и протягивала кавалеру. Он целовал сначала кончики ее пальцев, потом дряблую щеку, потом от дверей уже посылал ей воздушный поцелуй… и убегал!
Когда этот ритуал впервые увидела моя мать, она остолбенела и спросила, зачем так издеваться над старушкой. Тут уже изумился папа: эта игра, это кокетство, этот полуфарс нравились им с бабулей обоим.
Да-да, до самой смерти у старушки был персональный кошелечек — и это при том, что она вела бюджет всего дома — а там жила ее старшая дочь (младший сын жил со своей семьей отдельно), ее зять (мой бедный дед, проживший до 56 лет с тёщей) и двое внуков (мой пап и моя тетка). Дальше пошла чехарда с семьями внуков, так как то мы, то теткина семья, то все вместе жили — страшно вообразить! в лилипутской трешке в панельной девятиэтажке.
Софья Михайловна взяла на себя функцию по ревизии холодильника и расходу еды. И это был кошмар. Ну что такое порция для старого человека? А для молодых организмов? А для мужчин? Но Софья Михайловна лучше знала, что и в каком количестве должны есть все. Еда готовилась и съедалась «порциями», что для моей маман было дико! Она всегда готовила так, чтобы все наелись от пуза и еще чутасик остался. Естессна, через час начинались хождения за «бутербродиком» — брался батон, отрезался тончайший ломтик. На хлеб на носилось тонким равномерным слоем масло, сверху просвечивающий ломтик сыра или колбасы — и вуаля! А в дверях безмолвно вырастала фигура Софьи Михайловны, которая приходила проверить, не взяли ли из холодильника лишнее. Как вы думаете, как в этом контексте называли бабулю за глаза? Нет, не угадали! «Эти глаза напротив!»
Один раз, когда бабуля с дочерью отчалили куда-то к родственникам на пару дней, а моя мать осталась с моим папом и дедом, она собралась с силами и навертела гору пельменей. Их ели, нет — жрали! — все. Даже такой строгий дед! Налопались! Еще осталось) А потом вернулась Софья Михайловна, а с ней и порции. Пришлось снова «догоняться» за пределами дома — спасибо, что за углом была пельменная. Там, конечно, пельмени были не те, но и не было укоризненных «глаз напротив».
Софья Михайловна была успешным человеком системы. Рожденная в аристократической семье и получившая отменное женское образование, она быстро сориентировалась и вышла замуж за польского революционера, который тут же загремел в ссылку в Сибирь, куда она, как истинная жена декабриста, отправилась за ним. Она родила двоих детей, вывела их в люди. По крайней мере сына — он был гражданским летчиком на международных линиях. Кем стала дочь — трудно сказать. Где-то работала, в каком-то департаменте, но всю жизнь прожила с моим не самым простым дедом, сумела простить ему вторую семью (!!!) и все невыносимости его характера. Сама же она занимала очень высокий пост сначала при Сталине, потом и при других генсеках… что-то связанное с проверкой расходов. Считала бабуля в уме виртуозно! И слыла самым страшным кошмаром во всех местных продуктовых магазинах.
Вообразите мясной магазин. Огромный неопрятный мясник. Грязные весы. Две очереди — к весам и на оплату. Доходит очередь до бабули в вуалетке и перчаточках. И она начинает медленно и дотошно требовать вот такой, нет, не такой, а вон тот кусочек чего-то там. Очередь приходит в нетерпение, начинают ее торопить. Мясник багровеет:
«Да давай ты уже скорее, бабуля!»
«Вы мне не внук!» терпеливо отвечает она. «А еще вы обвешиваете меня на 10 копеек!»
«Да что ты говоришь?»
Все взгляды устремлены на них.
«Да!» настаивает она. «Меня — на 10 копеек, а вот их (жест на стоящих в очереди на оплату) на 15 копеек, а вот их — на восемь.»
Очередь приходит в неистовство, а бабуля резюмирует:
«Так за последние 15 минут вы положили себе в карман 33 копейки. То есть, за час вы в среднем делаете себе 1 рубль 32 копейки. В рабочем дне 8 часов...»
Договорить ей обычно не давали — пихали кусок получше со скидкой, чтобы она ушла.
Кстати, а еще бабуля виртуозно вязала спицами и вышивала гладью. Нас с двоюродной сестрой гоняла, когда мы лазили по ящикам бельевого шкафа. И вообще была грозна и сварлива. Именно она настаивала на том, что это внуку нужна квартира, а внучка должна была выйти замуж и уйти к мужу — только у бабки с дедом было особое какое-то перевернутое отношение к детям. И только после ее смерти та трехкомнатная была разменяна, и от размена со скромной доплатой из бабулиного кошелька моему папе сделали однокомнатную, но свою.
Умерла она тихо на 85 году жизни. Похоронена была по-советски — кремация и в землю.
А как-то раз маман, особенно злясь на нас с папом, рявкнула, что эти Артовичи в гроб ее вгонят! И я задумалась. А ведь действительно, всего двое нас, Артовичей по крови осталось — родственных Софье Михайловне духом: только вот ее любимец мой пап и я «омерзительно похожая на нее по характеру». Знаете, а приятно быть похожей на такого человека — прямого и высокого, как мачта! В отличие от папы, я унаследовала тягу к языкам, вязанию и вышивке. А вот со счетом в уме у меня такая «пшедо пшенихть пшепа пшендовать», что полный «йа-йа натюрлих!»
Ровесница века — 1900.
до революции… странно, что неверующая была.
Но в то время уже было шатание в вере.
Как же вас приятно читать! Читала и представила Софью Михайловну во всех красках, вплоть до интонации, жестов…
Нин, а ты после замужества фамилию не меняла?
Ага. Поняла.
зачиталась)))))) Мечтательно улыбаюсь))))))
потрясающе! читала на одном дыхании!
Здорово написано)
Кстати, я считаю как и бабушка. Мужчинам квартира, женщинам — в замуж, к мужу
С удовольствием, жду следующую главу.
как же все интересно написано!!! жду продолжения!!!
Нин, как будто роман читала=))пишешь просто изумительно!!
Нина, с удовольствием почитала) вечная память твоей такой аристократичной бабуле)