Двадцать лет со дня страшной и особенной Пасхи в Оптиной

18 апреля 2013 года исполнилось двадцать лет с той страшной и особенной Пасхи Христовой, когда в Оптиной пустыни пролили мученическую кровь три монаха — отцы Василий, Ферапонт и Трофим. В канун этой даты Нина Павлова, автор замечательной книги «Пасха Красная», рассказала порталу Православие.ру о том, как создавалась эта книга и о помощи людям по молитвам Оптинских новомучеников.

Отцы говорят, что когда ты читаешь о святом, он молится о тебе. Ничем другим невозможно объяснить то, что происходит, когда читаешь «Пасху Красную», — книгу об убиенных мучениках отцах Василии, Трофиме и Ферапонте. Такое чувство, будто уже настала Светлая седмица, открыты во всех храмах Царские врата, идут легкими ногами радостные крестные ходы, и счастливые, как никогда, люди поднимают лица к небу, чтобы капелька святой воды упала и на них, — и звонят, звонят по всему Отечеству колокола.


  — Христос Воскресе!

  — Воистину Воскресе!

  Двоих иноков — отца Трофима и отца Ферапонта — убили на звоннице, когда они тянули руки к небу, чтобы прозвонить этот лучший из звонов — пасхальный. Отца Василия — чуть позже, во дворе: он услышал, как ударили в набат вместо привычного пасхального звона, и поспешил на помощь братьям.

  «Первым был убит инок Ферапонт. Он упал, пронзенный мечом насквозь, но как это было, никто не видел. В рабочей тетрадке инока, говорят, осталась последняя запись: “Молчание есть тайна будущего века”. И как он жил на земле в безмолвии, так и ушел тихим Ангелом в будущий век.

  Следом за ним отлетела ко Господу душа инока Трофима, убитого также ударом в спину. Инок упал. Но уже убитый — раненый насмерть — он воистину “восста из мертвых”: подтянулся на веревках к колоколам и ударил в набат, раскачивая колокола уже мертвым телом и тут же упав бездыханным. Он любил людей и уже в смерти восстал на защиту обители, поднимая по тревоге монастырь.

  У колоколов свой язык. Иеромонах Василий шел в это время исповедовать в скит, но, услышав зов набата, повернул к колоколам — навстречу убийце».

  «Даже годы спустя пережить это трудно — залитая кровью Оптина и срывающийся от слез крик молодого послушника Алексея: “Братиков убили! Братиков!”», — пишет в своей книге Нина Павлова.

  Она долго не хотела браться за этот труд — с этого и начинается её замечательная книга, способная растопить Христовой любовью самое ледяное сердце: «Начну с признания, стыдного для автора: я долго противилась благословению старцев, отказываясь писать книгу об Оптинских новомучениках по причине единственной — это выше моей меры, выше меня».

Автор книги «Пасха Красная» своё авторство отрицает: «Я молилась, плакала у могилки отца Василия: “Батюшка, я никто и ничто, — а он был мастер слова — пусть я буду дудочкой в твоих руках, сам напиши, сам сделай!” Всё шло через них — это абсолютно не моя заслуга».

  Блестящая писательница, четверть века она живет у Оптиной пустыни.
«Благословили — надо исполнить это послушание, — рассказывает Нина Александровна, — А послушание оказалось чрезвычайно трудным, и слез я тут пролила немало. Ведь у монахов скрытная тайная жизнь». Самым трудным оказался сбор материалов о жизни отцов. Она сравнивает его с тем, как по кусочкам склеивают осколки разбитой греческой амфоры — у одного есть фрагмент, у другого. Порознь эти кусочки мало что значат. Но если собрать их воедино, то сложится, наконец, бесценный орнамент, и приоткроется тайна монашеской жизни.
«Они хотят, чтобы мы были едины в любви»
Отец феропонт в нижнем ряду справа

«Я все время ходила на могилки новомучеников. Вот встречаю у могилок игумена Тихона, скитоначальника:

— Батюшка, нет никаких сведений об отце Ферапонте. Расскажите хоть что-нибудь.

  — Нина, я бы с радостью рассказал, но я сам ничего не знаю. Помню только, что в трапезной, у входа, сидела бабушка и вязала носки. Ферапонт подходит к ней и спрашивает: «Трудно вязать?» — «Совсем не трудно. Хочешь, научу?» А что было потом, не знаю.

  Иду дальше. Встречаю паломника из Донецка — Сережу Каплана. Он рассказывает, что отец Ферапонт связал и подарил ему носки, которые он только на праздники надевает в церковь.

  Иду дальше — к храму. Встречаю Сережу Лосева — ныне уже покойного, — он работал на послушании в Оптиной, резчик. Сережа рассказывал, как Ферапонт искал для себя занятие, чтобы с Иисусовой молитвой что-то делать. Он бывал в Дивеево, — там блаженные вязали носки, занимаясь Иисусовой молитвой, у них «вязать» и означало «молиться». Попробовал и отец Ферапонт вязать, но все носки просят, — а всякому просящему дай, — вот он потом и перешел на резьбу…

  И вот так, пока я шла от могилок до храма, сложился цельный рассказ. У меня никогда не было никаких видений, но тут меня обожгло горячее чувство, — как же наши новомученики любят нас! Они хотят, чтобы мы собрались все вместе, как кусочки той разбитой вазы, — и были едины в любви.

