Благоразумный разбойник
Однажды у Елены на даче появился новый человек — Гоча. И была с ним такая история.
У Гочи было уже две дочери-школьницы, когда Мерико снова забеременела. На эхоскопии узнали, что будет девочка. «Зачем нам третья дочь, вот если бы сын, тогда другое дело», – решил Гоча, давая «добро» на аборт. И вдруг кто-то сказал Мерико, что у нее родится богоизбранный ребенок, и нельзя его убивать. Так это было или иначе, но родилась у Мерико и Гочи удивительная дочь.
– Кого ты больше любишь, маму или папу? – приставали к ней взрослые.
– Бога, – отвечала двухлетняя кроха, выросшая в неверующей семье.
Это сейчас, когда Гоча уверовал в Бога, он уже не удивляется, что его младшенькая любит молиться и бегом в церковь бежит. А тогда ему было странно — почему эта кроха к иконам тянется и откуда ей ведом Бог?
– А Гоча-то сам чем дышит? – приставала к Елене с вопросами любопытная Варвара, как всегда жадная до всего нового.
– Гоча раньше был бандитом, долго сидел, – неохотно отвечала Елена, избегая осуждения ближнего. – Было у него всякое.
– Ну и?.. – давила на нее прилипала.
– Потом Господь ему послал отца Лаврентия, и человек начал новую жизнь.
– Вот бы расспросить его подробно! – загорелась Варвара новой идеей.
– Не вздумай приставать к человеку, – встрепенулась Елена, зная, чем обычно кончается такой азарт. – Неисповедимы пути Господни. А любопытство – грех. Все никак твой зуд журналистский не выветрится! Ты молилась бы лучше, а?
Прошло какое-то время, и на горе начался сенокос. Явился и Гоча – высокий черноволосый мужчина лет пятидесяти – запасать сено для своей коровы. Варвара, улучив подходящий момент, поспешила к Гоче утолить свое любопытство:
– Как вы, батоно Гоча, к Богу пришли?
– А так и пришел, – не удивляясь беспардонному вопросу, с ходу ответил Гоча. – Мне Бог до сорока пяти лет всю земную мерзость показал. Когда я этим во так объелся, – полоснул он рукой по горлу, – тошно стало. Захотелось другого.
– А какие конкретно мерзости вы наблюдали?
– Вот сидел я как-то в Минске за грабеж, – начал, было, Гоча, опершись на косу.
Варвара уже приготовилась услышать нечто супердетективное, но тут подоспела Елена в сбившейся косынке, с тяжеленной охапкой сена на спине и бросилась извиняться за сестру во Христе.
– Прости ты ее, родной, и не обращай внимания. Она ко всем вот так, со своими вопросами… Никак не отучится.
Гоча только засмеялся и рукой Варваре махнул:
– Потом как-нибудь расскажу. Меня хлебом не корми – дай потрепаться. Я же лентяй неисправимый, не люблю работать! — и пошел косить.
Не вышло, в общем, в этот день интервью с покаявшимся разбойником...
В осаде
Осень сменила лето и принесла новые проблемы. На соседней горе появились экологические беженцы – хевсуры – с огромной отарой овец, которую пригнали сюда со своих снежных вершин на зимовку. Овцы, как саранча, сжирали остатки жухлой травы, не оставляя ничего для Елениных коз. Но это было еще полбеды. Вокруг овец носились огромные кавказские овчарки. Приходить к Елене стало невозможно. Медведеподобные монстры кидались на каждого прохожего, норовя порвать на куски. Все просьбы привязывать их хотя бы в течение дня оставались без отклика.
Елена с огромным трудом и, призывая на помощь всех святых, теперь редко спускалась в город, чтобы причаститься и закупить продукты. Все, кто был в курсе этой истории, смотрели на ее измученное лицо, жалостливо охали и качали головами:
– Ну, как вы там? Вот искушенье-то!
– Помоги тебе Господи!
– Может, в полицию заявить?
Елена терпеливо выслушивала бесполезные советы и только смиренно отвечала:
– Господь выше сил креста не дает. Иду с молитвой «Да воскреснет Бог» и двумя палками от собак отбиваюсь. Кое-как прохожу.
