Слепые детки

В Сергиево-Посадском детском доме для слепоглухих находится более двухсот слепых, глухих и  слепоглухих детей. Обреченных, казалось бы, на вечную ночь и  полную беспомощность ребятишек здесь вновь возвращают к  жизни. Правда, многие горько недоумевают, а  зачем всё это делают, если дальше этих детей никто и  ничто не ждет.

Слепоглухие — самые одинокие люди на свете

В немецком фильме «В  стране молчания и  темноты», посвященном слепоглухим, главная героиня говорит про себя: «Если вдруг разразится Третья мировая война, то я, скорее всего, об этом даже не узнаю». И  дальше она продолжает: «Слепоглухие  — самые одинокие люди на свете».

Я вдруг вспомнил об этом, когда увидел в  длинном светлом коридоре Сергиево-Посадского детского дома для слепоглухих детей танцующую девочку. Она возвращалась с  обеда вместе со своими товарищами, плотно державшимися друг за друга, но отстала от них… и  вдруг закружилась в  танце. Это длилось минуты две. В  синем халатике, она то убыстряла вращение, то замедляла его, всякий раз вскидывая вверх руки по завершении круга. 

Что это? Кружащаяся в  одиноком беззвучном танце слепоглухая девочка  — фантастическое, фантасмагорическое зрелище… Ее не видят ее товарищи, и  она никого не видит, не знает, что на нее вообще кто-то смотрит. Танец ни для кого?

Но уже позже мы подумаем, что, может быть, все же неслучайно рядом с  ней шел слепоглухой мальчик, тоже отставший от группы. Держась за стенку одной рукой, другой он мог «подкручивать» девочку, направлять ее танец. Но если это так и  было, и  она танцевала для него, как он мог воспринимать ее танцевальные движения кроме как своей рукой? Кожей по ритмичным дуновениям воздуха? Ногами  — по вибрации пола?

Этот случай и  наши колебания показательны. Жизнь слепоглухих, то, что они думают и  чувствуют, все это очень трудноуловимо и  скрыто. Особенно у  взрослых слепоглухих это часто  — жизнь в  забвении, в  неизвестности. Лишенные основных познавательных чувств  — зрения и  слуха  — они живут на грани выпадения из общего всем нам мира, буквально  — на границе между светом и  тьмою.

Борода и  дети

Знаменитый Сергиево-Посадский детский дом для слепоглухих детей  — уникальное место. Ничего похожего нет не только на территории бывшего Союза, но и, наверное, во всем мире. Здесь на воспитании и  обучении находятся более двухсот слепых, глухих и  слепоглухих ребятишек. 

Открытый пятьдесят лет назад, еще при глубокой Советской власти, после личного обращения слепоглухой писательницы Ольги Скороходовой к  Клименту Ворошилову, детский дом  неслучайно, промыслительно появился в  городе, где расположена Троице-Сергиева Лавра, главный монастырь Русской Церкви. Те любовь и  забота, в  которой нуждаются эти дети, еще тогда незримо оказались под покровом молитв преподобного Сергия Радонежского. И  сегодня монахи из Лавры здесь  — частые гости.

Знакомясь со слепыми и  слепоглухими детьми, правильно быть максимально открытым, например, дать им ощупать свое лицо, ведь увидеть тебя иначе они не могут. Хорошо, что я  накануне так и  не собрался в  парикмахерскую и  не сбрил свою отросшую бороду. Она производит фурор. Дети хохочут, скользят руками по лицу, бороде и  очкам. 

Смеется и  Милана, слепоглухая девочка лет восьми, которую на уроке учат печатать на специальной машинке для слепых.

— Милана, это бо-ро-да. Скажи «бо-ро-да»,  — громко говорит ей в  ухо, к  которому присоединен слуховой прибор, воспитательница.

— Ба-ра-да,  — повторяет Милана сквозь смех.

— А  у  Миланы есть борода?

