И это был тот момент, который невозможно специально воссоздать ни при каком желании.

Как же все-таки много всего случается за день. Казалось бы, суббота как суббота: проснулся, позавтракал, пожил денек и спать. День прошел. Жизнь продолжается...

С утра хотели все вместе позавтракать. Обычно папа у нас спит в субботу подольше и мы без него. Данила как-то вспомнил, что давным-давно я по утрам пекла блинчики, мы будили папу и все вместе садились завтракать.

Сегодня не заладилось с утра. Блинчики получились славными, только, вот, наши желания не собрались в одно: Соня хотела хлопья и мурзилась, Данила не хотел выключать телевизор и идти за папой, у меня оставшиеся блинчики горели. В доме не то, чтобы сверкало от страстей, но хоть каждый и держал себя в руках, беззвучные искры все-таки вылетали. Завтрак семьей не удался, зато, это была хорошая репетиция перед завтраком, уже официальным, когда все заранее приглашены, и который запланирован на завтра.

А потом мы с Данилой шли на музыку и он просил у меня корзинку. Ту, в которой он возил Соню, благополучно развалилась и мы торжественно ее сожгли на одном из воскресных костров. Новую планировали давно и вот Данила созрел.

— Нет, Лапка, сейчас мы за ней не поедем.

— Мам, ну почему ты сначала говоришь можно, а потом не можно?

— Данил, потому, что я сказала можно, но это не значит, что мы сразу же за ней поедем. Это надо спланировать. Мне сейчас с Соней на музыку. После обеда сможем. Правда, Соня хотела пригласить Алису. Если ты с Соней сумеешь договориться за корзинкой, то поедем. Только договаривайся так, чтобы без криков твоих и Сониных.

А потом мы сидели на заднем дворе. Но перед этим, Данила, как приехал домой, то мне на удивление, очень осторожно, тактично, нежно подкатил к Соне и запел ей в ушко:

— Сонь, ты хочешь Алисе показать новую корзинку?

— Хочу.

— Тогда мы можем за ней после обеда съездить.

—Но Алиса к нам приходит уже после обеда.

— Сонь, если мы купим корзинку после обеда, то ты ее сможешь завтра показать Алисе. Ну пожалуйста, Сонь. — с надеждой упрашивал Данила.

Соня, правда, когда видит искренность, то всегда соглашается. Согласилась и сегодня.

— Сонь, спасибо!

И вот после этой сцены Данила решил убрать во дворе листья.
— Мам, пойдем с нами. Ты посидишь рядышком.

— С вами, Данил? — задумалась я. — А что, у нас есть 30 минут перед Сониной музыкой. Пойдемте...

Я взяла вышивку и села посреди заднего двора на кресло. Солнце заливало двор. Вверх уходили эвкалипты.
— Мам, а я люблю зиму, — щебетала рядышком Соня. — Облетят листья и больше света будет.

— Падают, падают, падают листья. Ну и пусть, зато прозрачней свет… — спела я с улыбкой Соне.

И это был тот момент, который невозможно специально воссоздать ни при каком желании. Данила сидел на дереве. Пилой он пилил высохший сучок, и колотил труху совком. Соня запускала электрическую, чудом еще работающую вертушку. От того, что она на ладан дышала, летала она еле-еле. Этого хватало счастливой Соне и вертушка при это не улетала ни на крышу, ни за забор, но Данила усердно разрабатывал планы по ее спасению на случай, что если вдруг улетит.

И я сидела посреди двора, смеялась вместе с Соней и Данилой и вышивала букет, который Соня разукрасила недавно чудесными цветами… Я знала, что в каждом дне, абсолютно в каждом, мы снова и снова проживаем жизнь: от самого начала до самого конца.