Поохав и поругав хозяев овчарок, прихожане мирно расходились, дескать, «что тут поделаешь, каждому свое». А те, кто не уходил, предлагали разное. Элисо, как и подобало верующей со стажем, говорила:
– Надо усилить молитву. Давайте Псалтырь читать все вместе.
Семен, и в хорошее время немногословный, теперь просто убито молчал. Тамара, как человек здравомыслящий, робко заикнулась:
– А может, коз продать и в город спуститься? Хевсуры там надолго.
Но Елена грустно вздыхала:
– На что мы жить будем? У меня на это нет благословения.
– Нет, потому что не умеете настоять своем, – влезла бесцеремонно Варвара. – Надо Гочу к этой разборке привлечь! Куда он, кстати, делся?
– Гоча очень серьезно постится. На хлебе и воде сидит. – Елена осенила себя крестом. – Грехи замаливает. Его беспокоить сейчас никак нельзя. Первый пост его жизни. Он очень ослаб и дома лежит.
– Нашел время лоб расшибать?! – разозлилась Варвара. – Лучше бы вам помог на гору хлеб таскать и хевсуров на место поставил. Фанатизм какой-то!
Тут еще Лика – одного ума с Варварой – свой вариант вывалила:
– Давайте, Елена Николаевна, я своих ребят-гвардейцев приведу. Они им живо рога обломают! А чё? Чем плохо?
Елена замахала на них руками:
– Да что с вами, девочки? В Рождественский пост и столько грехов набирать? Я уж как-нибудь сама, с Божьей помощью.
А тут еще Элисо подлила невзначай масла в огонь, шепнув кому-то: «У Гочи от старой жизни где-то пистолет припрятан». Варвара неуемная это запеленговала и давай вперед с новой идеей:
– Вот и шикарно! Пусть меня стрелять научат. Я всех собак перебью, раз хозяева без понятия. А Гоча, нехай себе, пусть дальше постится.
Елена чуть не заплакала с досады:
– Да что ты несешь сегодня? При чем здесь бедные животные? Всё! Кончено! Пусть все будет, как было. От своего креста не побегу, – взвалила она на спину набитый хлебом рюкзак, перекрестилась на алтарь и пошла к выходу.
Состав болельщиков долго, так и сяк рядил, пока не пришел к консенсусу: ждать Рождества, когда Гоча окрепнет. А потом собраться кучей, закупить продуктов, сколько можно на себе унести, вооружиться палками и идти на прорыв через собак.
Так и все и вышло.
После Рождества пошли сначала в полном боевом порядке к Гоче на его гору. Варвара, мало надеясь на свои кособокие молитвы, прихватила кухонный нож подлинее. Элисо и Нино запаслись дубинками. Только Лика была без оружия, но угрожающе-нервно сжимала кулаки.
Для Элисо, которая панически боялась тараканов, петухов, а уж собак тем более, такая экспедиция была верхом героизма. Вот уж, воистину, любовь сильнее страха. А для Нино, привыкшей в своей деревне с собаками воевать, наоборот, плевое дело.
Гоча, как увидел их у ворот своей фазенды, расцвел майской розой:
– Ва-а! Мои сестрички пришли! Давайте заходите.
Зашли. Небольшая комната, железная печка в углу, дощатые крашеные полы, у окна грубо сколоченный стол и вокруг него табуретки. Мерико-молчунья быстро выставила на стол самодельный сыр, только испеченное мчади (кукурузные лепешки), домашнее вино и зелень.
И пошло-поехало. Гоча дорвался до тостов:
– За Рождество!
– За Грузию – удел Божьей Матери!
– За всех хороших людей, где бы они ни были!
Чем дальше, тем цветистее:
– Хочу этим маленьким стаканом выпить за то, чтобы Господь дал нам такую большую веру, как у Марка Афонского. Помните, как он объяснял одному монаху силу молитв: «Если скажу горе: «Двинься к морю» Тут оба видят — гора стала двигаться. — «Э-э, остановись, — говорит святой Марк, — я не с тобой, а с братом разговариваю». И гора послушно застыла.
