Сейчас трудно найти новый, никому не известный факт. Наберешь в «поисковике» имя, нажмешь на кнопку компьютера – и пожалуйста, появляется информация о человеке. Даже про людей, живших давно, многое можно узнать, покопавшись на сайтах и в ЖЖ любителей истории. Но при этом часто не хватает осмысления, выстраивания в одну цепочку этого огромного скопища фактов. Впрочем, есть люди, которые олицетворяют собою эпоху и в то же время остались вне страниц красочных журналов и экранов компьютеров.
Мне пришлось несколько лет общаться с удивительным человеком – членом Союза художников, работавшим над созданием диафильмов, иконописцем, тайным священником и просто прекрасным православным человеком: с отцом Владимиром Кутлинским.
В 1996 году я впервые вошел в тесную московскую квартиру, казавшуюся еще меньше от того, что все стены ее были завешаны иконами, картинами, набросками. Еще большее количество художественных материалов было аккуратно разложено по шкафам. Можно себе представить, сколько к 90 годам мог нарисовать человек, посвятивший всю свою жизнь – с раннего детства – художеству. Мне, человеку, не искушенному в живописи, сразу были видны в его работах черты, общие с творениями Васнецова, Нестерова, Корина.
Наше знакомство произошло вот как. Настоятель храма Живоначальной Троицы в Конькове, недавно почивший протоиерей Георгий Красноложкин, попросил что-то передать пожилому человеку: то ли отцу Владимиру, то ли Владимиру Николаевичу. Я пришел в эту небольшую квартиру и… стал ее частым посетителем в течение следующих четырех лет – до самой смерти отца Владимира в 2000 году. Мы были очень заинтересованы в общении друг с другом.
Отец Владимир имел потребность поделиться с кем-то громадным опытом своей долгой жизни, а я – услышать то, о чем нельзя было узнать из учебников. Стены маленькой квартиры раздвигались, и я читал повесть, или, скорее, эпопею, начавшуюся за некоторое время до революции.
Владимир Николаевич родился в 1904 году в селе Никольский Поим Пензенской области. Село это было наполовину старообрядческое, и маленький Володя мог воочию наблюдать, как трудились на ниве Божией синодальные миссионеры. Он еще застал знаменитого миссионера отца Ксенофонта Крюкова. Старообрядец, выдающийся по способностям человек, сблизившийся с архимандритом Павлом Прусским[1], перешедший в единоверческую Церковь под влиянием бесед с митрополитом Филаретом, ставший затем протоиереем и миссионером, построивший 150 церквей и обративший десятки тысяч раскольников в Православие, – это только его краткая характеристика.
Николай Кутлинский (стоит слева) и отец Ксенофонт Крюков (сидит справа). Фотография начала XX века
Николай Кутлинский (стоит слева) и отец Ксенофонт Крюков (сидит справа). Фотография начала XX века
Иногда вспоминал отец Владимир и о знаменитом стяжкинском подвижнике протоиерее Николае Болоховском. Его имя значилось в помяннике отца Владимира.
Среди таких людей началась жизнь маленького Володи. Он показывал мне фото своего отца – Николая, бывшего церковным старостой и активным помощником отца Ксенофонта в проповеди слова Божия. Тот был запечатлен в специальном халате, бывшем наградой за усердие в церковных делах.
С раннего детства Володя воспитывался в непрестанных трудах при церкви, осваивал церковные послушания: пономаря, звонаря. Рано проявился и его талант к рисованию. В 1922–1925 годах он обучается в Пензенском художественном училище под руководством видного профессора живописи И.С. Горюшкина-Сорокопудова[2]. Владимир Николаевич, глубоко верующий человек, видел его в будущем иконописцем.
К этому времени относится и его знакомство с Петром Дмитриевичем Кориным, у которого он завершил свое художественное образование. В 1925 году он окончил курсы иконописи в поселке Мстёра по рекомендации Петра Дмитриевича.