— Есть,  — вдруг говорит она, и  скользит руками и  по своему подбородку.

То ли девочка не понимает пока, что подбородок и  борода не одно и  то же, то ли думает, что, хотя это разные предметы, их обозначает одно и  то же слово.

— Нет, Милана, это под-бо-ро-док. Ты же не дядя, ты девочка. А  бо-ро-да другая, вот она,  — воспитательница опять направляет ее руку к  моему лицу.

Если со слепоглухими можно общаться, то только так  — вплотную, очень тесно, рука к  руке. Хотя тема слепоглухоты напоминает длинный спуск в  туннель. Чем дальше идешь, тем больше понимаешь, насколько сложно в  этот мир по-настоящему войти. Все мы люди чувствительные, жалостливые  — более или менее. Первый вид человека, лишенного сразу зрения и  слуха, не может не вызвать острого сочувствия. Но вот дальше… Трудно эмоционально, затратно психически и  дальше спускаться в  «страну тьмы и  молчания». Есть следующая статистика  — даже те, кто решил посвятить себя работе со слепоглухими, уходят с  нее в  среднем через два года. Больше не выдерживают.

Правда, эта статистика касается взрослых слепоглухих. Больные дети  — совсем другое дело. Их гораздо больше жалеют. Только вот когда они вырастают и  перестают быть детьми, многие из них заканчивают жизнь в  полном забвении по интернатам и  домам престарелых, беспомощные и  никому не нужные. И  выхода пока нет.

Над пропастью во ржи

— Никто не хочет заниматься слепоглухими после 18 лет! Понимаете, никто! И  мы в  это упираемся. И  мы говорим друг другу порой: ну зачем мы их подымаем с  коленок, зачем?

— И  зачем?

— Не знаю, ни за чем. Мы в  яму работаем, понимаете? Если потом их кроме интернатов нельзя никуда пристроить, то зачем вообще всё? Там их ждет медленное или даже скорое угасание. Если бы у  нас в  стране сейчас существовали хоть какие-то общины взрослых слепоглухих. Ведь как было при Советской власти? К  ней можно по-разному относиться, но существовала продуманная система. Были специальные предприятия при Обществе слепых, общежития, достойная работа. У  нас в  Сергиевом Посаде вообще беды не было. Было прекрасное предприятие, слепоглухие находились в  группах по 11-12 человек. Они работали, кто мог  — учился в  вечерней школе. И  пусть их жизнь была не такая богатая, не такая радостная и  счастливая, как хотелось бы, но она была простроенная  — от рождения и  до смерти. А  в  девяностые все рухнуло. Раньше государство заботилось о  них и  их защищало. А  сейчас они никому не нужны. Мы-то  — другое дело. Мы им тут все устроили. Педагоги здесь подбираются годами. Если приходят люди случайные, то они скоро понимают, что не могут здесь работать, и  быстро уходят.

Просто дети

Маленькой Анжеле всего три годика. Она только слепая, слух у  нее в  норме. Когда я  уже ей предлагаю потрогать свою бороду, она несмело вплотную подходит ко мне, и  аккуратно, трепетно «осматривает» мое лицо своими руками. Волна теплой и  мягкой, доверчивой беспомощности исходит от ребенка, от его рук.

В другой комнате для игр полностью слепоглухие дети. Маленький Ваня топчется туда и  сюда, размахивая по сторонам схваченным за ногу плюшевым медведем. Попутно он охаживает им по голове четырехлетнюю Злату. Та лишь отмахнулась от него и  занялась своими делами. Покружила по комнате, подошла к  столику с  учебными предметами. Схватила мыло и  стала его грызть. Воспитательница мягко отбирает у  нее мыло и  говорит:

— Злата у  нас умница, самостоятельная. Хорошо ориентируется. Может даже, например, сама прийти в  столовую из комнаты. И  обратно из столовой тоже знает дорогу.