Для Варвары это было последней каплей. (Грузинское застолье – это вам не русское, на скорую руку «Будем здоровы», хлобыстнул и пошел. Люди тут часами сидят. За каждый тост надо в отдельности выпить да еще что-то свое красивое сказать). А торопливой Варваре уже было невтерпеж. Вот и ляпнула она, прервав Гочу:
– Пока мы здесь время теряем, лучше бы у Елены лишнее бревно распилили.
Тут уже взвились Нино с Элисо:
– Тамаду перебивать – последнее дело! Совсем в тебе веры нет. Конечно, где твоим армянским мозгам оценить наши грузинские обычаи и вино, которое человек от души выставил. Постыдилась бы!
Варвара на это окрысилась:
– Предпочитаю еврейскую деловитость с немецкой пунктуальностью! – и Лике-немке по-свойски подмигнула.
Сестры во Христе недобрым словом помянули христопродавцев и масонов. Чуть было склока не началась, да хорошо, Гоча со смехом разнял:
– Я сам наполовину армянин. Вы меня, девочки, тормозите, если начну много болтать. Никак не могу свое многословие преодолеть. От многого Господь меня избавил, а от сигарет и «ля-ля-фа-фа» – пока нет.
В общем, с канителью, но все же вышли из дома, и через час, миновав собачий кордон, были у Елены. У отшельницы при виде каравана с «большой земли» радостно засияли голубые глаза… Толстушка Элисо – бессменный казначей – с порога стала рапортовать о закупках и тратах. Елена отмахивалась от дотошной Элисо: «Потом, потом» – и жадно выспрашивала:
– Что нового в храме? Как наши батюшки? – и, поворачиваясь к Гоче, – Как отец Лаврентий в Сиони?
Ей отвечали вразнобой. Много чего при «встрече на Эльбе» было рассказано, обсуждено и осуждено в горячем, до хрипоты споре. Причем Лика с Варварой за свой экстремизм неизменно оказывались в греховном меньшинстве...
Позже было еще несколько таких экспедиций во всеоружии. Словом, общими усилиями дождались весны, а там – самоликвидации пришельцев с овчарками, ушли они восвояси.
Маляр Вова
После Пасхи Елена затеяла делать в своей хибарке ремонт, чтоб хоть как-то удалить кровь на стенках – недобрую память, оставшуюся от нападения грабителей в 1998 году, когда лишь чудом не убили всю их семью. Гоча привел мастера – хронического безработного Вову, щуплого маляра тридцати лет. Варвара с Ликой поглядели на его неторопливые пируэты с кистями, вывели Елену во двор и загалдели в унисон:
– Гоча что, зря в тюрьме сидел? Не научился в людях разбираться? Для чего вам этот алкаш?
– Да он у вас деньги выманит, и все – ку-ку, Джузеппе! — ярилась Лика. — Какой из него маляр? Как Айвазовский задумчиво краску кладет!
– Девочки, перекреститесь, ну, опять вы с осуждением! – возмутилась хозяйка. – Господь никого на мою гору просто так не приводит. Либо для моей духовной пользы, либо для пользы людей. А деньги не мои. Это Господь мне их на время дает. И если Вове они нужнее, значит, так надо. Дело ведь не в ремонте. Вдруг гонения на православных будут? Время-то тревожное. Может, мы гонение будем здесь пережидать? Заберем сюда, на гору нашего дорогого батюшку, а священнику в келье чистота нужна. Здесь будет женская келья будет, там, подальше — мужская: для Семена, Гочи, Вовы и еще кого Бог пошлет. Нет, какие же вы маловерные!
Время, непредвзятый судья, доказало относительную правоту обеих сторон. Ремонт одной комнаты затянулся на год, обошелся хозяйке весьма кучеряво, а из-за «высокого качества», как утверждал Вова, не продержался и двух лет. Зато Вова за это время дошел до церкви, с интересом прослушал службу, допытываясь у Елены:
– Это что там играет за воротами (в алтаре)? Магнитофон?
