зависть

На самой окраине небольшого
поселка приютился крошечный
домик. Некогда голубая краска,
покрывавшая крыльцо и ставни,
растрескалась и облупилась,
запыленные окна покосились и
весь дом выглядел заброшенным.
Только тонкая струйка дыма,
поднимающаяся вечерами к
небесам, указывала, что в доме
есть обитатели. Действительно, в
домике жила вдова, 83 лет от роду.
В деревне ее звали Степановной.
Мужа она схоронила еще в 1945 -
пришел с войны инвалидом, да
через год помер. Детей они так и
не прижили, вот и коротает век
свой одна. Только черный кот и
составляет ей компанию.
Бывает, соберется Степановна и
ходит по соседям: тут посидит, чай
попьет; там лясы поточит; здесь
сплетни пособирает — глядишь и
день прошел. Только стали люди
замечать в последнее время, что
после визитов старушки все в доме
вкривь и вкось идет: то скотина
дохнуть начинает, то домочадцы
заболевают, а то и вовсе что-то
непонятное творится. Но терпят,
прогнать старуху не решаются,
боятся — мало ли что.
Вот, как-то пришла она к
Никитишне. А у той гости из
города — сын с женой и 5-летней
внучкой. Всплеснула Степановна
руками:
— Ох ты, батюшки! Какая красота-то.
Иди к бабушке, лапушка.
Маленькая белокурая Дашенька
поудобнее уселась на коленях у
гостьи, расправила голубенькое
платьице и стала рассказывать, как
им в городе живется — и про садик
и про друзей и про маму с папой.
Степановна слушает, а сама
коснулась указательным пальцем
лба девочки и водит против
часовой стрелки, приговаривая:
— Вот тут ум у нас. Кто у нас
умный? Даша. Кто у нас красивый?
Даша.
И прибавив несколько
неразборчивых слов, отпустила
девочку с колен. С тем и ушла.
К вечеру у ребенка температура
поднялась под 40. Плачет, на лобик
показывает: болит, мол. Родители в
шоке, лекарства остались дома, до
аптеки — 50 км. Да и ночь на
дворе, транспорт не ходит, своей
машины нет. А малышка плачет
навзрыд. Разбудили бабушку,
посмотрела Никитишна и
обомлела: у ребенка на лбу шишка
растет, там, где Степановна
пальцем поводила. Не просто
шишка, как от ушиба, а красная,
горячая, удлиненная, как овал,
который на попа поставили. Не
шишка, а рог натуральный, около 5
см. в длину.
— Ты, сынок, печку затопи. Дочка,
сходи на колодец, набери воды
свежей и поставь на плиту, пусть
греется. После спеленайте
внученьку, чтоб руками шишку не
трогала, я сейчас вернусь, — и
юркнула за дверь.
Зашла Никитишна в сарай, взяла
лампу масляную и пошла в ту
сторону, где Степановна живет.
Поднялась на крыльцо,
перекрестилась; дверь толкнула,
через порог ступила, еще
перекрестилась; в избу зашла -
снова крестится. Подошла к печке,
открыла поддувало, собрала горсть
пепла и — в спальню хозяйскую.
Только через порожек переступила,
вой и рев послышался. Сначала
тихонько так, потом, громче и
громче, пока оглушающим не стал.
Лампа едва-едва темноту
разгоняет, маленькое пятнышко
света выхватило из темноты силуэт
кота. Глаза зеленые сверкнули и
пропали — кот, утробно рыча,
кинулся в лицо. Только Никитишна
не лыком шита — запорошила глаза
зверю и тут же перекрестилась.
Зашипел кот и в форточку
выскочил. Маленькими шажками к
кровати хозяйской подошла,
помяла подушку и нащупала
перышко. Выдернула его из
подушки и в карман положила.
Молитву зачала читать, а как
закончила — три хозяйских волоска
в руке у нее осталось.
Пятясь задом и крестясь, покинула
Никитишна дом неприветливый, а
от крыльца во всю силу до дому
бежала, боясь оглянуться. Что на
улице началось — словами передать
невозможно. Ветер завывал в
кронах деревьев и норовил сбить с
ног, молнии полосовали небо от
горизонта до горизонта, освещая
дорогу синим неоновым светом,
вой и визг раздавались со всех
сторон...
Прибежала бабушка домой и, не
отдышавшись еще, табуреточку
поставила в изголовье плачущей
девочки и с молитвой лечить
взялась.
Перво-наперво, рукой, в которой
зола была, поводила по шишке,
которая к этому моменту уже до 10-
ти см. вырасти успела и в спираль
закрутилась, потом в пепельнице
пожгла волосы и перышко,
тщательно собрала огарки и
втерла аккуратно. В нагретую воду
побросала травки какие-то, личико
умыла, да в щель слила остатки.
Ребенок затих, только глаза
заплаканные блестят, через
некоторое время девочка заснула,
а к утру от шишки и следа не
осталось.
Часов в 9 в избу зашла
Степановна. Посмотрела на
девочку:
— Отмолила, вижу. Ты не злись,
Никитишна, бес попутал. От
зависти, понимаешь. У тебя вот и
сын есть и молодуха и внучка-
красавица. Мне и горько стало. Я-
то всю жизнь одна прожила — ни
детей, ни внуков. — И, вздохнув
горько, вышла за порог.
Больше ее в деревне не видели.
Одни говорят, в лесу заблудилась и
сгинула, другие — что в болоте
утонула, а третьи уверены, что ее
бес к себе утащил. А что из этого
правда, никто не знает. Только
нет-нет, да случается на деревне
чертовщина всякая. Тогда бабы у
колодца стоят и перешептываются:
— Степановна ко мне в гости
заходила, муж болеет, ничем
вылечить не могу.
— И у меня побывала — вся птица
подохла.
— Ох, бабоньки, надо бы дом ее
сжечь, тогда может ходить
перестанет.
Но за разговорами до дела не
дошло, так и стоит тот домик на
окраине, смотрит недобро пустыми
оконницами на деревню.