В доме очень разные дети. Есть и  продвинутые, которые неплохо учатся по общеобразовательной программе, играют на музыкальных инструментах. Например, я  познакомился с  Колей, Никитой и  Кристиной, которые замечательно поют  хором вместе с  другими своими товарищами. Читают интересные книги и  играют на музыкальных инструментах. В  детском доме есть даже своя рок-группа.

Но таких детей меньшинство. Большинство все-таки  — со множеством нарушений, со сниженным интеллектом. Они не могут блистать на уроках, поговорить со взрослым гостем о  любимых стихах и  книгах. Их учат по очень простым программам: счету, элементарному чтению, простым бытовым действиям и  трудовым операциям.

Но даже по поводу умных и  развитых детей, особенно если это сироты, воспитатели переживают, как же они будут дальше. Семьи у  них нет. Вряд ли их кто-то усыновит. Куда же им потом? Неужели в  интернат?

При этом многие из них могут, могут жить полноценной жизнью. Например, трое выпускников детдома недавно про-шли специальное обучение в  Павловске на художников-оформителей и  работают теперь дизайнерами. Две выпускницы детдома тоже совсем недавно получили высшее образование и  работают здесь же воспитателями. В  семидесятые годы прошлого века на всю страну прогремела история о  так называемом Загорском эксперименте: четыре слепоглухих выпускника этого детского дома окончили психологический факультет МГУ. Один из них стал доктором психологических наук. Другой  — кандидатом философских наук и  президентом Европейского союза слепоглухих.

Могу ли я  быть счастлив? 

Соблазн самоубийства

Можно ли сказать, что все слепоглухие несчастны? А  это, как ни странно, кто как. Юрий Лернер, один из четверых выпускников Сергиево-Посадского (тогда Загорского) детского дома для слепоглухих, которые в  70-е годы прошлого века окончили психологический факультет МГУ, еще тогда, лет сорок назад спросил Александра Мещерякова, психолога и  педагога, который очень много сделал для слепоглухих:

— Как вы думаете, могу я  быть счастлив? 

Тот растерялся, но виду не подал. Педагог все-таки. Осторожно спросил:

— А  как ты сам думаешь?

— А  я,  — ответил Юра,  — счастлив  — в  самом точном смысле этого слова. Ведь несчастье  — это иметь что-то и  потерять. Я  же ничего не имел, но каждый день нечто приобретаю.

Конечно, каждая живая душа занимает только ей отведенное Богом место в  мире, и  каждый нужен на этом свете. Но все же как много порой стараний должны приложить окружающие слепоглухого люди для того, чтобы он, брошенный в  бездну беспомощности, начал «приобретать» и  почувствовал себя нужным. Чтобы на нем, слепом и  глухом, явились дела Божии (Ин 9:2–3). Вот, говорят, и  Лернер несколько лет назад умер в  полном одиночестве в  специализированном интернате. 

А его товарищ по учебе в  МГУ Александр Суворов (ставший доктором психологических наук) говорит, что «соблазн самоубийства наверняка приходится преодолевать всем, ослепшим и  оглохшим в  зрелом возрасте. Может возникнуть этот соблазн и  у  слепоглухих с  детства… Я тяжело пережил такое осознание в  шестнадцать лет, а  соблазн самоубийства  — при всей величайшей самоотверженности друзей  — преодолеваю с  двадцати лет».

В храме

— Закройте свои глаза, заткните свои уши, и  попробуйте в  таком состоянии пожить, например, час. Походить по дому, ни на что не натыкаясь, заняться своими обычными делами, пообщаться с  близкими… Потом, когда наконец-то откроете глаза, вы вдруг поймете, насколько же вы на самом деле счастливы.

Иеромонах Мелитон (Присада), насельник Троице-Сергиевой Лавры и  настоятель храма Явления Божией Матери преподобному Сергию Радонежскому при детском доме, говорит нам эти слова почти на бегу, вечно куда-то торопясь. Он весь в  заботах.