Елена пояснила, что это «живой эфир».
– Круто! – восхитился Вова.
На том его хождение в церковь и закончилось. Вскоре он благополучно запил и исчез с горы в неизвестном направлении. Елена продолжала упорно поминать его на утреннем правиле, поясняя скептикам:
– Авось одумается. У него душа добрая. Сына он мне чем-то напомнил.
Елена в больнице
Однажды Варвара в споре так перегнула палку, что долготерпению Елены пришел конец. И в один прекрасный день Элисо поставила Лику с Варварой перед фактом:
– Нет вам благословения ходить к Елене. Но она просит, чтобы вы почаще ходили в церковь и исповедовались.
Для обеих, что называется, «треснул мир напополам». Кинулись с расспросами, но Элисо отвечала загадками:
– Раз вы сами не понимаете, тем хуже для вас. Никакого желания исправиться у вас нет, только искушаете всех.
Пошли со своими недоумениями к духовнику, но выяснилось, что он никому подобных благословений не давал. Бес гордыни был тут как тут и давай нашептывать: «Вы для Елены тельняшки рвали, а вас взяла и кинула!» Само собой, обе кукушки смертельно обиделись. Лика стала утешать Варвару, доставая трясущейся рукой сигарету:
– Да наплюй ты. Они же фанатики!
– Как наплевать? – растерянно спрашивала Варвара. – Елена мне как духовная мать. Кому тогда верить?
В общем, переживали они так сильно, что Нино, не выдержав, отправилась к Елене восстанавливать мир:
– Да как же так? Разве можно в людях любовь убивать? Ну, не святые они, конечно. Такие же грешные, как и мы. Но мы должны быть все вместе!
Мир кое-как был восстановлен. Попросили друг у друга прощенья, но прежняя радость общения куда-то исчезла. Что-то сломалось. Осталась только дипломатическая вежливость при встречах.
Прошло время..
Широко распахнутые глаза Нино смотрят с испугом на Варвару:
– Елена в больнице! Элисо только что звонила! Совсем плоха!
– ?!
– Несколько дней ничего не ела, постоянная тошнота. Глаз вылез из орбиты. Гоча, как узнал, помчался за отцом Лаврентием. Взял его из церкви, быстро в машину и – к Елене домой. Потом прямо в больницу повезли.
– Да что с ней?
– Опухоль в мозге. Нужна срочная операция. Это все от неподъемных тяжестей. Доконала себя, несчастная.
На больничной замызганной койке безо всякого намека на белье лежала исхудавшая Елена с багрово-красным лицом. Неестественно огромный левый глаз был закрыт. Правый с трудом раскрылся – взглянуть, кто пришел. К Варваре потянулась слабая рука, которая тут же упала:
– Умираю я, родная. Прости меня Христа ради… Сообщите всем нашим. Попрощаться хочу.
Рядом всхлипывала Элисо. Снаружи, у дверей палаты собрались все остальные, потрясенные случившимся. Рассматривали томографический снимок, на котором было видно небольшое, 3 на 4 сантиметра, затемнение – опухоль, давящая на глаз. Обсуждали вытекающий отсюда расклад. Срочная трепанация стоит около 2000 долларов. Каждый день пребывания в больнице обходится больше ста долларов. Для всех, стоявших у дверей, это были нереально огромные деньги. Выяснилось также, что пока Елена лежит здесь как бы нелегально, из уважения к отцу Лаврентию. Платить не надо, но и лечить ее, пока не появятся реальные деньги, тоже никто не кинется.
Вот и плакали от бессилия матушка Лали и Элисо:
– Господи, Ты Сам управь! Не отнимай ее от нас!
– Давайте акафист Божьей Матери читать! – предложили Нана, Гочина дочка.
А Варвара по своему греховному обыкновению злилась:
– Не молиться тут надо, а действовать! Почему эти козлы, врачи, ей даже болеутоляющего не дают?!
На нее привычно фыркали:
– Помалкивай. Ты как неверующая! Раз отец Лаврентий ее сюда привез, значит, врачи верующие. Надо просто ждать.
