Буквы, а за ними - жизни... (11)

Между нами, через наши сплетенные пальцы — бежал ток. Я отпустила мысли, высвободилась из их плена.
Роме было трудно рядом со мной. Трудно держать за руку, трудно обнимать, трудно целовать в щеку. Нет, он не показывал виду и на мои непреднамеренные провокации — не поддавался. Хотя, как мне кажется, любой другой — давно бы воспользовался положением вещей, моими порывами, моим, периодическим, сумасшествием, помешательством. Тем более, что я находилась в его доме. Любой другой. Но не Рома.
Наверное, именно из уважения к такому его характеру и к нему, в целом, — я держалась, тормозила в последний момент, не касалась глубже, чем можно. Я действительно не хотела причинить ему боли. Он не заслуживал ее. Но я, при всем этом, оставалась и остаюсь точно таким же, как и все, обычным человеком. С теми же слабостями, что и у всех. И я была слишком обессилена, в тот момент, слишком опустошена морально, что бы выдержать все это до конца. Я не могла бесконечно думать о ком-то. Мне было слишком сложно контролировать себя полностью.

Мы зашли в подъезд и решили подняться по лестнице. Он жил на четвертом этаже. Между вторым и третим — мы остановились покурить. Мое сознание снова меня покидало. Я отвернулась к окну.

— Яр, ты чего? — Он коснулся моего плеча.
— Все хорошо. Обними меня. Мне холодно.

Было что-то особенное в свете струящемся из окна. В темном, ночном свете, являющим собой — отражение фонарей.
Было что-то особенное в струйках сигаретного дыма, которые мы выпускали изо рта.
И что-то особенное в его объятьях. Обнимая меня — он расстегнул пальто и укутал меня им. Я стояла спиной к нему, но даже так я чувствовала КАК колотится его сердце… Как же тепло и легко мне было в этих руках!
На секунду, между облаков, показалась луна, осветив нас своим серебристым сиянием. И скрылась.
Я повернулась к нему лицом, посмотрела в глаза. Он все так же обнимал меня, одной рукой, прижав к себе и укутывая в пальто, а другой — держал сигарету. Он думал о чем-то, в тот момент. Очень серьезный и сосредоточенный взгляд вникуда… Лишь сердце его заколотилось еще быстрее, когда я повернулась. Мое, к слову, тоже билось усиленно и учащенно. Он отбросил сигарету и, теперь, обнимал меня уже обеими руками. Мы стояли так долго, молча. Я опустила голову и уперлась лбом ему в грудь. Он осторожно дотронулся до моего лица рукой. Я прильнула к его ладони и закрыла глаза. Мы, по-прежнему, молчали. Большим пальцем он тихонько гладил меня по щеке. Нежность, проснувшуюся во мне тогда, — не передать словами, не объяснить! Я просто слегка повернула голову и поцеловала его ладонь, легонько, едва касаясь ее губами. Он вздрогнул.

— Ты чего?!
— Ты такой родной… — Он еще крепче прижал меня к себе, мое лицо все так же лежало на его ладони.
— Яра… Маленькая… Хорошая… Милая… Как же… Как же… — Он замолчал… Я чувствовала, как он весь напрягся и подобрался. Становилось жарко. В этом холодном, полу-темном подъезде — нам становилось жарко. У меня резко закружилась голова и ноги стали подгибаться. Я обмякла на его руке, повисла на ней. Если бы он не держал меня в это мгновение — я бы упала.
— Пойдем домой… Я хочу домой… — Он кивнул в ответ, достал из кармана ключи и взял меня на руки. Все перед глазами мазалось, расплывалось и кружилось.

Мы горели, но не сгорали. Там, где был он — не было боли. Не было сожаления и обид. Небыло ничего, кроме света, кроме покоя. С ним — хотелось жить. Просто жить. Просто проводить все дни и вечера. С ним не хотелось прощаться. С ним хотелось продолжаться. Часы, сутки, недели, месяца… Вечность. Он забирал боль. Всю, до капли. В замен же — дарил тепло, радость, любовь, нежность.

В прихожей он осторожно опустил меня на пуф, помог снять куртку, разуться.
Знаете… А ему в тот вечер было безумно тяжело. Да и мне тоже. Нас притягивало друг к другу. Даже прикосновения и поцелуи в щеку — были какими-то другими. Но мы держались. Мы соблюдали дистанцию.

