Зимовеньки… Какое, всё-таки смешное имя у этой маленькой деревеньки, растянутой на холме над оврагом. Когда-то она была большой, густонаселённой, а сейчас – одни старики, которых с каждым годом становится всё меньше и меньше… А в самом сердце полувымершей деревни  – Воскресенский храм. Торжественная краснокирпичная громадина, слишком большая теперь, но от этого не кажущаяся лишней, ненужной. Старательная ровненькая кладка, почти совсем не пострадавшая от времени. Недеревенское изящество – строила-то местная княгиня в далёком 1911 году. А жители окрестных деревень платили добровольную дань яйцами – их добавляли в раствор для крепости. Крепили на века. Потому и выстоял – и в революционные, и в военные и в советские годы. Не разрушили. Не поднялась рука. А вот в соседней Белянке храм сравняли с землёй. С тех пор сиротой стоит село. А этот вот, яичный, в Зимовеньках – выстоял. В войну, по воспоминаниям старожилов, селяне прятались в нём вместе со скотиной. Один снаряд таки попал в здание, да так и застрял, не разорвавшись, в толстой кирпичной кладке. Может быть, когда будут реставрировать, достанут…

Пока же храм опоясывают небрежно сколоченные строительные «леса». И кажутся они нелепыми, ненужными. А почти на самой верхушке колышутся на ветру высохшие былья бурьяна. Занесённые ветром поганые семена проросли в забитой пылью щели, вытянулись вверх, а осенью засохли, осыпавшись новыми семенами, чтобы весной зазеленела на храме новая бурьянная поросль…

При храме давным-давно существует женский монастырь. Такой же вымирающий, как и село. Местный батюшка отец Александр монашенкам не нравится – молодой и больно светский. Мало делает для монастыря, создаёт себе славу уроками православия в школе. А монастырь потихоньку разгоняет, утверждая, что «монастырь при храме, а не храм при монастыре». Об этом вполголоса рассказывает маленькая монашенка в пуховом платке и стареньком заношенном пальтеце. А глаза у неё – синие, будто родниковой водой промытые. Она – в числе тех, кого из монастыря выгнали. Устроилась неподалёку – в соседнем селе – и ходит в храм как обычная прихожанка. Не к батюшке ходит – а в дом Божий, который обрела здесь.

Сдёргиваю с шеи шарф и кое-как повязываю им голову. Захожу внутрь, перекрестившись на входе. Тепло. И совсем не пахнет тяжёлыми церковными благовониями. Просто дом. Только Божий. И здесь Он, чувствуется по всему, живёт. Поддавшись порыву, покупаю в церковной лавке маленький деревянный крестик за 20 рублей. Свой, золотой, демонстративно сняла много месяцев назад, когда жизнь показалась невыносимо чёрной. Сняла в знак протеста и не одела даже на операцию. А тут вот – захотелось этого тёплого, прилегающего к коже «спаси и сохрани». На чёрной шёлковой, постоянно запутывающейся нитке.

Услышь меня, Господи, я вернулась к тебе…