А Варвара уже помчалась к эскулапам — права качать:
– Почему вы ее не лечите? Она от боли уже говорить не может!
Зеленые халаты отфутболили ее с умным видом:
– Мы делаем, что можем.
Как после этого не озвереть? И Варвара понеслась за «тяжелой артиллерией» – Верой. Уж она-то наведет здесь гвардейский порядок. Человек пятнадцать лет в уличной торговле провел, всякое обращение знает. Где надо, и гавкнуть может, плюс в медицине разбирается.
– Ах, скотобаза какая! – разразилась «тяжелая артиллерия» первым залпом, сразу вникнув в суть дела. – Они ее точно в гроб загонят!
И вскоре железные ступеньки старинной больницы, гнулись под ее поступью. Вера рванула дверь в палату, оставив за собой удивленно-испуганных посетителей, упала на обгрызенный стул у койки и заголосила:
– А-ва-ва, это что за беспредел такой! Что с тобой сталось?! И куда Бог смотрит? А? Сколько тварей по земле ползают, и никакая холера их не берет! А-ва-ва, а ты, такой Божий человек, и...
За дверью сестры возмущенно зашипели на Варвару:
– Зачем нам здесь неверующая? Да еще и такая? – намекая на моральные устои Веры.
А Вера вышла, утерла слезы и, оглядев заплаканных сестер, изложила свой стратегический план:
– Значит, так. Я буду уколы делать, чтоб санитаркам даже пять копеек не перепало. Буду жрачку готовить, а эта (кивок на Варвару) таскать. На большее она все равно не способна. Буду раньше всех с утра приходить и врачей за глотку брать. Тут без контроля нельзя!
В общем, кое-как все утряслось. Вера приходила первая, сменяла бессменную ночную дежурную Нану. Дальше приходили по уговору, кто когда мог. Элисо вела переговоры с сыном Елены в Москве на предмет денег. Гоча с Семеном по очереди пасли коз. Дважды в день приходил отец Лаврентий причастить и проведать Елену.
Ко всем приходящим у Елены была одна просьба – постоянно читать акафист, а из съестного приносить виноград. Вот и читали посетители, почти не переставая, акафист. Вера в этом благом деле по неверию не участвовала, шушукалась с Варварой:
– Состав еще тот, я тебе скажу! Я для нее все, что хочешь, сделаю, но вот эти «ижи еси на небеси» выше моих мозгов! А Гоча ничего из себя, видный клиент. Жалко, верующий, а то бы пообщались.
В день операции произошло неожиданное. Варвара была на работе, когда ее выловила Нана и, с перепугу путая грузинские и русские слова, сообщила:
– Елену воруют с операции! Срочно звони ее сыну в Москву!
Варвара набрала номер Элисо и узнала от нее, задыхающейся от слез и обиды, подробности «воровства»:
– Пришла Капитолина с Александро-Невской церкви и переубедила Елену делать операцию. Святые отцы, дескать, не благословляют вскрывать черепную коробку. И Елена отказалась. Мы попытались спорить, и отец Лаврентий как священник пытался воздействовать. Но Капитолина подняла крик: «Вам лишь бы человека под нож положить. Вы убийцы! Зачем привели сюда грузинского священника? Пусть русский батюшка этим делом займется!» Мы стояли, как оплеванные. Это мы-то убийцы? Мы ли ночей не спали из-за Елены? И нас еще в национализме обвинять?
Из трубки доносился долгий тихий плач, потом Элисо продолжила:
– Откуда нам взять русского священника, если их раз-два и обчелся? Кроме того, отец Лаврентий специально к отцу Филарету ходил советоваться. Ты же сама видела, как отец Лаврентий свою паству бросал и к Елене спешил.
– Что же вы ей морду не набили за поклеп на батюшку? – разъярилась экстремистка Варвара. – С Елены спрос не велик. У кого крыша не поедет перед лицом смерти?