У схимника архиепископа Антония (Абашидзе) он получает благословение служить Церкви кистью
Советами Павла Дмитриевича он будет пользоваться долгие годы, это знакомство во многом определит его дальнейшую судьбу. Но надо правильно выбрать жизненный путь, и возникает мысль о церковном благословении, которое не так-то легко получить в те тяжелые годы. В 1926 году он совершает поездку в Киев, к схимнику архиепископу Антонию (Абашидзе), от которого и получает благословение служить Церкви кистью.
И эти труды окажутся весьма многочисленными и займут целую эпоху – более 60 лет. Первая работа – для своего же Покровского храма села Поим: Распятие (Голгофа). Тогда же, в 1926 году, написаны семь образов святых. В течение двух лет Кутлинский пишет иконостас, реставрирует иконы для нескольких храмов в соседних селах.
Покровский храм сыграл немалую роль в жизни Владимира Николаевича. До конца своих дней он старался каждый день читать акафист Покрову Божией Матери. Его старшая сестра, Татьяна, была замужем за священником Покровского храма протоиереем Николаем Павловичем Никифоровым, служившим в церкви Покрова Пресвятой Богородицы села Поима 30 лет – с 1904 по 1934 год. Отец Николай был первым духовным наставником для Володи.
Большое торговое село Поим стало удивительным христианским миссионерским центром
Но в то время эта деятельность не могла протекать спокойно длительное время. Подробности событий неизвестны, но в марте 1934 отец Николай был переведен в Моршанск[3]. О дальнейшей его судьбе четких сведений нет, но отец Владимир был уверен, что его духовный отец протоиерей Николай сподобился мученической кончины в лагерях. Община, к которой принадлежал тогда отец Владимир, тоже не осталась без внимания властей. Но об этом моменте своей жизни Владимир Николаевич не любил рассказывать. Известно, что по благословению своего духовного отца, предвидевшего развитие событий, Владимир Николаевич перебрался в Москву. Здесь происходит его знакомство со священником Владимиром Амбарцумовым. В этом же храме – святителя Николая у Соломенной Сторожки – служил другой будущий новомученик – протоиерей Василий Надеждин, которого Кутлинский хорошо знал по Поиму: до рукоположения тот два года работал в селе учителем. В Поиме отец Василий тесно общался со своим сокурсником – протоиереем Иоанном Козловым[4], миссионером, человеком интересной судьбы, хорошо знакомым отцу Владимиру. Большое торговое село Поим стало удивительным христианским миссионерским центром. Кроме упомянутых отца Ксенофонта, протоиерея Иоанна, священномученика Василия, Поимскую миссионерскую школу кончил еще один человек, хорошо знакомый отцу Владимиру, – архиепископ Мелитон (Соловьев)[5].
Благословение на право ношения стихаря и поставление Владимира Кутлинского в чтецы
Благословение на право ношения стихаря и поставление Владимира Кутлинского в чтецы
Интересно, что долгая жизнь отца Владимира вместила в себя и старый «дощатый» храм, и «мерзость запустения», и храм новый, бревенчатый, уже воссозданный.
В это время происходит и другое знаменательное знакомство – с будущим священником Глебом Каледой. Покойный отец Глеб хорошо известен православному человеку. Профессор, доктор наук, много потрудившийся в геологии, но при этом несший крест не просто трудного, но и опасного тайного священства, сразу, как только это стало возможным, вставший на путь открытого служения Церкви и успевший до своей кончины немало потрудиться как приходской священник. Кроме того, он возглавлял курсы катехизаторов, которые впоследствии были преобразованы в Свято-Тихоновский богословский институт, работал в отделе катехизации, посещал тюрьмы, писал книги. Но отцу Владимиру он навсегда запомнился молодым человеком, который с рюкзаком за спиной объезжал монахов и священников, живших либо в ссылках, либо в глухих местах.