— Мне больше не больно… когда ты рядом — я не чувствую боли, я ничего не боюсь. — Мы снова сидели на кухне.
— Если бы я мог — я бы никогда не отпустил тебя. Я бы всегда был рядом.
— Почему мы не встретились раньше?! Почему?! Зачем в этом мире все так глупо? Мы любим тех, кто нас оставляет, и причиняем боль тем, кто никогда бы не предал, кто отдал бы за нас жизнь...
— Так было, есть и будет. От этого — никуда не деться. Но, знаешь… Я счастлив сейчас, счастлив, как ребенок. Я не хочу думать о дне, когда ты уйдешь. Не хочу. Сегодня, здесь и сейчас — я счастлив...
— Знаешь, Ром… Я точно знаю лишь одно… Что однажды — я пожалею, что не смогла остаться навсегда, что не осталась. Что когда-нибудь — я захочу вернуться, только, боюсь, будет уже поздно.
— Не будет. Никогда не будет.
— Никогда не говори «никогда»… Жизнь не стоит на месте, она идет.
— Яр… Можно я задам тебе один вопрос? Я понимаю, что тебе тяжело разговаривать на эту тему...
— Задавай. — Перебила я его. Я поняла, что он хочет спросить о Саше.
— Ты видишь вас снова вместе, когда-нибудь? Как думаешь, вы можете еще сойтись?
— Нет. — Я покачала головой.
— Почему?.. — Он был удивлен моему ответу.
— Все просто: я больше не хочу. Когда все слишком хорошо, а потом слишком больно — перегораешь. Нет, любить не перестаешь. Но понимаешь, что повторять все — уже нет смысла. Приходить к тем же результатам, для чего? Снова так же любить, а потом испытать ту же боль?! Глупо наступать на одни и теже грабли!
— Но ведь все может быть хорошо?!
— Нет, не может. Когда люди расстаются без видимых причин, сами не понимая, что с ними происходит и почему — между ними образуется пропасть. Понимаешь, Ром, можно простить все! Абсолютно все! Смириться, пережить, отпустить. Все, кроме неопределенности, кроме неизвестности. Они — разрушают и убивают изнутри. И сколько потом не пытайся выстроить все заново — все равно придешь к тому же результату.
— Почему ты так в этом уверена?
— Просто я знаю. И все.
— Значит никогда, ничего?
— Ну, почему же сразу «ничего»? Нет, мозги мы еще не раз друг другу покомпостируем. И души повыворачиваем. Я не отрицаю, что мы даже, может быть, еще сможем проснуться рядом, не раз. Но из этого ничего не выйдет. Вот и все. Встречи — останутся встречами. Ночи — ночами. Но жизнью — нет. Мы больше не будем жизнью друг друга. Никогда.
— А как же твое любимое: «никогда не говори „никогда“»?
— Это не тот случай, Ром. Это исключение, которое лишь подтверждает правило. — Мы замолчали. И молчали мучительно долго. Он, не глядя, рукой, нашел мою руку и прижал ее к щеке. Я знала о чем он думал, чего хотел в тот момент. И чего боялся. Знала. И мы продолжали молчать. Наконец он решился. В глазах его метнулся огонек. Он переступал через себя, свой страх...
— А если я попрошу тебя остаться, навсегда?
— Я все равно уйду. Я не готова остаться.
— Если ты сама говоришь, что знаешь, что пожалеешь, потом? Почему нет?
— Потому, что это будет потом. И да, я знаю, что это будет.
— Так может попытаться изменить это, здесь и сейчас?
— Я не смогу. Я буду ломать себя. Я буду ломать тебя. Я буду жалеть, мое нутро будет болеть. Я буду злиться на себя и на тебя, и на весь мир. Я не готова, теперь. Прости… — Мы снова замолчали, глядя друг на друга. В этих перекрестных взглядах — было все. Они обжигали и ласкали, били и успокаивали. Нет, он даже не думал тогда сдаваться, уступать мне в этой игре глазами. Мы сгорали тогда, на одних и тех же чувствах, порывах, желаниях, но боялись, боялись сблизиться, дотронутся, проникнуть друг в друга. Боялись выйти за рамки моралей, приличий, принципов. И сжигали, сжигали друг друга изнутри...

И, все же, он сдался первый. Встал, подошел к бару, достал бытылку каберне, взял бокалы, поставил все на стол. Положил фруктов в вазу, нарезал сыра, нашел штопор. Молча разлил вино по бокалам.

— За любовь, Яр. И за тебя. — Он повторил уже однажды сказанные слова, и выпил первый бокал залпом, до дна. — Гори все синим пламенем — я никогда тебя не оставлю.