– Что ты, – убито отвечала Элисо. – Мы просто онемели от обиды. Капитолина тут же забрала Елену к себе домой. «Я, — говорит, — буду ее мазями лечить». Но это не поможет. Опухоль огромная. Сама не рассосется. Теперь не знаем, что делать. А Вера сказала, что будет ездить к Капитолине домой и делать Елене болеутоляющие уколы. Сама-то, самоучка с мазями, не умеет.
Через две недели из Москвы приехал сын Елены и, поговорив с врачами, повез мать на операцию в ту же больницу. Несмотря на обиду, у дверей операционной собрались все участники этой истории. Варвара с удивлением узрела рядом с отцом Лаврентием «пропавшего» маляра Вову. Он, как ни в чем не бывало, рассказывал:
– Я, как тогда с горы ушел, набухался где-то и попал в аварию. Меня Елена еще до этого предупреждала: «Бросай пить, а то пошлет тебе Господь испытание, чтобы отвести от греха». В общем, попал я в больницу без сознания. Там как узнали, что у меня никого нет и платить за меня некому, — так не то, что врачи, даже санитарки ко мне не подходили. Елена и Гоча каким-то макаром узнали про меня и пришли. Елена каждый день меня кормила и обмывала, а Гоча с врачами разбирался, чтоб они меня хоть как-нибудь да лечили. Короче, собрали меня по кускам. А теперь во какое дело: ей самой плохо, а я ничем помочь не могу.
Варвара, слушая маляра, напряженно пыталась вспомнить, кто это так точно и будто про Вову сказал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».
Как только Елена отошла от наркоза, к койке хлынула куча народа. Открылся один глаз, и слабая улыбка появилась на бескровных губах.
– Дорогие мои! – голос то и дело прерывался. – Я молилась перед операцией: «Господи, молитвами Богородицы и всех любящих меня людей продли мне жизнь!» И вот я с вами.
Знатоки благодати
Из алтаря уже вынесли записки и выгрузили их шуршащей кучей на стол в притворе. Варвара пыталась сосредоточиться на словах, которые пел хор. Но куда там. Тверди не тверди себе: «Любопытство – грех», а против натуры не пойдешь. Борется Варвара с грехом, повторяя Иисусову молитву, а уши, как локаторы, ловят каждое слово из разговоров в храме.
За спиной Варвары шло тем временем живейшее обсуждение.
– Вчера на вечерне такая благодать была – слов нет! – говорит одна прихожанка и от избытка чувств закатывает глаза к потолку.
– Когда отец Павел служит, всегда такое испытываешь, – поддакивает другая.
– А вот когда отец Георгий служит, пустота какая-то. Как мертвая домой ползешь, – жалуется третья.
– Нет, это вы зря на отца Георгия наговариваете, – вмешивается дама с хорошо поставленным голосом, видимо, учительница или бывший партработник. – Я от его служб наполненная выхожу.
Все. Это было последней каплей. Природное желание всюду совать свой нос взяло вверх над насильно прививаемым смирением, и Варвара нарушила эту идиллию:
– Объясните подробней, что в вашем понимании «благодатная служба»? Я, например, ничего не чувствую.
У обсуждавших на лицах – весь спектр эмоций: удивление, недоумение, подозрительность и желание отойти от греха подальше.
– Как? Ты не чувствуешь благодати?
— Не чувствую, — подтвердила Варвара, получив тут ворох объяснений.
— .Благодатная служба – это когда ты в хорошем настроении выходишь из церкви.
– И усталости не чувствуешь!
– Благодать, например, есть у отца Филарета. Он идет, и от него как теплый шар отходит.
Варваре эти объяснения про «теплый шар» ясности не прибавили. Наоборот, только смущение усилилось, тем более, что со знатоками благодати ей приходилось сталкиваться и раньше.
***
Однажды случилось вот что. Звонит Варваре подружка Катя (было время, когда Катя за ней, как теленок на веревочке, в церковь пришла, правда, не надолго). Позвонила, короче, и оглоушила новостью:
– У меня дом сгорел!
– Шутки шутишь?