О труде иконописца тогда не могло быть и речи. Владимир Николаевич в эти годы учится и работает как художник. В 1936–1940 годах он заканчивает отделение повышения квалификации художников при Московском государственном художественном институте по мастерской станковой живописи. С 1940 по 1965 год работает на студии «Диафильм» над созданием былин и народных сказок, как художник-график – в издательстве «Детская литература». Им были созданы диафильмы: «Фунтик» (1937), «У Лукоморья дуб зеленый» (1938), «Сказка о золотом петушке» (1949), «Илья Муромец и Соловей-разбойник» (1951), «Вольга и Микула Селянинович» (1955), «Юность Ломоносова»; в 1963 году – иллюстрации к книге «Сказки Жуковского». В 1962 году он становится членом Союза художников. В этих работах отец Владимир проявляет себя как русский художник. Неслучайно М.Н. Нестеров назвал его «чувствующим русский дух».
Даже в то время церковная жизнь не прекращается для Владимира Николаевича ни на минуту. К сожалению, я не запомнил, как произошла встреча отца Владимира с митрополитом Гурием (Егоровым)[6]. Но их дружба и тесное сотрудничество охватывают не один десяток лет.
Владыка Гурий – истинный ПАСТЫРЬ, несгибаемо стоявший в те годы за веру. Сразу после революции он принимается за активную миссионерскую деятельность, создает тайные монашеские общины. Как следствие – три ареста, три года ссылки и пять лет лишения свободы, причем часть срока он отбывал на строительстве Беломоро-Балтийского канала. После Великой Отечественной войны он стал первым наместником Троице-Сергиевой Лавры. Именно от него отец Владимир принял частичку мощей преподобного Сергия Радонежского, которую приносил в храм Живоначальной Троицы в Конькове на дни памяти преподобного и завещал после смерти передать храму. Но обстоятельства сложились так, что он передал частицу в храм в Ромашкове, где и был похоронен (отпевание по священническому чину прошло в Казанском храме в Узком).
Но так или иначе знакомство состоялось, и в 1947 году владыка Гурий, епископ Ташкентский и Среднеазиатский, пригласил Владимира Кутлинского для росписи Успенского кафедрального собора. В те годы у отца Владимира появилась возможность опять взяться за кисти и работать для Церкви. В том же 1947 году он восстанавливал живопись на паперти Богоявленского Патриаршего собора в Москве.
Но в ташкентском соборе работа была более серьезная – полная роспись храма: алтарь, образа иконостаса, роспись барабана, настенная роспись.
Сохранилось сделанное епископом Гурием описание росписи, выполненной отцом Владимиром. «Даже из отдаленных частей храма, – писал в своем отчете епископ Гурий, – взор верующих свободно проникает до горнего места и видит там величественную фигуру Спасителя, предлагающего апостолам Свои Святые Тело и Кровь. Это – копия васнецовского образа Евхаристии, что в киевском Владимирском соборе, исполненная на золотом фоне на горнем месте и почти на всем полукружии стен алтаря. Золотой фон алтарных стен прекрасно гармонирует с иконостасом. Иконостас обработан под красное дерево и состоит только из двух киотов с большими местными образами афонского письма, из царских врат и северных и южных дверей. Царские врата низкие, и служащий священник виден даже при закрытых вратах. На потолке алтарного свода написан огромный образ Знамения Божией Матери. Много живописи и на потолках храма. Образцом этой живописи большей частью служила васнецовская роспись киевского Владимирского собора. Собор расписан художником В.Н. Кутлинским. На потолке над кафедрой В. Кутлинский написал Божию Матерь, молящуюся в окружении коленопреклоненных и летающих ангелов на фоне Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры. Эта композиция составлена В.Н. Кутлинским самостоятельно»[7].
В епархиальном архиве хранится копия письма епископа Гурия к В.Н. Кутлинскому от 19 августа 1951 года, свидетельствующая, насколько владыка Гурий ценил труд этого художника и какое большое значение придавал росписи собора: «Дорогой Владимир Николаевич! Приближается сентябрь. Ждем Вас. Всё то, что было Вами намечено по плану – орнаменты потолка, фриз в главном храме и в приделе – выполнено. Только роспись оконных проемов в алтаре я задержал. Присланные Вами орнаменты – чудесны, но у меня явилось сомнение – уместен ли будет их сказочный сюжет в непосредственном соседстве с образом Евхаристии. Но это – деталь. Главное – роспись колонн и стен. Ее я никому не поручал, дожидаясь Вас. <…> Да благословит Вас Господь. Любящий Вас Е[пископ ] Г[урий ]».