Такая занятость настоятеля храма при детском доме слепоглухих понятна. Даже за обычными детьми нужен постоянный присмотр. А  слепые и  глухие детишки, тем более слепоглухие, нуждаются в  помощи и  контроле во сто крат больше. Постоянно нужно помогать: кого-то привести, кого-то специально встретить, с  кем-то подольше поговорить, потому что такие дети вообще делают все гораздо медленнее, чем их зрячеслышащие сверстники.

Исторически именно Церковь первая занялась слепоглухими. И  занималась ими всегда в  основном только она. Даже дактильную, т. е. «пальцевую», азбуку для общения слепоглухих создали испанские монахи в  XVI веке. Лишь в  XIX веке слепоглухоту как явление начинают анализировать психология и  педагогика, а  государство и  общество пытаются хоть как-то заниматься и  слепоглухими инвалидами. Однако поскольку это очень трудно, до сих пор в  подавляющем большинстве стран слепоглухота даже не признается особым видом инвалидности. То есть слепоглухие для государства как бы и  не существуют вовсе.

Был еще в  нашей стране Загорский эксперимент: окончить МГУ четверым воспитанникам детдома помогали ведущие советские философы и  психологи. Во  многом ими двигал идеологический мотив   — показать, что советская наука может совершать те чудеса, которые раньше приписывались Богу: чтобы немые говорили, а  слепые видели. Пусть они во многом ошибались, нетерпимо относились к  Церкви  — как к  своему сопернику. Но они все-таки сделали доброе дело  — вырвали хотя бы некоторых из плена слепоглухоты. С  их стороны это было настоящим подвижничеством. Впрочем, эксперимент уже давно закончен, философы к  слепоглухоте как-то снова охладели. И  лишь Церковь по-прежнему привычно берется за эту заботу и  радостно и  с  достоинством несет и  этот крест.

Отец Мелитон говорит, что сегодня около двадцати детей в  доме являются активными участниками богослужений. Они поют на клиросе, являются чтецами, выносят свечи из алтаря.

Конечно, здесь есть и  свои трудности. Бывает и  такое, что дети, которые раньше активно ходили в  храм, вдруг охладевают к  богослужениям. Как это вообще свойственно подросткам, они начинают больше увлекаться компьютерами или современной музыкой. Свою роль играет и  влияние сверстников. Но бывает и  по-другому. 

В детдоме выросли две слепоглухие девочки-сестры  — Вера и  Надя. Их все здесь очень любили, но им пришло время возвращаться домой. И  отец Мелитон рассказывает:

— Очень интересно получилось с  этими сестрами. Перед тем как их забрать, покрестился их отец, сам уже будучи в  пенсионном возрасте. А  на следующий же день они с  супругой повенчались. Так слепоглухие дети привели к  Богу папу и  маму. То, что их девочки были воцерковлены и  что при детском доме был храм, сыграло во всем этом огромную роль. 

— А  что особенно важно для слепоглухих? 

— Постоянство. Как, например, в  пространстве, им важно, чтобы был четкий порядок, чтобы каждая вещь всегда была на своем месте, чтобы они могли ее найти на ощупь. Также им очень важно постоянство в  человеческих отношениях. Они очень ценят постоянство и  верность. И  если есть такой человек, они за ним пойдут в  огонь и  воду. В  том числе и  в  храм пойдут, если он их поведет. 

Уже после возвращения из детского дома я  понимаю, насколько это на самом деле логично  — то, что многие слепоглухие находят постоянство и  верность именно в  Церкви. Действительно, где же еще в  этом мире найти столь надежную опору и  твердыню? Небо и  земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Мф 24:35). 

Но миссионерской работы в  этом направлении пока еще непочатый край. Наша Церковь уже активно занимается слепоглухими детьми. Как хочется, чтобы как можно скорее пришла очередь и  взрослых слепоглухих  — все еще самых одиноких людей на свете.

Фотографии Владимира Ештокина.

Истоник: Фома.ру