– Да нет, – сказал в трубке убитый голос. – Керосинку зажженную заправляла. Она возьми и полыхни до потолка. Еле выскочить успели, в чем были, – тяжелый вздох. – Ты же знаешь мое цыганское счастье. Чтоб на святую Нину у человека дом сгорел?!
Цыганское счастье было налицо. Месяц назад Катя, выкладываясь из последних сил, отремонтировала свою хибару – самострой у мусорной свалки. Земляной пол застелила досками, стены заштукатурила, а крышу новой жестью обили соседские ребята «из уважение». И на тебе – вместо дома куча углей.
– Где ты сейчас?
– У девочек с нашей улицы. Они тут же примчались и забрали к себе меня, мать и Бэлу. Шмотки дали – у кого что нашлось.
– Молодцы девчонки! Они как теперь — все в том же амплуа?
Трубка невесело хмыкает.
– Да, без изменений. Работы-то нет. Не всем же, как тебе, в уборщицы идти.
(Амплуа было той самой древнейшей профессией.)
– Скажи там нашим в церкви, что у меня беда, – Катя поспешила закруглиться. – Ладно, пока. С чужого телефона звоню, а тут другим надо звонить.
Сестры во Христе, узнав про Катину беду, естественно, ужаснулись, поохали и вскоре успокоились. На все, дескать, воля Божья.
Через месяц Катя появилась в церкви – и прямиком к одной из наших прихожанок с просьбой:
– Пустите нас к себе на один месяц. У вас ведь все равно квартира закрытая стоит. Вы не бойтесь, мы ничего не испортим. Я ручаюсь. Потом через месяц мы снова к моим подругам перейдем. У них сейчас временные проблемы.
Просьба застала врасплох.
– Ты не обижайся, – последовал ответ. – Не могу я вас пустить. У меня квартира освященная, а твоя мама курит, Бэла вообще не церковный человек. Вся благодать из-за вас отойдет!
Ясное дело, продолжать просить было бессмысленно. Катя извинилась и отошла. Но потом с удивлением спросила Варвару:
– Это правда, что благодать из-за нас отойдет?
Нашла, у кого спрашивать! У Варвары и так голова гудит от вопросов: почему «девочки с улицы» пришли на помощь погорельцам, а благодатные люди — нет? «Помоги, Господи, не осуждать никого», — молится Варвара. И опять срывается в осуждение: где же наше церковное братство? Меморандум, что ли, опять написать?
Благословение
Служба уже закончилась. Несколько человек, каждый со своим делом, ждали у алтаря отца Филарета. Задняя часть очереди оккупировала скамейки у стены. Варвара скучающе разглядывала очередь и, по обыкновению, препиралась с Еленой и Элисо:
– Неужели нельзя поехать в этот Ольгинский монастырь без благословения? Только зря время теряем.
Елена, поблескивая очками, строго сказала:
– Нет, никак нельзя. Сколько раз тебе повторять: прежде, чем начать какое-то дело, надо взять благословение, а тем более на поездку в монастырь.
Элисо подтверждающе кивала. У нее, в отличие от Варвары, никаких таких сомнений не возникало. Раз надо, значит, надо. И точка.
Варвара – новичок в церкви – и раньше наблюдала эти смиренные подходы к священнику с руками, сложенными лодочкой. «И зачем эта проформа?» — протестовало все в ней. А теперь ради «проформы» надо стоять в очереди, томиться и, неведомо сколько, батюшку ждать. И все-таки Варвара решила не возникать — уж очень ей хотелось поехать в монастырь. Вон Елена побывала во многих монастырях России и так интересно рассказывала о них. Но до России далеко, как до Луны. А тут под носом, во Мцхета, единственный русский женский монастырь в Грузии – Ольгинский. Просто грех не поехать.
Неожиданно из алтаря появился отец Филарет, держа крест и Евангелие. К нему навстречу рванулась фигурка в берете, известная всем под названием «маленькая Нонна в черных очках». (Фамилий друг друга никто не знает, вот и описывают по приметам типа «Лида с пером» или «Валя с цветочками».) Нонна схватила священника под руку и зашептала театральным шепотом:
– Ой, батюшка, у меня опять смертельное искушение. Благословите в дом котеночка взять. Я женщина одинокая. Мне общение, как воздух, нужно! Все же тварь живая. Мяукать будет.
