— Ма-ам, а что сегодня на ужин?
— Ой, не знаю, сами что-нибудь придумайте, я побежала на всенощную…
* * *
— Сынок, приходи сегодня пораньше, пожалуйста, совсем же тебя не вижу. Приехала повидаться всего на несколько дней, столько лет не виделись с вами, а вы дома только ночуете.
— Ну, что ты, мама, не понимаешь? Вчера спевка была, сегодня акафист, завтра канон – мы же не можем ничего пропустить. Ты сама виновата, с нами не ходишь, вот тебе и скучно.
* * *
— Здравствуйте, это классная руководительница вашей дочери. Мы очень обеспокоены – девочка в школе постоянно сонная, невнимательная, делает глупейшие ошибки. Вы знаете, что с такими оценками она может не перейти в следующий класс? Скажите, с ней все в порядке?
— Да, конечно, просто она устает очень, ложится поздно: мы же почти каждый вечер в церкви – то всенощная, то спевка, то каноны с акафистами, а дома еще правило длинное, вот и не высыпается. Вы уж отнеситесь к ней поснисходительнее…
Знакомо? Боюсь, что да. Причем большинству из нас – на собственном горьком опыте. И продолжать диалоги можно до бесконечности…
Но что же это такое с нами случается, если, познав самое лучшее и прекрасное, что есть на свете – любовь Господню, его милость и прощение, мы перестаем замечать тех, кто рядом с нами? Почему, стремясь хотя бы чуть-чуть приблизиться к Свету, мы равнодушно пробегаем мимо людей, а то и вообще невольно сталкиваем близких своих в самую черную тень?
«Ах, он не такой, каким я хочу его видеть – он не молится дома, он редко ходит в церковь, он не соблюдает постов – я не могу с ним жить бок о бок, нам не о чем разговаривать, даже в гости к этому человеку не хочу ходить» — и постепенно пропадают из нашей жизни старые друзья, грустнеют и замыкаются в себе родители, отчуждаются и охладевают мужья и жены, перестают слушаться и «срываются с катушек» дети.
А мы мучаемся и плачем, пристаем с расспросами и просьбами ко всем знакомым священникам и монахам в призрачной надежде, что вот они поговорят сейчас с нашими близкими и те как по мановению волшебной палочки изменятся и станут такими, какими мы их хотим видеть. И вот тогда, наконец, мы и сможем полюбить их – преображенных, благостных, соответствующих тому образу, который мы сами для них сочинили…
А почему, собственно? Кто дал нам право быть святее Господа? Почему Он любит и терпит их такими, какие они есть, ожидая, что они придут в свой час, а мы торопим «скорей-скорей», злимся и обижаемся, что они не могут бежать в нашем темпе, чего-то пока не понимают или не могут принять?
— Придете к нам в выходные? Немножко посидим, поговорим.
— Что ты, пост сейчас, разве можно по гостям ходить? Подожди месяц-полтора, тогда сможем.
И неважно, что человеку сейчас тоскливо, одиноко, главное – от «генеральной линии» не отойти.
И мы летим по своим делам, не видя ни протянутых за помощью рук, ни робко раскрытых чемоданчиков и мятых кепок уличных музыкантов, неуклюже пытающихся хоть чуть-чуть подработать к нищенской пенсии или пособию, выбрасываем на помойку ненужную одежду и утварь и фыркаем по поводу оборванного вида малышни из соседской многодетной семьи.
Недавно еще вполне вежливые и воспитанные светские люди, где мы оставляем свою вежливость, простую человеческую исполнительность и внимательность, едва переступаем порог церкви? Мы великолепно осваиваем церковный сленг, шага не можем ступить без «Простите и благословите», но при этом благополучно забываем о данных обещаниях, а, будучи уличены, ничтоже сумняшеся опрадываемся тем, что Господь, дескать, не благословил. Не слишком ли много своих свинств и пакостей мы перекладываем на Него?
Любая лень, забывчивость, нежелание делать что-то – все находит оправдание в якобы существующей на этот счет «воле Господней». Сижу без работы, никаких шагов не предпринимаю – а «виноват» все равно Господь, если бы Ему было угодно, Он бы мне новое рабочее место обеспечил «с доставкой на дом».
А потом среди недели обнаруживается очередной двунадесятый праздник, мы звоним начальству, и, хрипя и кашляя в трубку, сообщаем о внезапно нагрянувшем гриппе и ничтоже сумняшеся отправляемся после этого на богослужение, не задумываясь о том, что, вообще, то только что самым благочестивым образом солгали.
И как часто почему-то наше молитвенное настроение и благочестивые разговоры служат прекрасным оправданием халтуры и лени на работе. «Ну как же, о труде в заповедях не сказано ни слова», поэтому можно и сидеть часами в интернете, и обязанности свои исполнять спустя рукава, участвуя вместо этого в бесконечных богословских дискуссиях и платочно-юбочно-постовых спорах. И снисходительности к себе можно просить, и даже требовать – я же так благочестиво полночи молился, вы уж простите, что теперь носом клюю и толку от меня никакого.
