Рассказы про Варвару
«В искушении никто не говори: «Бог меня искушает»;
потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но
каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью»
(Иак. 1. 13-14)
Случалось ли вам, читатель, встречать несерьезных людей? Если нет, то вот вам такой экземпляр – Варвара многогрешная и, само собой, любопытная. Короче, в вере не тверда, страстями обуреваема, духом противоречия гонима. Грехов много, а спасительного покаяния – ноль с копейками, со смирением тем паче – полная напряженка.
Круг общения у любопытной Варвары самый, что ни на есть, от церковной ограды далекий. А потому сбываются на ней слова псалмопевца Давида: «Со избранными избран будеши, а со строптивым развратишися» (Пс. 17, 27). Поэтому, если какое крепкое словечко ввернет, не обессудьте.
Словом, Варвара – ходячее недоразумение и сплошной соблазн. Люди новоначальные, читайте осторожно, в голову особо не берите, но на ус мотайте. А вы, рабы Божьи, в вере утвержденные, сотворите молитву о грешнице. Авось в разум истинный придет, иначе беда.
Меморандум
Туман висел над головой, как косматая папаха, – в двух метрах ничего не видно. Пила упрямо не хотела грызть мокрое бревно, а норовила пройтись по пальцам. Время от времени опилки фонтанчиком падали на ватники и сапоги пильщиков. Варвару распирала злость на весь мир: на гнилую погоду, на зубатую железяку, изгибающуюся змеей, и на всех верующих в целом. С того конца пилы раздался тихий совет-наставление.
– Варя, работай с молитвой. Даже в этом тебе гордыня мешает.
– Да при чем здесь гордыня? – огрызается Варвара, хотя в более спокойной обстановке легко бы согласилась со своей духовной матерью. – Вы тут жилы из себя тяните, а вашим братьям и сестрам во Христе до лампочки. Вот вы полжизни церкви посвятили, и что?
Ходят взад-вперед зубья по дереву. С того конца опять медленный и взвешенный ответ Елены:
– Достойное по делам моим приемлю. Значит, я тоже в свое время кому-то не помогла. Все, что Господь посылает, надо принимать со смирением.
– Ну, ничего себе! – взрывается Варвара. – Почему сейчас нет в церкви общего имущества, как у первых христиан? Только на словах «возлюбим друг друга», а на деле, ах, они, видите ли, молятся.
– Не греши и перекрестись лучше! Это тебя темные силы смущают.
Зубцы злобно рвали древесину. Варвара не унималась:
– Во, научились все на масонов да на темные силы сваливать! Вот погодите, я открытое письмо напишу. Меморандум!.
– Ты устала, наверное, бедная, – вздыхает Елена, опуская пилу. – Отдохни лучше. Я уж как-нибудь сама потом закончу
Спор этот был давний и по-своему обоснованный. Вот уже два года Елена мужественно тянула лямку беспросветной жизни на безлюдной горе в окрестностях Тбилиси – ухаживала за парализованной матерью и инвалидом-отцом. Единственным источником существования было стадо из шести-семи коз.
Несмотря ни на что, Елена не унывала, да еще и посмеивалась:
– Мы как отшельники. Молитвы читаем при керосинке, воду с крыши по желобу собираем. Сами пьем и скотинку поим, – и, помешивая кочергой головешки в проржавевшей печке, неизменно утверждала – Слава Богу за все!
Варваре суемудрой такое смирение и не снилось. Вместо спасительной веры в промысл Божий в голове совсем другие мысли роятся: как бы в церкви мужичков подловить и на гору к Елене заманить, чтоб женщина на непосильной работе не надрывалась. Но, увы! Представители сильного пола, во-первых, все наперечет, а во-вторых, готовы помочь лишь на словах. Как услышат о Елене, только охают:
– Как она там, бедная? Передайте Елене — мы молимся о ней.
Вот, на эту кислятину глядючи, и решила Варвара написать открытое письмо – призыв к решению общих проблем в приходе. Наспех накатанный меморандум выглядел так:
«Дорогие братья и сестры во Христе! Мы долгое время ходим в один и тот же храм, но не знаем ни адресов, ни конкретных нужд стоящих рядом. Как же нам исполнить закон Христов, не нося бремени друг друга? Чем мы хуже евреев, католиков, иеговистов, имеющих налаженную систему сведений друг о друге?
Поэтому предлагаю:
1. Сдать наши адреса священнику с кратким описанием, кто что может делать, чтобы выявить самых беспомощных и прикрепить их по месту проживания к дееспособным.
2… Сдавать всем 10% заработка или другого рода доходов в общую кассу на решение общих проблем.
3… Вывесить в притворе еженедельное сообщение о событиях прихода и возникающих проблемах.
4… Собираться после воскресной службы для обсуждения того, что надо сделать».
