Православные священники бывают хорошие и плохие. Как врачи, полицейские или президенты России. Но, в отличие от прочих, они искренне — в большинстве своем — убеждены, что все-таки Бог создал служителей церкви, а не наоборот. В этом убедился корреспондент «РР», приняв участие в миссионерском сплаве по рекам Башкирии.
В Крестовоздвиженском храме Уфы миссионеры готовятся к сплаву по рекам Башкирии. Есть тут примета: если понаехали каникулярные студенты Свято-Тихоновского университета, значит, скоро прыгнут в лодки и айда по глухоманьским рекам. И с ними, как батьки Черноморы, Артемий-младший, преподаватель миссионерского факультета того же вуза, и Артемий-старший, священник из местных. Оба татары, хотя на вид русаки с ордынскими физиономиями, как пошутил приходской звонарь.
А если без шуток, то цель сплава — оживление духовной атмосферы в труднодоступных районах республики, где у людей нет возможности пообщаться со священниками, и организация там православных общин. Проще говоря, чтобы окрестить, исповедать и причастить тех, кому это нужно, мы плывем в Богом забытые места.
Сохранить колесницу
Наш сухопутный маршрут проложен до села Метели на реке Ай, дорога займет часов семь, и это по довольно тяжелой трассе.
Добираемся засветло. Смешанное, так будет на всем пути, население: башкиры — большей частью мусульмане; русские — если не православные, то никакие; татары — колеблются.
В селе есть храм, полуразрушенный, но благодаря настоятелю, отцу Алексию, службы идут исправно. Там и ночуем.
Речка Ай кое-где радует нас скоростными перекатами, но иногда приходится волочиться, «царапаться». Нас десятеро — хорошо, что не двенадцать, а то было бы чересчур символично. Вокруг тайга, которую в сериалах про совестливых егерей принято называть глухой. Только цапли да орлы, равнодушные друг к другу.
Занять высоту
Утром доплываем до деревни Усть-Югуз. Мобильная связь еще не почила, но уже агонизирует. Газа, почты, врача — крупное «НЕТ». Фельдшер бывает наездами. В паводок дорогу размывает, а если вода с гор, пиши: «блокада».
Бывший лесоповал, потом лесной поселок.
— Главное — без наскока. Тут этого не любят, — наставляет студентов Артемий.
Причаливаем метров за двести до околицы — чтобы не напугать, не раздражить. Оба Артемия надевают подрясники. Они уже приезжали сюда четыре года назад, семнадцать человек окрестили.
Подходим к дому, кричим с растяжкой: «Хозяева-а-а!» Уверенно, чтобы не подумали, что проходимцы. Озвучиваем стандартный текст: «Священник приехал. Водичку освящаем. Крестим, исповедуем, причащаем. Надо — освятим дом. Все бесплатно». Волшебное слово «бесплатно» желательно произнести несколько раз.
Вот гражданин в летах колет дрова во дворе.
— Ну, — отвечает он на наше «здравствуйте», не прерываясь. — Не видите, работаю я.
Такой, если и решит поверить в Бога, начнет с понедельника.
Вот гражданка на велосипеде. Подъехала вплотную, бросила: «Когда служба-то будет?» И как помчится прочь, не дождавшись ответа.
— Это мы так стесняемся, — разъяснят нам позже. — Что вы хотите? Дикий народ, лесной.
На молебен велосипедистка пришла все-таки вовремя. А лесоруб не решился. Не мужское это дело в деревне — к священнику ходить.
Войти в раж
Отец Артемий указывает на дом, который в прошлый приезд «весь окрестили — куча ребятишек там была». А тут как раз и эти самые дети, как щенки, смеясь да лая, выскакивают из сеней — с крестиками на шее. Артемий, всматриваясь в их лица, морщит лоб, вспоминая: «Наши. Вроде».
Под лапами у них крутится жизнерадостная собака-инвалид — без глаза и о трех ногах. Ее человека отдали в дом престарелых. Пса сначала прибить хотели, потом передумали: «Мы же православные. Почему Мухтар? Хозяин мусульманин».
Настает черед исповедей и причастий.
— Исповедь — это о чем сердце болит. Мы поругаемся — оно закупоривается, — отец Артемий не устает объяснять смысл каждого чина, обряда, таинства.
Тех, кто надумал креститься, отпускает пока по домам, чтобы поразмышляли и поголодали. Объявляет, что исповедоваться им не надо: «Крещение обнуляет грехи».
Вечереет. Крестить решили в речке. Поэтому таинство выходит совсем не таинственным: на виду у всей деревни споро и весело одного за другим, взрослых и детей, отец Артемий, стоя по пояс в воде, окунает в Ай.
