Очень тронула эта история:
Тема хосписа стала мне близкой благодаря великому человеку и замечательному доктору Андрею Владимировичу Гнездилову. Андрей Владимирович — петербургский врач-психиатр, основатель первого в СНГ хосписа в Петербурге. Для меня является большой загадкой, как он может столько лет работать в хосписе, каждый день видеть горе и смерть и при этом, не жалея ни сил, ни времени, душевно «вкладываясь» в каждого своего пациента, оставаться таким внимательным, чутким, любящим и терпимым к каждому.
Встреча с Гнездиловым, можно сказать, перевернула всю мою жизнь: мои жизненные приоритеты, мое отношение к жизни и к смерти, к людям, больным и здоровым.
Эта встреча привела меня волонтером хоспис. И хотя проработала я там совсем недолго — нет пока во мне того мужества и душевных сил, чтобы каждый день встречаться со смертью — мне посчастливилось стать свидетелем Чуда...
…Я помню Владимира с первого дня работы. В палате, в которой он лежал, ощущалась какая-то особая атмосфера. Она разительно отличалась от настроения в других палатах. Это впечатление было таким сильным, что именно это посещение я запомнила так, как будто это было вчера. Мужчины — их было четверо — очень приветливо меня встретили, стали с удовольствием со мной общаться, улыбались и много шутили. Эта приподнятая, радостная атмосфера меня тогда поразила. Но больше всех меня удивил Владимир. Он излучал такую жизнерадостность, уверенность, такую жизненную силу и оптимизм, которые не то что в хосписе, но и в обычной жизни редко можно встретить… Еще тогда я отметила, с каким вниманием и уважением прислушиваются к нему другие пациенты. Потом я увидела, что он не только подбадривал и морально поддерживал своих соседей по палате, но и физически за ними ухаживал. Да и не только за больными в своей палате, но и за многими пациентами в хосписе.
Лет ему около шестидесяти. Невысокого роста, коренастый, с густой седой бородой. С открытой улыбкой и озорным блеском в глазах. Тогда он сидел на кровати, а рядом лежали костыли. Ходить он мог только с их помощью, и видно было, что передвигается с большим трудом, но при этом походка его казалась энергичной и уверенной.
При первом же знакомстве Владимир рассказал мне свою историю: «Когда меня сюда привезли, врач сказал, что мне осталось жить всего две-три недели, ну максимум месяц. А я, видите, живу здесь уже почти десять месяцев! А все почему? Смотрите!» И он показал деревянную дощечку с надписью: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4:13).
Немного позже я узнала, что он бывший моряк (хотя, наверное, бывших моряков не бывает). Со временем я стала всегда в начале работы заходить к нему. Он мне рассказывал новости про жизнь в хосписе, мы делились с ним мыслями о некоторых пациентах. Можно сказать, что мы стали с ним сотрудничать, и это сотрудничество радовало его и очень поддерживало и вдохновляло меня.
Я также заходила к нему в конце рабочего дня. Передавала ему приветы из других палат, иногда — приглашение в гости. Как я уже писала, Владимир умел создать особую атмосферу вокруг себя. Например, хоспис он называл кораблем, палаты — каютами. Поэтому приглашение звучало приблизительно так: «Владимир, там девочки (на самом деле бабушки) из седьмой каюты назначили Вам свидание и ждут Вас вечером на чаепитие».
Как-то он поделился со мной, что пока он находится в хосписе, в его палате умерло около шестидесяти человек. Я удивлялась его мужеству. И его умению словом и делом помогать своему ближнему. Вообще, Владимир отличался оптимизмом и жизнерадостным характером, деятельным состраданием, огромным жизнелюбием и еще желанием учиться чему-то новому. Все мои предложения заняться психотерапией или творчеством он принимал с энтузиазмом. С удовольствием занимался арт-терапией, смело экспериментировал с красками, а когда у него проявились особые способности к рисованию, очень обрадовался возможности учиться рисовать профессионально. Любил рисовать море, лес, горы, места, где ему было хорошо. Я помню, как он говорил: «Теперь я могу, когда выйду отсюда здоровым, стать художником».