И так далее, все в том же духе. Вручила Варвара это рукописание священнику. Тот ознакомился с хартией и сказал:
– Что ж, зачитаю я это на проповеди. Посмотрим, что будет.
Сказано – сделано.
Прихожане в относительной тишине прослушали меморандум Варвары, не выразив особых эмоций. Священник в заключение вызвал инициатора из толпы, перекрестил и сказал:
– Благословляю тебя, Варвара, на это богоугодное дело.
Основная масса слушателей тут же спокойно разошлась, логично рассудив, что это конец проповеди. Никому и в голову не пришло сдавать свои адреса. Подошли только две бабки и один мужик с недавно отпущенной бородой. Пенсионерки с ходу стали излагать свои беды.
– Вот я, – жаловалась первая, – в прошлом годе как руку сломала, полгода дома валялась. Ко мне ни одна живая душа из церкви не пришла. Спасибо, соседи-мегрелы кормили, а то не знаю, что бы я делала.
– А у меня дом сгорел, – дребезжащим голоском докладывала вторая. – Беднее меня никого здесь нет. Запиши, деточка: Валентина Ивановна Сундукова. И никто-то обо мне не думает. У соседей второй год из милости живу.
Варвара в темпе накалякала координаты страждущих, обнадежив их, что «как только, так сразу», и приготовилась выслушать бородача в очках. Медленно выговаривая каждое слово, бородач, он назвался Семеном, сообщил фантастическое:
– У меня есть лишние деньги. Не подскажете, кому их дать?
Варвара оценила рыцарство. Надо же, одет человек в какой-то жуткий плащ «времен очаковских и покоренья Крыма», а туда же – «есть лишние деньги». Денег, правда, тут же не стало: их разделили между собой давешние пенсионерки «во славу Божью».
В последующие недели ничего интересного не произошло. Иногда подходили старушки, диктовали свои адреса (среди них кто-то пустил утку, будто Варвара главная по «гуманитарке»). Семен продолжал рассовывать по карманам их кофт свои лишние капиталы.
Варвара еще пыталась раскочегарить среднее поколение, но неизменно наталкивалась на туманные рассуждения:
– Сейчас время такое. Всем трудно.
Короче, меморандум Варвары порос мхом забвения.
Можете себе представить, в какое уныние впала Варвара из-за крушения своей великой идеи? Елена, улыбаясь, успокаивала ее:
– А ты не скорби. Кого надо, Господь Сам приведет. Сейчас времена последние. Никого осуждать нельзя. У меня и так есть два Симона Киринейских – Элисо да ты. Чего же больше? – и знай себе керосиновую лампу надраивает. – Когда я в последний раз в Троице-Сергиевой лавре была, архимандрит Кирилл мне мое сегодняшнее положение предсказал. Увидел вьяве, что меня ждет, и даже зажмурился. Но потом утешил: «Милость Божия все покроет». Так что все в порядке. Комфортно спастись невозможно.
В одно из воскресений Семен отправился с Варварой к Елене. Внял, бесхитростная душа, ее увереньям: «Там от тебя будет наибольшая польза».
По дороге, увязая в снегу, рассказывал неторопливо:
– Я очень Ксению Петербургскую почитаю, она мне всегда с работой помогает. И еще Николая Чудотворца… Я в свое время институт иностранных языков окончил. Как Союз развалился и работы совсем не стало, я пристроился окна в офисах мыть. Потом в азербайджанские деревни ездил лук собирать.
– Не страшно было туда с армянской фамилией ехать?
– Они на мою работу не жаловались, а я – на их гостеприимство. Ездил, молился. Мне на хороших людей везет. Именно азербайджанцы меня подтолкнули фотоделом заняться.
Так, с пространными разговорами дошли до ворот с проволочной оградой. Глядь, у порога Елена в ватнике стоит, собак унимает.
– Христос посреди нас! – приветствовала гостя с улыбкой. А улыбка у нее такая, что голливудские стандартные ухмылки перед нею – ничто.
Семен растерялся с непривычки:
– А что мне сказать?
Елена рассмеялась:
– Скажи: «Был, есть и будет всегда!»
Семен послушно повторил. (Потом признался, что именно это приветствие произвело на него огромное впечатление.) Елена тем временем повела его в дом с родителями знакомить, по пути поясняя:
– Мы здесь живем по-простому, все в одной упряжке. С Каркушей нашей, – кивая на Варвару, – ты уже знаком. Тайн друг от друга никаких не держим. Друг дружке помыслы открываем, чтобы темные силы искусить не могли.
Семен это слушал, слушал, а как переварил, оглоушил выводом:
– Раз я к вам сюда попал, то и у меня и никаких тайн от вас не должно быть. Можно я вам про свою личную жизнь расскажу?
Тут Елена растерялась. Потом перекрестилась, быстро сказав: «Пусть Господь это примет как исповедь». И Семен стал подробно докладывать про свои пробные браки и кто когда от него аборты сделал. От такого послужного списка Елена пригорюнилась и спросила:
– Ты сколько лет в церковь ходишь?
