Смерть атеиста

Вообразите себе мужчину лет сорока пяти, невысокого, прямогобрюнета, с лицом, не лишённым благообразия, украшенным окладистою бородою игустыми бровями, что придают ему выражение несколько властное и надменное.

Представьте, что женат он третьим браком, от первого имеетвзрослую дочь, с коей видится не реже двух раз в год, а на работу ходит врайонную поликлинику, где в собственном кабинете терпеливо принимает страждущийчеловекопоток с девяти до двух в понедельник и среду, и с двух до семи вовторник и четверг.

Добавьте сюда извинительную слабость к украинскому пиву, отечественному хоккею и крепким американским детективам.

Если вам удалось всё вышеперечисленное вообразить, представить и добавить — будьте уверены, что перед вашим мысленным взоромпредстал Иван Гаврилыч Пупышев собственной персоной.

Да, таков он и был.

Присовокупьте сюда и тот немаловажный факт, что взглядов нашгерой придерживался самых что ни на есть атеистических.Атеистом он был матёрым, закоренелым иупёртым.

Попов и прочих «церковников» Иван Гаврилыч на духне переносил, так что даже если жена, щёлкая телеканалами, попадала накакого-нибудь священнослужителя, к примеру, дающего интервью, он немедленнотребовал переключить программу. Из всего, хоть отдалённо связанного с Церковью, Иван Гаврилыч любил лишь анекдоты «про попов», их он частенькорассказывал, к месту и не к месту.

Но довольно об этом. Цель нашей истории — поведать о том, как атеист Пупышев умер, посему ограничимся лишь фактами, имеющими к делу самоенепосредственное отношение.

Виной всему была чёрная кошка. В то роковое майское утроПупышев, по обыкновению, шёл на работу, и вдруг дорогу ему перебежала онасамая. Сиамская. Как и все настоящие атеисты, Иван Гаврилыч был страшносуеверен, поэтому невольно замедлил шаг. Помянув про себя недобрым словоморигиналов-котоводов, которые из всего разнообразия кошачьих окрасов сманиакальным упорством выбирают чёрный цвет, он подумал, что, свернув здесьрезко налево, можно, пожалуй, даже быстрее выйти к остановке… но тут боковым зрениемзаметил, что проклятая сиамка, будто читая его мысли, повернулась и перебежалапуть слева.

Мысленно выругавшись, Иван Гаврилыч проследил взглядом завредным животным и, к своему изумлению, стал свидетелем необычайного поведения: отбежав чуть по левой стороне, под цветущей черёмухой, кошка снова повернуласьи вторично перебежала через тротуар и дорогу, отрезав таким образом, и путьназад. Но и этим дело не кончилось — на той стороне улицы сиамка ещё разпроделала тот же трюк — так Иван Гаврилыч оказался в квадрате перебежек чёрнойкошки.

Такое происшествие его неприятно удивило — ни о чём подобномему не доводилось слышать, более того, в зловещем стечении обстоятельств на мигпочудилась проявление чьей-то разумной воли… Отмахнувшись от неуютных мыслей, доктор Пупышев в сердцах плюнул (три раза через левое плечо) и решительнопродолжил путь вперёд, не думая о последствиях.

Однако последствия не заставили себя ждать.

А случилось вот что: когда, уже после работы, Иван Гаврилыч, закупив продуктов (а также бутылочку любимого пива и газету«СпортЭкспресс») выходил из магазина, к нему подошёл сильноподвыпивший субъект с оплывшим от плохой работы печени лицом и промычал:

— Б-батюшка… м-мне бы это… поисповедаться…

Поперву Иван Гаврилыч даже не сообразил, о чём речь, настолько всё оказалось неожиданным. Пьяница тем временем продолжал:

— Надо,. Понимаешь, отец… не могу так больше… надо мне… исповедуй, а?

— Вы ошиблись, я не священник. — необычайная кротость ответаобъяснялась тем изумлением, в которое повергли Пупышева сложившиесяобстоятельства.

— Ну чё те, жалко? — возмутился собеседник, дыша перегаром.- Впадлу, да? Я чё, не человек, что ли?