Однажды я его спросила: «Владимир, а что Вы думаете о своей болезни?» «Ну, я знаю, что у меня рак, но я также знаю, что Бог поможет мне выздороветь» — ответил он. Тогда я промолчала, но помню, что такой оптимизм вызывал у меня тревожность. Иногда я думала: «А что будет, когда ему станет хуже и когда он поймет, что все-таки умирает? Что будет с ним? С его Верой»? Сейчас я понимаю, что это были мои страхи, это было мое не-верие в Бога, неверие в Чудо, мое не-до-Верие. Каждый раз по дороге в хоспис сердце мое сжималось, и я думала: «Жив ли он? Как сегодня себя чувствует?» И ощущала огромное облегчение, когда он встречал меня такой живой и улыбающийся.
Были, конечно, дни, когда он грустил, и тогда мы не занимались. Это было, когда умирал кто-то из соседей по палате.
Несколько раз по поводу Владимира я подходила к главврачу и «доставала» его одним и тем же вопросом: «Скажите, может случиться такое, что Владимир выздоровеет и выйдет из хосписа? Вот смотрите: уже сколько месяцев, несмотря на врачебные прогнозы, живет. Он оптимист, верит в Бога, похоже, что он Божий человек, с ним ведь может произойти чудо?» И главврач, уставший от такого рода вопросов, задаваемых ему на протяжении многих лет, каждый раз терпеливо и по-доброму отвечал: «Нет, не может. Такого не бывает и не может быть — не надейтесь».
Летом меня вызвали на выездную работу на три месяца. Я зашла в хоспис попрощаться с его жителями. Зашла и к Владимиру. Мы с ним особенно долго тогда разговаривали. От мысли, что, возможно, я вижу его в последний раз, у меня больно сжималось сердце. А Владимир был, как всегда, настроен оптимистично.
После моего возвращения я встретилась с главврачом хосписа. Мы с ним разговаривали, и я ловила себя на том, что мне очень страшно спросить его о Владимире. С каким же удивлением и огромной радостью я услышала, что он жив, что его выписали! «Доктор, а Вы помните, как говорили, что чудес не бывает? А ведь случилось же Чудо, настоящее Чудо!».
Я думаю, что эта история произошла неспроста именно с этим пациентом. Год и несколько месяцев он прожил с поставленным ему страшным диагнозом. Его настрой отличался от того позитивного настроя, о котором так часто говорят: «А ты говори себе, что ты здоров — и будешь здоров». Нет, его Вера отличалась от самовнушения или самообмана. Его Вера, глубокая и искренняя, основывалась, похоже, на смирении и принятии всего, что дает Бог.
Это чудо произошло не только в жизни хосписа и Владимира, но и в моей жизни. Мне посчастливилось стать свидетелем того, как вопреки прогнозам врачей и здравому смыслу в том месте, где так много горя, боли и отчаяния, произошло Настоящее Чудо.
Автор: Виктория Мартюшева
Источник: Православие и мир
у нас был алтарник( дальний родственник мужа — не кровный).
Ему еще в молодые годы поставили рак. Но он не прекращал прислуживать в Храме, он очень был рад, когда увидел нашу семью на пороге Храма. Он жил, с тяжелой стадией рака — жил. Умирал тихо с псалтырем в руках уже в глубокой старости.
как чудесно встречать таких людей на своем жизненном пути) прям рада за Вас)
Дай Бог каждому такой веры! И на своём опыте знаю, что врачи, к сожалению, не склонны думать о том, что пациент тяжёлый может поправиться. хотя ведь врач как никто должен верить в выздоровление.
Мой муж тоже однажды был свидетелем чуда-приехал к нему в клинику монах с раком желудка уже неоперабельным, его подлечили как могли и отправили обратно… умирать. А он через 2 месяца на контроль приехал, а у него все чистенько, как и не было опухоли!!! Даже консилиумы несколько раз собирали) но сошлись на одном-ЧУДО!)
Каждому по вере его....
Теплая история, душу греет))))
Имей веру с горчичное зерно — и........