За углом ближайшей избы притаилась башкирка. Интересно же: приехал «русский мулла».
— Идите ближе.
— Боюсь, окрестят случайно.
Многое здесь, в Башкирии, случайно перемешано. Мусульмане могут прийти освятить воду. А если им их ритуальное не помогает, просят дать икону Николая Угодника — помолиться.
Освящаем дом владельца пекарни, мусульманина. Нас позвала его жена, православная. Хозяина с работы не ждали, он появился в разгар обряда, бесцеремонно заявил, что ему «никакой разницы», потому что Всевышний один, только пути к нему разные.
Отца Артемия такие слова коробят. К нему, он рассказывал, обращаются девушки, вышедшие за мусульман. Просят разрешения сменить православное имя — супруг так хочет. Обычно разговор с ними бывает коротким:
— Муж говорит, что Бог един для всех, так что все равно.
— Пусть тогда муж ко мне придет, поговорим.
— Нельзя ему в храм.
— Что и требовалось доказать.
Причаливаем в виду деревень Усть-Аяз, Заимка и Матавла. До трассы километра два, до ближайшего священника — целых сорок, до Москвы — всего полтора часа лету.
Тамара, одна из православных энтузиасток, приглашает нас в гости. Обещает написать объявления о завтрашнем богослужении, расклеить по магазинам.
Появляется ее взрослый сын, хотя вроде не должен был. Устраивает матери выволочку: у нас, мол, ребенок маленький, а ты чужих к себе зовешь. Приходится ретироваться. Оказывается, он принял нас за попрошаек. Разгоряченный, садится в машину и уезжает в баню — остывать. По пути бросает, уже разобравшись, что к чему: «Идите к столу».
— Это нормально. Духовное сопротивление. Так даже интереснее. Не все же нас должны с вербами и хлебом-солью встречать. И потом, доброе дело без искушения неугодно Богу, — вольно цитирует Артемий хрестоматийную фразу.
— Он и сам сейчас мучается, — добавляет отец Артемий.
Тамаре неловко. Священник ее успокаивает:
— Все всегда идет не так. Только спустя время понимаешь: промысел Божий.
Уже ночь на носу, а Тамаре все неймется. Башкирка-мусульманка, говорит, подарила аудиодиски с православными проповедями — она подруга, конечно, но вдруг ересь, непреднамеренная? Просит, чтобы Артемии прослушали и дали заключение. Артемии с ног валятся. Но надо так надо. В результате диски признаются годными.
Наутро начинается та же, что в Усть-Югузе, уже местами рутинная окормительная работа.
— Господи, помилуй… — ветер уносит сочный, «с кровью», баритон отца Артемия в тайгу.
На натуре бордовый приталенный подрясник в сочетании с позолоченным крестом на груди делает священника даже слишком изящным. Впрочем, подряснику уже тринадцатый год, прожжен в двух местах — боевой, словом.
Группа старушек в нарядных косынках несгибаемо выстаивает службу на лужайке у кладбища. Все неотрывно, как под гипнозом, следят, как Артемий размахивает кадилом, тугим ухом пытаются различить в скороговорке священника имена родственников, за которых подали записки.
Робкая пенсионерка сообщает: три внука у нее, и всех она и их родители крестить хотят. Миссионеры оживляются — дети всегда в радость. Но выясняется: у бабушки они в гостях, а сами вместе с благополучными родителями живут в городе Миассе, где это таинство можно совершить в любой день. Артемии синхронно суровеют, собираются отказать. Но, поразмыслив, соглашаются. С условием: отсутствующим матери с отцом позвонить, чтобы те пообещали причаститься потом вместе с детьми.
Подъехал на своей «Волге» дед Леня. Он берется возить нас по домам тех, кто не смог прийти на богослужение — по болезни или старости.
Дед Леня лихо газует на ухабах. Его водительский стаж — 54 года, права не продлевают из-за возраста.
Пока Тамара сверяется со списком посещений, Артемии рассказывают, как им приходилось утешать прикованных к постели, а в редких случаях — читать отходную: «Это если человек долго и болезненно страждет».
В развевающихся подрясниках, широкими шагами идущие по засыпающей деревне, Артемии напоминают бойцов спецназа. Выполняют задание они, конечно, не на территории врага, но и дружественной ее тоже не назовешь. Скорее, нейтральная полоса.
— У нас сорок дней в понедельник. Можно отметить на день раньше?
Родственники умершего хотят в одно воскресенье впихнуть и панихиду, и застолье, оно и понятно: в выходной придет больше гостей — значит, будет веселее.