А во что превращается частенько наш разговор? Куда делась былая свобода речи, где наши мысли, где личное отношение к прочитанному, услышанному, пережитому? Мы начинаем бояться собственной тени, перестаем доверять себе, превращаясь в ходячий сборник цитат. Нет, безусловно, читать святых отцов можно и нужно. Только вот живому человеку от нас нужно такое же живое участие, сопереживание, причем зачастую в радости даже больше, чем в горе. А кому захочется вместо теплого и доброго общения выслушивать тонны и километры самых лучших, идеально подобранных, но все-таки чужих цитат?
Мы так захвачены обрушившимся на нас счастьем веры, нам так необходимо поделиться этим счастьем со всеми окружающими! Но почему же речь наша вместо гимна любви, обращенного к Тому, кто возродил нас к жизни, превращается в гневное обличение всех, кто не готов пока эту любовь с нами разделить? Почему мы становимся вдруг сухими и нудными начетчиками, а Тот, кто Сам есть любовь, счастье и жизнь, в наших словах обращается в мрачного счетовода, мнительно следящего за мельчайшим промахом своих непутевых чад, грозящего неисчислимыми муками за каждый промах, каждую глупость?
Почему мы готовы помогать только «своим», тем, кто во Христе? А остальные что – не люди? Старенькая и немощная бабушка, в детстве травмированная советской идеологией и так и не сумевшая обрести веру, что, менее достойна помощи, чем ее благочестивая соседка по дому? Неужели человек, и без того обделенный, не знающий или не умеющий познать Отца, должен теперь в одиночестве бороться с бедой только из-за того, что мы все из себя такие правильные, общаемся только в своем замкнутом «православном гетто», а «чужакам» не считаем нужным даже уронить крупиц со своего стола?
Мы открываем для себя новый мир, часами просиживаем в интернете, ломая копья в бесконечных дискуссиях, клеймя никониан и старообрядцев, патриарха Сергия и митрополита Лавра, сплетничая о новостях из Чистого переулка и революционных заявлениях окраинных епархий, выясняя, на сколько сантиметров до пола может не доходить юбка и какого оттенка платок надеть на ближайший праздник.
Ах, как приятно работать окулистом-надомником, отыскивая вороха соломы в глазах всех окружающих! А семья чего? Семья подождет, потерпит… Только вот долго ли она терпеть станет? И где мы в следующий раз будем врагов искать, когда очередной когда-то близкий человек скажет нам, что и хотел бы верить, да вот претыкается постоянно, встречаясь с воинствующими и одновременно холодными и равнодушными «православными»?
Да, конечно, это очень и очень непросто – найти баланс между церковной, духовной жизнью и окружающими нас людьми. Царский, срединный путь – вообще самый сложный, порой вся жизнь уходит на то, чтобы найти его. И, на самом деле, неизвестно еще, кому труднее – тем ли неофитам, чьи близкие пока не разделяют их духовных порывов и невольно ограждают от чрезмерных перекосов и непосильных подвигов, или семьям, в полном составе «ринувшихся в веру» и начавших сразу и бескомпромиссно жить по уставу. Сколько я видела подобных примеров, когда не в меру рьяные взрослые буквально отвращали детей и стариков от веры, потому что им-то самим добровольная аскеза была в радость, а понять и почувствовать то, что не все рядом с ними способны эту радость разделить, они не могли. И потерпеть немощи других, понять, что у каждого мера своя, что не все готовы в одночасье отвергнуться всех мирских радостей и удовольствий, они тоже, к сожалению, были не в состоянии. А ведь как мало и как бесконечно много порой требуется – просто потерпеть, промолчать, дать человеку быть собой, а не таким, «как я хочу». И дать ему возможность жить и расти в свою меру с осознанием того, что его любят и принимают таким, какой он есть – несовершенным, грешным, слабым. Просто любят и все…
А знаете что? Давайте сотворим одну очень несложную вещь — вот прямо сейчас выключим компьютеры и хоть что-то совсем-совсем простое и нужное сделаем для наших близких. И еще – улыбнемся первому встречному незнакомому человеку. Просто так, без повода – улыбнемся и все. Ведь каждый человек – икона, образ Божий, и встреча с ним – огромная радость!
Большое спасибо А.С. Десницкому за дискуссию и помощь в работе над статьей
Татьяна Фёдорова.
Источник: Матроны.ру
И правда, если так себя вести, как написано в статье, можно испортить отношения с близкими.И после этого они вряд ли захотят воцерковиться
Понимаете, дело не в том, что кто то кого- то хочет " звтащить"! Просто когда приходишь в Церковь, перед тобой открывается такой огромный мир Православия, такое счастье ощущаешь, что хочется сразу этим счастьем поделиться. Со всеми. Помочь им увидеть то, что увидел ты. Вот и получается «ревность не по разуму»! И смысл статьи в том, что мы как грибник, который увидев вдалеке белый гриб, бежит к нему и топчет другие грибы под ногамиСтремимся к форме, забывая о сущности.
А по поводу священников, ведь если Вы увидете несколько воспитательниц в Детском саду, которые будут не справляться со своими обязанностями, Вы же не скажете: мои дети в Детский сад ходить вообще не будут, потому, что есть такие воспитательницы?
Ларисаааааа!!! как давно не видела тебя!!!!!!!!!!
поздравляю с интересным положением)))))))))