– Возьми.
– Значит, благословляете мне котеночка, батюшка? В утешение?
– Возьми, возьми, – заторопился о. Филарет, увидев, как прихожане красноречиво поглядывают на часы
.– А если котенок у меня святую воду выпьет? – не унималась Нона… – Вот грех какой страшенный выйдет!
– Тогда не бери.
– Но если я его не возьму, жестокосердие с моей стороны выходит. Котеночек-то уличный, кушать хочет. Все ж тварь Божья.
– Тогда возьми.
– Взять-то недолго, – тянула свое Нонна. – Я же, знаете, все по благословению делаю, с духовным рассуждением. А вдруг котенок в доме пакостить начнет? Или, не дай Бог, святое Евангелие порвет? Меня аж в жар бросает от одной мысли!
– Тогда не бери, – терпеливо отвечал ей батюшка.
В очереди уже изнемогают– когда же конец? А Нонна еще двадцать минут выясняла участь «бедной животинки», пока не отбыла домой. Радостно вздохнув, Елена кинулась с поклоном к отцу Филарету:
– Благословите нас в Ольгинский съездить.
– Бог благословит! – ответил он и, взглянув на набычившуюся Варвару, добавил. – И ее с собой возьмите. Полезно будет.
Елена поблагодарила и повела сестер к выходу, а Варвара скептически бубнила ей в спину:
– Ну и что? Какой толк от этого благословения — мне что, от него ума прибавится или денег?
Елена весело взглянула на непутевую сестру и засмеялась счастливым смехом:
– Почему ты, как Фома неверующий? Раз батюшка благословил, значит, поедем. В общем так, встречаемся в воскресенье в семь утра на Боржомском вокзале..
– У меня денег на дорогу нет, – буркнула Варвара и отвернулась.
– Ах, какая ерунда! – отмахнулась Елена и заверила. – Господь подаст.
Потом наскоро поцеловала сестер и побежала к метро.
Вечер пятницы пролетел быстро. У Варвары еще была надежда – может, кто из старых клиентов позовет ее на уборку в субботу (другого заработка не было). Увы, телефон молчал. Прошла половина субботы, и Варвара с горечью заключила: «Все глухо, как в танке. Туфта это все – благословение».
В ответ на ее мысли тренькнул телефон.
– Вы можете прийти ко мне помыть окна после ремонта прямо сейчас? – прозвучал в трубке незнакомый женский голос и начал диктовать адрес.
Через полчаса она уже мыла окна, разглядывая квартиру, куда попала. Шкаф, набитый медицинской литературой, говорил сам за себя. Рядом полка с духовными книгами: тисненые издания Дьяченко, Феофана Затворника. Над полкой несколько икон. Разговорившись с клиенткой, выяснила: Этери – потомственный врач, лет десять ходит в соседний с Иоанно-Богословской церковью Лурджи Монастыри (грузинская церковь св. Андрея Первозванного).
На прощанье Этери вынесла Варваре обговоренные «оконные» деньги и добавила лишнее от себя:
– Возьмите, вам они больше пригодятся, чем мне.
Потом достала деревянный крестик:
– Мне несколько штук с Афона привезли. Вот, последний остался. Возьмите в честь нашего знакомства. Мы же сестры во Христе.
На другой день Варвара, обнимая рюкзак, тряслась в электричке в обществе Елены и Элисо. За окном уходили в небо величественные голубые горы. И только тут запоздало она догадалась: «лишние» деньги Этери – это точная цена билета туда и обратно, и Бог воистину благословил ее в путь. Нет, благословение священника — это серьезное дело.
* * *
Вот так и живет Варвара, набивая синяки и шишки и постепенно обретая духовный опыт. Самое главное, у нее есть общинка близких ей людей, где, бывает, спорят и ссорятся, а только связаны они незримой нитью — любовью, дарованной нам во Христе.
спасибо! даже посмеялась местами)))