Но не всем, как это часто бывает, нравилось новое оформление собора – нашлись и «строгие судьи». «Многим прихожанам, – сообщалось в епархию безымянным «доброжелателем», – не нравится иконостас. Говорят так: “Что это за ангелы в юбках и, главное, красные крылья – не то женщины, не то мужчины? <…> Слишком много траура и красной краски. Алтарь, говорят, стал похож на чайхану”». Однако были и другие отклики. «Взглянув вокруг, – писали в Пасхальном поздравлении владыке Гурию прихожанки (1 апреля 1949 г.), – не узнаёшь залитого светом Успенского нашего собора. Неужели это те закопченные, сырые, мрачные стены с давящими потолками?.. Всё кругом полно благолепия: и живопись, и хор, и холмы цветов. <…> Как восторженно часто обращены вверх глаза к замечательному изображению Богоматери с распростертыми руками».
Ключарем Успенского собора в те годы был иеромонах Михей (Хархаров), впоследствии епископ Ярославский, с которым отца Владимира связала крепкая дружба – они переписывались до последних дней жизни отца Владимира. Тут же, в Ташкентской епархии, служили и архимандрит Борис (Холчев), и будущий епископ Стефан (Никитин).
Однажды отец Владимир рассказал мне историю из жизни владыки Стефана. О том, как будущий владыка на расстоянии, из лагеря, попросил о помощи Матрону, и та помогла ему. И был несказанно удивлен, когда я ему сообщил, что прочел эту историю в недавно опубликованных «Непридуманных рассказах». После этого я еще больше укрепился в мысли, что отец Владимир – это живая книга церковной истории XX века.
Труды отца Владимира набирали всё большую силу.
После владыки Гурия на Ташкентскую кафедру был поставлен другой замечательный владыка – архиепископ Ермоген (Голубев), сын известного профессора богословия. В 1931 году он был арестован и осужден на десять лет. В лагере тяжело заболел и был выпущен на свободу в 1939 году. Но испытания еще более закалили владыку. Он пошел на беспрецедентный в Советском Союзе шаг: не имея возможности строить новые храмы, получил разрешение на реконструкцию Ташкентского собора и фактически на его месте построил новый собор. Храм возводился вокруг старой церкви, и до конца строительства здесь шли ежедневные службы. Когда строительство запретили, было поздно: храм уже стоял. Так же стремительно был построен и храм в Самарканде. Кроме вышеназванных церквей, под руководством архиепископа Ермогена были построены новый собор в Ашхабаде, большая каменная крещальня во Фрунзе (Бишкеке), отреставрированы и восстановлены храмы Красноводска и Мары. И это в разгар хрущевских гонений! Естественно, его деятельность не осталась без внимания: он был удален стараниями властей с Ташкентской кафедры.
Храм Покрова Пресвятой Богородицы в селе Никольский Поим. Фотография А. А. Сахарова. 2012 год
Одновременно с реконструкцией Ташкентского собора шло и его внутреннее убранство, чем, как и прежде, занимался Владимир Кутлинский. С января 1957 по июль 1959 года им были созданы многочисленные иконописные образы, а также осуществлена роспись собора. С ноября 1957 по март 1958 года художник работал над эскизами к росписи восьмигранника трапеции купола, а затем, с середины апреля до середины июня 1958 года, расписывал трапеции купола (43,2 кв. м) образами Распятия (по Васнецову), Покрова Божией Матери и четырех Евангелистов. В архиве Ташкентской епархии сохранились копии трудовых соглашений отца Владимира: «Январь – апрель 1957 г.: шесть икон для алтаря придела – икона Спасителя на горнем месте (280 х 180), икона апостола Иакова (150 х 90), икона святителя Григория Двоеслова (150 х 90), 2 иконы предстоящих Божией Матери и Предтечи (150 х 90), Моление о чаше (50 х 70); июнь 1957 г.: для алтаря главной части собора – Знамение Божией Матери; июль – сентябрь 1957 г.: икона Евхаристии на горнем месте и изображение апостолов для алтаря собора; ноябрь 1957 г. – март 1958 г.: местные иконы – Спасителя и Божией Матери, иконы на южных и северных вратах: архидиакона Стефана и архидиакона Лаврентия; апрель – июнь 1958 г.: иконы на царские врата – Благовещение и Евангелисты; май – июль 1959 г. – икона Успения Божией Матери (1 х 1,4 м)».