  Иногда меня благодарят за книгу, но я сама благодарна — за тот опыт, который я приобрела, работая над нею. Конечно, мы часто произносим: «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых». У Бога все живы. Умом это понимается, а сердце молчит. А тут был тот живой опыт общения с новомучениками, когда я получала материалы и сведения в основном от них. Приведу несколько примеров.

  Монахи по своей природе — очень добрые люди. Когда я начинала работать в издательском отделе монастыря, а отец эконом спросил, чем помочь, я сразу ответила, что нужен большой амбарный замок, чтобы запереть все рукописи и не выдавать их монахам. Потому что «просящему дай». В итоге письма отца Нектария — подлинники! — исчезли из монастыря, как и дневник отца Василия. Подарили дневник кому-то. Шлём письма во все концы, но не можем ничего отыскать…

  И вот прихожу я в очередной раз плакаться на могилку к отцу Василию: «Батюшка, о чем писать, если нет материалов? И дневник ваш не отыскать».

  Вдруг бежит человек. Босой — паломник такой был, немножко юродствовал, — несет тетрадку какую-то, читает на ходу. Подбегает ко мне, вручает: — «Вам!» Это был дневник отца Василия».

«Отец Ферапонт, ответь на письмо!»

«Еще случай. Мы с игуменом Филиппом — его благословили помогать мне, — два года рассылали письма по местам, где жил и работал до монастыря отец Ферапонт. Я даже вкладывала всегда в письмо конверт с обратным адресом. И — никакого ответа.

  И вдруг приходит письмо — из Ростова, от католика. Малограмотное письмо, хвастливое: я, пишет он, привел отца Ферапонта к Богу, я его наставлял, вызывайте меня в Оптину пустынь, я буду руководить вашей работой.

  Неприятное письмо. Тем не менее, надо ответить. Сажусь. Тут котенок, — хвать это письмо, и убежал с ним. Отловила котенка, отняла. Сажусь снова за ответ. А лето, окно открыто… Ветер швырь — и унес это письмо, бегала я за ним по всему огороду.

  В общем, неделю мучилась — никак не могу ответить. А ответить надо. Пришла я на могилку к отцу Ферапонту и говорю в сердцах: «Отец Ферапонт, имя тебе слуга — а Ферапонт переводится как “слуга”, — вот ответь, пожалуйста, на это письмо, я уже измучилась». И кладу письмо на могилку.

  И тут из-за моей спины выглядывает монахиня Любовь из Ростова, читает адрес на концерте и говорит: «О, это же от Феди-горбуна!»

  И рассказывает, что Федя-горбун никогда не приводил о. Ферапонта к Богу, — тот уже был в Оптиной, когда Федю сманили католики. И Федя превознесся — стал всех учить и обращать. Монахиня Любовь близко знала отца Ферапонта, и когда сообщила ему, что Федя перешел к католикам, тот ужасно расстроился: «Ой, беда-беда, матушка, вы уж не оставляйте Федю!» И когда она в следующий раз приехала, принес ей книги с рассуждениями святых отцов о католицизме — специально подобрал: «Матушка, пожалейте Федю. Помогите ему!» Вот такой ответ на письмо».
«Отец Трофим, без воды мы остались, что делать?!»


«Я уже дописывала книгу, как однажды мы остались без воды, — раньше брали у соседа, из колодца перед воротами, а тут он, человек неверующий, вдруг сделал крышку и повесил на колодце замок.

Колонка далеко — километр идти. Ну, ведро принесешь для чая и супа, а помыть посуду и постирать?

  Пришла на могилку к отцу Трофиму и жалуюсь: «Отец Трофим, без воды мы остались, что делать?!» Иду от могилки — навстречу отец эконом, игумен Досифей.

  «Нина, — говорит, — у нас сейчас на хоздворе геологи бурят воду, вот как они закончат, я к тебе их пришлю». — «Батюшка, да денег нет!» — «Ничего-ничего, найдешь». В тот же день к вечеру у меня эти геологи пробурили воду, денег взяли очень мало, и опять — маленькое чудо: у других воду нашли на глубине тринадцати метров, семнадцати и даже двадцати. А тут всего семь с половиной метров, — и добрались до подземного озера на каменном плато. Чистейшая вода! И когда сосед возил пробы в Москву, в лаборатории даже удивились: Откуда? Такой чистой воды они давно не видели.

  А на следующий день игумен Антоний говорит: «Нина, проводи воду в дом, пока нет заморозков». — «Батюшка, да где же мне столько денег взять?» — «Мы сейчас для Фроловского храма трубы закупили, сантехнику, тебе привезут. Со временем отдашь, расплатишься, а нет — бери во славу Христа». Вскоре у меня в доме были водопровод, душ и все городские удобства. И это очень похоже на Трофима, — он был человек-огонь.

  Помню такой случай. Стоим мы возле храма, и один инок задумчиво рассуждает: «Надо бы сделать в келье полку для икон. Но где взять фанеру, и вообще — как эти полки делают?» Трофим говорит: «Сейчас приду!» Убежал куда-то, и уже через полчаса у этого инока была в келье прибита полка. Он всё делал сразу, радостно».

Продолжение