— Не знаю, человек вы или нет, но я уж точно не священник! — огрызнулся Пупышев, и решительно зашагал прочь. Эти слова показались ему весьмаудачным ответом, жаль, впечатление смазали посланные в спину матюги.

Домой Иван Гаврилыч явился в состоянии лёгкой задумчивости.

— Представляешь, сегодня какая-то пьянь меня за попаприняла! — пожаловался он жене за обедом.

Госпожа Пупышева от этого известия пришла в такойнеописуемый восторг, что едва не подавилась котлеткою, и ещё минуты трисодрогалась от взрывов гомерического хохота. Иван Гаврилыч ощутил при этомсильное неудовольствие, но счёл за лучшее не показывать виду, он вообще, кслову сказать, не любил внешне проявлять чувства без крайней на тонеобходимости.

Отсмеявшись, Ирина Сергеевна — а именно так звали супругунашего героя, — заметила, что причина, должно быть, в роскошной бороде ИванаГаврилыча.

— Скажешь тоже. — буркнул тот, но вечером, в ванной, стояперед зеркалом, внимательно осмотрел именно эту часть лица.

Надо сказать, что бороду наш герой носил с тех самых пор, как она принялась расти. Тому была веская причина, а именно, некоторый дефектнижней части лица, по какому поводу Ивану Гаврилычу даже в армии дозволялось небриться.

Волевым усилием Иван Гаврилыч заставил себя забыть онеприятном инциденте и связанных с ним размышлениях. Идиотов в мире много, немудрено, если одному из них в проходящем мимо враче померещится священник. Акошка… ну, кто их знает, может, по весне они всегда так делают, метяттерриторию или ещё что-нибудь… А те анекдоты вчерашние… нет, это совсем тутни при чём.

Таким образом, искусство игнорировать или выгодноперетолковывать неудобные факты, столь виртуозно развитое у всех атеистов, вочередной раз пришло нашему герою на помощь.

Увы, ненадолго. Может быть, Ивану Гаврилычу удалось забыть онеприятностях, но вот неприятности не забыли о нём.

С того раза не прошло и месяца. Усталый Пупышев возвращалсясо смены, и, покинув бетонную утробу метрополитена, стоял рядом с облезлойостановкой, поджидая автобус. Приблизиться к остановке, как и остальным людям, ему мешала элементарная брезгливость — на скамейке, усыпанный тополиным пухом, сидел бомж, источая немыслимое зловоние.

Дабы не оскорблять взора своего лицезрением стольнеаппетитной картины, Иван Гаврилыч стал к нему спиной и погрузился всобственные мысли о вещах, не имеющих прямого отношения к нашей истории. Так онпогружался, покуда не вывел его из задумчивости сиплый оклик сзади:

— Бать, а бать!

Иван Гаврилыч совершенно машинально обернулся, чтобыпоглядеть, к кому это так диковинно обращаются, и тут же вздрогнул: бомж гляделпрямо на него!

— Э… ваше преосвященство… — просипел тот. — подкиньдесяточку, а?

Пупышев лишился дара речи. Только и хватало его сил, чтобыстоять столпом, ошалело моргая.

— Ну, не жмись, бать… — продолжал бомж, покачиваясь. — Богвелел делиться…

Не проронив ни слова, Иван Гаврилыч попятился, потом зашагалвсё стремительнее, прочь от остановки, а вослед ему неслись хриплые проклятья:

— Уу… церковник драный… десятки пожалел! Испокон вековпростой народ обирают… а как самому дать, так зажлобился!

Ивану Гаврилычу казалось, будто все люди с остановки смотрятему вослед, эти взгляды жгли спину, и он не решился пользоваться транспортом, апобрёл дворами.

Войдя в квартиру, скинув плащ и разувшись, Пупышевнемедленно заперся в ванной. В хмуром молчании разглядывал он своё лицо, и ванфас, и в профиль, и забирал бороду в кулак, прикидывая, каково выйдет безнеё…

Он был готов сбрить бороду немедленно, если бы не одиннюанс.

продолжение

автор: Юрий Максимов