Мы много разговаривали в ту ночь. О жизни, о каждом из нас, о Саше и нашем с ним разрыве.

— У тебя нет никаких догадок, почему он так поступил, почему принял такое решение?
— Нет. Никаких, абсолютно. И я не хочу даже думать об этом. Я простила, я отпустила и, знаешь… Мне хорошо. Здесь и сейчас. Рядом с тобой. Вроде и прошло всего-ничего, а я уже могу улыбаться, смеяться и чувствовать. Чувствовать счастье.
— Значит я не зря живу. И вот тебе ответ на твой вечный вопрос о жертвах...
— Не совсем тебя поняла. В чем заключается ответ?
— В том, что если моя жертва может сделать кого-то счастливым, и даже не кого-то, а конкретно тебя — значит не зря. Любая жертва оправдана, если благодаря ней кто-то становится чуть счастливее, если торжествует правда, если восстанавливается справедливость. Да и не считаю я все это такой уж жертвой. Я просто поступаю так, как чувствую, как должен.
— Должен кому или чему?
— В первую очередь — себе.
<...>
— Мы будем еще счастливы, Яр. Счастливы по-настоящему, полноценно. Не урывками, не кусочками, не отчасти и не украдкой. А по-настоящему и в полной мере. Просто нужно научиться ждать. И верить в это. Самое главное — верить. Вера — она, знаешь, спасает. Поднимает с колен, дает силы идти дальше, даже когда порог боли, кажется, в разы превышен.
— Судьба странная штука, Ром. Сегодня — у тебя есть все, завтра — ничего. И наоборот. А ее игры с душами и сердцами людей чего стоят?! Одни только эти игры?! Разве они не убивают в нас веру?!
— Они не могут убить ее, если мы сами этого не хотим. Если человек хочет чего-то по-настоящему — его не пугают преграды и временные трудности.
— Но ведь бывает же, когда не остается сил даже на веру? Бывает же, и не спорь!
— Бывает. Но это все временно. Рано или поздно — вера вернется. Человеку нельзя без веры. И не важно, во что эта вера: в себя, в любовь, в Бога, в людей, в чудеса… Не важно. Главное — просто верить.
— А с судьбой-то что? С ее играми?
— Да ничего. Тут нужно лишь терпение. И все. В мире нет ничего сложного — мы все усложняем сами. Чему-то или кому-то — придаем слишком большое значение в своей жизни, ставим выше. В этом и ошибка и, отчасти, правда. Без этого нельзя. Лишь пока мы можем чувствовать боль — мы остаемся людьми.
— Но не лучше ли без боли?!
— Нет, Яр. Без боли — мы станем камнями. Она нужна человеку точно так же, как и счастье...
<...>
— Ты боишься меня, я чувствую это, боишься.
— Я не тебя, я себя рядом с тобой боюсь. Себя.
— Почему?
— Потому что не узнаю в себе себя, становлюсь другим. Боюсь сказать неосторожное слово. Порезать, ужалить этим словом. Я боюсь твоей боли.
— Зачем ты себя мучаешь? Ведь тебе плохо, трудно рядом со мной?
— Ты не права. С тобой-то мне легко. Мне с собой трудно.
— Не понимаю...
— Чего тут непонятного?
— Тут все непонятно!
— Ты когда-нибудь боялась сорвать цветок только потому, что он завянет?
— Нет. Рано или поздно — вянут все цветы.
— А я боялся. Да, рано или поздно — вянут все цветы, но если их не обрывать — они дольше радуют глаз.
— Мне так не кажется. Посмотри на теже розы: сколько они цветут на кусту? Три-четыре-пять дней, прежде, чем начинают увядать? А в вазе? Тоже самое, а, порою, и много дольше.
— Хорошо, если есть ваза. А если нет? Если ты идешь летом по полю и видишь красивый цветок, срываешь его? Думаешь он не увянет, пока ты дойдешь до дома, по жаре?
— Значит — судьба.
— Нет, не судьба. Решение. Твое решение. Ты в этот момент решаешь — цвести и радовать или увянуть и пропасть тому цветку.
— Возможно. Но при чем здесь я или ты?
— Ты для меня — как такой цветок в поле.
— Я все равно не понимаю тебя...
— Я боюсь лишний раз прикоснуться к тебе, дотронуться. Боюсь.
— Ром, я не завяну, поверь. Я еще тот «цветочек». Уж если я и цветок — то кактус. Или пустынная колючка.
— Ты — незабудка. Крохотная, милая, простая и нежная.
— Да-да, конечно. Нежности — через край просто, ага.
— Давай без сарказмов?!
— Это и не сарказм! Да и как, как ты можешь меня обидеть?! Ты?!
— Как и любой мужчина любую женщину. Просто я не хочу этого делать. Просто я предпочитаю смотреть со стороны.
— Ромка, не смеши. Мое соцветие — сорвано, увяло и растоптано.
— Нет, Яр. Сорван первый цветок. Но в целом — еще цвести и цвести тебе.
— Любишь же ты все разукрасить, вживить в образы. Цветочки-листочки… Ром, ну ведь жизнь-то не такая! Жизнь...
— Жизнь такая, какой ее видишь ты! Какой хочешь ее видеть! Какой делаешь! И нет никакой другой!
— Да пойми ты, нельзя жить в мире образов, нельзя. Но хочешь образами — милости прошу! Представь, что ты срываешь с дерева яблоко — большое, красивое, наливное. Ты кусаешь его и… видишь в нем червяка. И противно ведь становится, правда? И яблоко уже съедать не хочется, и таким аппетитным и красивым — оно уже не кажется. — Вот она жизнь! В жизни за красотой прячется уродство. За слащавыми масками — убогие гримассы.
— Ты не права! Да, бывает и так, но бывает и иначе! Бывает. А про червяка… Знаешь, они выбирают самые вкусные яблоки.
— Ага. И ты продолжишь есть такое яблоко?
— Я — продолжу. Просто обойду стороной червоточинку. И все. Всегда есть несколько путей. Каждый — выбирает свой. Кто-то отбросит такое яблоко и будет кусать от других, пока не найдет без червяка. И плевать даже, если это яблоко будет кислым и не вкусным. А кто-то — просто обойдет стороной червивое место и насладится вкусным плодом. Я — из вторых, как ты уже поняла, я думаю.
— Поняла. Хорошо, соглашусь. Пример, возможно, не самый удачный… Тогда...
— Тогда хватит примеров. Я смогу отразить любой твой выпад. Ты не сможешь меня переубедить. Более того — ты сама согласна со мной, в глубине души. Просто сейчас — в тебе бушует боль, застилая глаза и заставляя видеть лишь отрицательное. Но, однажды, боль уйдет, утихнет. И ты все поймешь. И ты вспомнишь, что бывает так, как говорю я, и бывает чаще. И что путей — действительно много, и что не всегда самый легкий — лучше. Если не бояться трудностей — их не так уж и сложно преодолеть. Главное, как я всегда говорю, главное — вера.

Как же много он открывал для меня! Как многому научил! Сам еще был почти мальчишкой, но его мудрость была огромной… Он умел идти напролом, он не боялся трудностей, он обходил препятствия. Он ставил цели и добивался их...
Оставшиеся дни — мы предпочли провести дома, выбираясь лишь на прогулку и в магазин.
Для института — он действительно достал мне справку, избавив меня, тем самым, от возможных проблем.
Дни рядом с ним — летели. Во вторник вечером, когда мы уже ложились спать, он зашел ко мне в комнату и сел на кровать.

— Я тебя сам завтра отвезу домой. Во сколько поедешь?
— После обеда. Завтра решим поточнее, я думаю.
— Да, ты права… Послушай… Я знаю, что он увидеться с тобой хочет...
— Значит увидимся.
— Ты справишься, выдержишь?
— Да. Теперь да.
— Это хорошо… Я буду приезжать, на неделе. А первого — заберу тебя.
— Договорились. И не нервничай. Теперь со мной точно все хорошо будет. Я теперь со всем справлюсь и все выдержу. Благодаря тебе… — После этих моих слов — он обнял меня в каком-то резком порыве, обнял крепко, чувственно, не утешая и успокаивая, не оберегая или закрывая, а по-настоящему. Так, как хотел все это время, но боялся. Обнял и поцеловал. Тоже по-настоящему. Поцеловал и сам испугался своего порыва, отпрянул, как-то сразу сжавшись, сгрупировавшись, словно боясь удара.
— Прости… Помутнение какое-то… Прости… Я пойду… Спокойной ночи… Прости… — Мне хотелось удержать его. Мне хотелось успокоить, сказать что-то… Но...
— Спокойной… Все в порядке...

На следующий день — он отвез меня домой в районе пяти вечера.

— Я приеду завтра.
— Я буду ждать.

Мы снова поцеловали друг друга в щеки. И простились.

А в четверг, ближе к обеду, мне позвонил Саша...