— Ну поймите же вы, еда к нему отношения не имеет. Поминать, читать молитвы, ставить свечи нужно день в день, а стол — когда хотите, — миссионеры сердятся, услышав слово «отметить». Но в дом покойного все равно идут. Тем более здесь и крещения решили провести — на речке сегодня дождь.
Отец Алексий, присоединившийся к миссионерам в Аязе, замечает в зеркале стакан, накрытый куском хлеба. Напустив на себя суровость, говорит родственникам: «Глупость, пустоверие! Не стыдно? Молитва за упокой — вот что ему поможет».
Они кивают, но стакан не убирают.
Пенсионерка приносит освящать воду в полторашке из-под пива «Седой Урал». Отец Артемий брезгливо выговаривает: «Вы еще бы бутылку из-под водки принесли».
Она улыбается, как ребенок, которого застукали за шалостью.
От трагических сюжетов голова идет кругом: тот утонул на рыбалке, этот замерз в лесу. А здесь сын вернулся домой из армии и покончил с собой.
Дима начинает оглашение, это для него практика, урок проповеди. Перед ним две женщины и пожилой мужчина.
— Все крещеные?
— Я бабкой маканный, — словно школьник, поднимает руку мужчина. — Седьмой десяток распечатал, а все никак.
Дима растерян: что это за «маканный», что значит «никак»? Такого он еще не проходил. Оказывается, в советское время из-за отсутствия священников в деревнях «крещением» занимались бабки. Как Бог на душу положит, по своим правилам.
— Тогда вам надо пройти миропомазание, — приходит на помощь Артемий. — Докреститься, так сказать.
— А вот у меня тоже вопрос, — тянет руку женщина. — У меня дочь гражданским браком живет, уже внучка бегает, а он не женится на ней. Может, это потому, что она родилась 13-го?
— Полная ерунда. Предрассудки. Хоть бы даже 13-го в пятницу.
— Вообще-то это была суббота, — говорит мать серьезно.
Каждый день состав гребцов в лодках тасуется, чтобы не заболачивался микроклимат. Вечерами так: поели — и упали в спальник. Настрой рабочий.
Налегаем на весла. И вот следующая деревня, Озерки. Леспромхозы развалены. На их месте лесопилки с мутным статусом. Но работы все равно нет. Раньше мужиков спасала нефтегазовая вахта, но и та хиреет.
В прошлый приезд миссионеров в деревне приняли за сектантов: раздели до исподнего, долго проверяли документы — сначала милиция, потом в сельсовете. Сейчас встретили доброжелательно — вспомнили.
— Вон сколько народу пришло, — довольно говорит Артемий. — А представляете, если здесь священник будет жить!
Воодушевленный, он агитирует:
— Братья и сестры, собирайтесь вместе хотя бы раз в месяц. Потом всем миром храм возведете. Где церквушка появляется, там деревня перестает умирать.
Все желающие крещены, исповеданы. Тайна есть тайна, но все-таки любопытно, с чем люди приходят.
К нашей экспедиции присоединяется отец Георгий, настоятель церкви в Байках. Ему одному надо поспевать аж в шесть приходов — туда, где есть молитвенные дома. Плюс за ним же вагон Озерков и маленькая тележка Крушей.
Мы сдули лодки и перемещаемся на его «семерке».
А вот и Байки. Здешний Михайло-Архангельский храм пасет в этом мусульманском районе несколько православных домов, готовых вот-вот разбрестись. Прихожанки поют славу Пресвятой Богородице, в конце каждой фразы прибавляя громкости — напоминает частушки. Отец Георгий на службу припоздал. Он смиренно извиняется.
Проезжаем деревню Бакалы. Рядом с ней когда-то был храм. Разрушили. Во время одного из прошлых своих приездов миссионеры установили на этом месте крест. Потом в деревне появился молитвенный дом, поселился священник, теперь он полноценно служит. Благодаря сплаву закрутилась духовная жизнь.
***
На обочине голосует женщина с ребенком. Но мы — под завязку. Отец Георгий проезжает, причитая: «Простите великодушно».
Нас обгоняет машина с арабской надписью на заднем стекле: «Аллах спасет».
— У них — убеждение. У нас — просьба: «Спаси и сохрани». Есть разница? — говорит отец Георгий. — Считается, что ваххабиты всех покупают. Но это же не так. Духовный голод воцарился повсеместно. Если не утолим его мы, утолят они.
Миссионеры заканчивают работу в селе Комсомол. В одном из домов обнаруживается книга «Паранджа страха». Об алжирской женщине и ужасах радикального ислама. Там крестились сразу шестеро.
))) Рада что понравилось 
