Эти люди решились рассказать о своем опыте первой исповеди.
В плену страха перед исповедью
Со мной, как, наверное, со многими другими, это произошло на Великий пост. Два года жизни в Церкви, воскресных богослужений, чтения духовной литературы, изучения церковно-славянског… но до исповеди дело никак не доходило! Почему? Всё банально: сначала в этом не чувствовалось необходимости, а потом — стало просто страшно. Нестерпимо страшно. Так, что уже от одной мысли об этом дрожали руки и спирало дыхание. Если честно, мне и по сей день страшно… Но тогда это было нечто совершенно невообразимое: я действительно плохо представляла себе, как это можно вытащить наружу все то, в чем самой себе с трудом признаешься, за что и перед собой невыносимо стыдно?
Чем больше я думала об этом, тем больше путей отступления возникало в моей голове. Ну зачем я пойду на исповедь? Господь и так всё достоверно знает, перед Ним я уже не раз во всём покаялась…
Но вместе с этим рождалась и другая мысль, которую логически я объяснить не могла: это была стопроцентная уверенность в том, что если я в ближайшее время на исповедь не пойду, то никогда не смогу почувствовать себя на свободе.
Я жила в плену своего страха перед исповедью. И каким-то уголком души отчётливо понимала, что моего раскаяния, принесённого Богу на домашней молитве, раскаяния, так и невысказанного, невыплаканного вслух, недостаточно. И жить с этим ощущением все увеличивающейся тяжести было ещё ужаснее, чем сделать трудный шаг в область неведомого, но жизненно необходимого. Да, порой я заглушала в себе эти мысли, чувства, но забытье это получалось тонким, зыбким и рано или поздно прорывалось…
В тот Великий пост ощущение груза стало невыносимым. Я уже презирала себя за свою трусость. Устала выбрасывать бумажки со списками грехов, так и не донесённых на исповедь. В очередной раз я пошла в храм. В голове трепетала мысль: «На исповеди мы рассказываем грехи не человеку, мы каемся в них Богу». Эта мысль немного помогала. Очередь на исповедь была длинной. «Неужели никто не боится?» Батюшка оказался совсем незнакомым, видимо, новый священник в этом храме. Я даже не понимала, пугало ли меня это больше или меньше…
«Я в первый раз…» — пролепетала я, и слёзы уже наворачивались на глаза. Взгляд у священника был очень серьёзный, не добрый и не злой, а именно серьёзный. От такого не убежишь. Я скомканно пересказала свои грехи, записанные на истертой руками бумажке. А он спросил: «Зачем ты пришла на исповедь? Зачем ты ходишь в храм?» «Чтобы стать ближе к Богу,» — ответила я. Он продолжал серьёзно смотреть. «Чтобы спасти свою душу», — вырвалось у меня. Батюшка накрыл мою голову епитрахилью. Внутри побежали мурашки. Я вдруг почувствовала, что это было Таинство. Батюшка посмотрел на меня по-отечески и отпустил. Я шла назад в толпу молящихся на ватных ногах. И была счастлива: наконец-то я была на свободе!..
Наталья Емельянова, г.Нижний Новгород
Приходящего ко Мне не изгоню вон. Евангелие от Иоанна 6:37
Крестился я в 1996 году. Знаний о Церкви у меня было ничтожно мало, опыта — еще меньше, воцерковленных знакомых — не было вообще. «Завтра вам следует причаститься», — напомнил всем священник по окончании таинства. Зачем — я не знал, и напоминание проигнорировал. В течение следующих 6 лет я и в Церковь не пришел…
А в 2002 году мы с будущей женой решили обвенчаться. Оказалось, следует готовиться: молитвой, постом, исповедью и причастием. Самым страшным из всего перечисленного была, конечно, исповедь...
(...)
На следующий день к исповеди я шел в полуобморочном состоянии. Думал, ничто не заставит меня подойти к этому «страшному бородачу», которому следует еще и что-то говорить! Бумажка-шпаргалка меня выручила. Я что-то сумбурно говорил, даже на вопросы отвечал… И вот разорванная шпаргалка летит в корзину, и над моей головой читается разрешительная молитва. Облегчение? В голове продолжают крутиться мысли и преживания, но постепенно все стихает, начинается Литургия. Было удивительно, что служба оказалась не такой длинной, что язык — не таким уж непонятным, и как красиво пел маленький и не очень стройный хор. Только гораздо позже я понял, что на той моей первой Литургии пела душа.
Ничего особенного со мной не произошло после Причастия. Я даже удивился: не открылись тайны бытия, не разверзлись небеса, не сделался я мгновенно ангеоподобным безгрешным существом. Только день стал чуточку теплее, солнце — немного светлее, и все люди, которых я встречал, направляясь домой, почему-то были очень милыми. Нечто подобное, видимо, ощущала и моя жена.
Через несколько дней мы обвенчались. Позже мы сожалели только о том, что праздничное застолье назначили на день венчания. Традиционная свадебная кутерьма не гармонировала с тем умиротворением, что накрыло нас обоих после великих Таинств Причастия и Венчания...
Алексей Зарезин, кандидат технических наук, преподаватель, г.Челябинск
Заголовок: Под интеллигентской маской
Я крестилась в 27 лет. Решилась благодаря другу, который объяснил мне разницу между «я верю в Бога» и «я крещена во имя Отца и Сына и Святого Духа». Его крестили еще в детстве, но, пройдя извилистым путем — через йогу и другие учения — он пришел к православию. А к первой исповеди так тщательно готовился, что принес тетрадку, полностью исписанную словами покаяния.
Моя жизнь начиналась с чистого листа, и я взялась за дело с не меньшим рвением — готовилась так, словно хотела сдать на «пятерку» курсовую работу в вузе: перечитала стопку брошюр и пособий в помощь кающемуся. Но сомнения мучили вплоть до самой исповеди: как же все-таки лучше — записать грехи (тогда еще, как мне казалось, немногочисленные) на листочек или же выстроить устное сообщение, которое мне непременно хотелось облечь в форму свободно льющейся речи? А какой из этих «жанров» предпочитает исповедующий священник? Это занимало меня больше, чем само содержание!
На исповеди все решилось само собой: она была… общей. Только тут я поняла всю тщетность подбора подходящей интеллигентской маски и своих эстетских заготовок, своей витиеватостью уводящих от истины. А уже позднее научилась распознавать ту тяжесть на душе, когда всеми силами хочется избавиться от груза налипшей на душу грязи, а самостоятельно ее — не отколупать. Тогда главным состоянием становится: «Господи, прости, что так уродую Твое творение!» И как его выразить — уже не столь важно.
Ольга Схиртладзе, журналист, г.Нижний Новгород
Источник:
