В родильной палате – шесть коек рядами,
За окнами – вечер погас...
Реальность и бред поменялись местами,
Мне вечностью кажется час...
И бьётся под тканью просторной сорочки
Набатами новая жизнь.
Как будто сказать мне отчаянно хочет:
«Немножко еще продержись!»
И я, упираясь ладонями в стены,
Шепчу заговор, как в бреду:
«Я выдержу всё!.. Я должна непременно!
Я сильная!.. Я же смогу!»
Вот боль, наступая, врезается в тело,
Знамением высших побед...
И нет ни границ, ни конца, ни предела,
И времени, кажется, нет...
А мысли – как ветром пустые страницы,
А в пульсе – последний порог...
Потом, как сквозь вату, лицо фельдшерицы:
«Давай же!.. Последний рывок!»
И я, сделав вдох, атакую буксиром
Всему напролом, вопреки!
К победе над болью, к рождению Мира,
К источнику новой строки...
Но… губы – до крови, и битва с собою,
И крик над пристанищем крыш
Служили, поверьте, достойной ценою
За первое «здравствуй, малыш»
За окнами – вечер погас...
Реальность и бред поменялись местами,
Мне вечностью кажется час...
И бьётся под тканью просторной сорочки
Набатами новая жизнь.
Как будто сказать мне отчаянно хочет:
«Немножко еще продержись!»
И я, упираясь ладонями в стены,
Шепчу заговор, как в бреду:
«Я выдержу всё!.. Я должна непременно!
Я сильная!.. Я же смогу!»
Вот боль, наступая, врезается в тело,
Знамением высших побед...
И нет ни границ, ни конца, ни предела,
И времени, кажется, нет...
А мысли – как ветром пустые страницы,
А в пульсе – последний порог...
Потом, как сквозь вату, лицо фельдшерицы:
«Давай же!.. Последний рывок!»
И я, сделав вдох, атакую буксиром
Всему напролом, вопреки!
К победе над болью, к рождению Мира,
К источнику новой строки...
Но… губы – до крови, и битва с собою,
И крик над пристанищем крыш
Служили, поверьте, достойной ценою
За первое «здравствуй, малыш»