Если учесть отношения архиепископа Ермогена с властями, становится ясно, что плодотворно трудившийся иконописец ходил по острию ножа.
«Вокруг архиепископа группируются и действуют такие лица, которые изготовляют иконостасы, иконы и живопись на религиозные темы. <…> Роспись на иконостасах и в церквах исполняют местные и приезжие художники, которые получают от архиерея сотни тысяч рублей…» – доносил уполномоченный. Не был забыт им и художник Владимир Кутлинский: «Одновременно выполняют заказы архиерея на сотни тысяч рублей приезжие художники. Один из них часто приезжает из Москвы, некто Кутлинский Владимир Николаевич… До сих пор деятельность этих людей не пресечена»[8].
После собора в Ташкенте больших работ у отца Владимира как иконописца уже не было. Но писал он, пока позволяли глаза и руки.
В 1958 году Владимир Кутлинский был рукоположен во иерея архиепископом Днепропетровским и Запорожским Гурием в Крестовой церкви при Днепропетровском архиерейском доме. Так началась его не очень долгая и, может быть, не очень продуктивная в сложившейся ситуации служба Церкви в качестве священника. Владыка Гурий, имевший опыт и лагерей, и катакомб, как и многие иерархи, готовился к новым гонениям на Церковь и тайно рукополагал священников. Отец Владимир получил на руки свидетельство о рукоположении, которое всегда хранил в определенном потаенном месте.
По рассказам отца Владимира, по благословению митрополита Гурия он под видом светского человека ездил в общины тайных монахинь для совершения Евхаристии. Перед моими глазами – служебник, на котором он своим прекрасным, аккуратным почерком делал необходимые для служения заметки. Но всё же служил он редко. Только по необходимости. И не считал себя достойным этого духовного звания. А после перестройки он был уже в таком преклонном возрасте, что говорить о легальном служении было невозможно.
Как высоко ценил он это служение, я видел собственными глазами.
Сказки Жуковского. 1963 г.
Он, будучи 90-летним человеком, ходил в праздники в наш Троицкий храм пешком. Сын его вспоминает, что при наступлении великих праздников отец Владимир как-то внутренне озарялся, становился другим.
Однажды, когда он пришел к нам на праздник, настоятель протоиерей Георгий решил воздать ему священническую честь, попросил нас помочь старцу облачиться и пригласил его часть службы помолиться у престола. Не знаю, может быть, ему впервые так пришлось стоять в самом настоящем, посещаемом храме в священническом облачении у престола. Потом он говорил, что очень из-за этого разволновался. Так это было для него важно. Это напоминание всем нам, священнослужителям, того, насколько велико это служение, о чем мы, увы! часто забываем.
Митрополит Гурий (Егоров), митрополит Иоанн (Вендланд), архиепископ Михей (Хархаров), епископ Стефан (Никитин), протоиерей Глеб Каледа, преподаватель протоиерей Иоанн Козлов, священномученики Василий Надеждин и Владимир Амбарцумов… Разговоры с отцом Владимиром производили впечатление, будто я присутствую на уроке истории Русской Церкви XX века. Про каждого из перечисленных людей можно написать не статью в журнале, а целую книгу. А имена скольких известных священнослужителей и мирян я потом увидел в его помяннике, написанном им от руки! Хотя сказать про него «написанный» – ничего не сказать. Его помянники и молитвословы – выполненные с любовью произведения искусства. Этому более всего можно поучиться у отца Владимира – любви к Церкви.
Диакон Петр Пахомов
Источник:https://www.pravoslavie.ru/put/69459.htm