– Лет четырнадцать.
– А на исповеди в этом каялся?
– Нет. А что, разве надо? Я там про другое говорю, про то, что мало молюсь.
– Обязательно на исповеди батюшке скажи, чтоб он тебя от греха разрешил.
В общем, уходил Семен от Елены какой-то обновленно-радостный:
– Сколько лет в церковь хожу, а такой женщины не встречал, – пояснял он Варваре на обратном пути.
После этого Семен стал у Елены бессменным помощником и со своими многочисленными талантами и трудолюбием был просто незаменим.
Княжна-дровосек
Эту квартиру Варвара всегда старалась обходить стороной. Что хорошего можно ждать от хозяев, если в окне, в глубине комнаты виднеется огромное бордовое знамя республики. «Националисты, наверное», – думала Варвара, поминая недобрым словом митинги времен Гамсахурдиа с их бешеным дыханием ненависти.
И вот как-то Нино, хозяйка бордового стяга, зазвала Варвару на огонек. Пьет Варвара чай из сушеного инжира и удивляется, как с Нино легко говорить. Веселая, общительная, лицо открытое, со здоровым крестьянским румянцем во всю щеку. И не скажешь, что шестой десяток разменяла. А логически ожидаемого национализма и в помине нет.
Нино тем временем стала расспрашивать, откуда у Варвары царапины и мозоли на руках. Пришлось рассказать про Елену – отшельницу поневоле.
– Они кто, грузины? – заинтересовалась Нино.
– Нет, русскоязычные.
– А-а, значит, им вдвойне тяжело. Родственников, наверняка, нет. Кто мог, уже давно уехал.
Чем больше Нино вникала в ситуацию, тем больше переживала.
– Да как они вообще там живут? – и тут же предложила. – Давай в это воскресенье туда сходим!
– Это далеко, – отнекивалась Варвара. – От Мухиани пять километров пешком.
– Ну и что? Я геолог, меня этим не напугаешь. Только продукты соберу, и пойдем.
«До воскресенья, небось, сто раз забудет», – подумала Варвара и не стала ее разубеждать.
В воскресенье в семь утра Варвару разбудил звонок.
– Где ты? Я уже готова, и все собрала.
Под «все собрала», как выяснилось, подразумевалась внушительная спортивная сумка, под завязку набитая хачапури, чурчхелами, пхали и вином.
– Куда столько? – скривилась Варвара. – Не на свадьбу идем.
– Неудобно в первый раз с пустыми руками идти, – пояснила Нино. – Это все мое, из деревни, не покупное.
Пока преодолевали крутые ухабы, Нино рассказывала про свою деревню в Кахетии. Подразумевалось, что это лучшее место на земле.
– Она находится недалеко от Кварели – родины Ильи Чавчавадзе. Обязательно тебя к себе на лето заберу. Увидишь, какая там красота. До Алазани рукой подать, а вокруг голубые горы уходят верхушками в небо. Именно о них Илья Праведный сказал: «Родные горы,
Ваш сын покидает вас…»
И давай дальше наизусть шпарить. Варвара, сделав умное лицо, слушала недоумевая: «И не лень было учить?».
– Мне от мужа несколько ульев досталось, – продолжала Нино. – Со мной там недавно один случай вышел. Шла я как-то с моими односельчанами на пасеку. Дорога пролегала через ущелье. Ребята перешли по перекинутому через него старому дереву и ждут меня на той стороне. Двинулась и я за ними. В какой-то момент мой рюкзак перевесил, и полетела я с 10-метровой высоты вниз, прямо на огромные валуны. Знаешь, будто меня кто-то подхватил и мягко на землю опустил. Мои друзья в ужасе сверху кричат: «Нино, что у тебя сломано? Спина цела?» А у меня ни царапинки!
Я это к тому отношу, что в этот день Богородичное правило полностью прочитала. Где-то слышала, что святой Серафим Саровский — я его так люблю! — говорил: кто «Богородице Дево, радуйся» 150 раз в день читает, с тем удивительные вещи происходят.
Варвара не переставала удивляться: «Вот тебе и сельская жительница со знаменем в обнимку». На минуту представила себе объем работ в деревне – даже дурно стало неженке-горожанке. Вот и предложила:
– Может, лучше продать этот дом с виноградником? Возни много, а толку мало.
Благодушие Нино как ветром сдуло. Ястребом кинулась она к Варваре, только что за грудки не схватила, и – в крик:
– Как продать? Зачем продать? Как мне, грузинке, без своего вина? Шах-Аббас не смог до конца уничтожить наши виноградники! А ты хочешь, чтоб я, княжна, кому-то продала свою землю? Вот, смотри, – и она выставила вперед свои широкие, шершавые руки. – Я ведь все сама делаю: и опрыскиваю, и окучиваю, и обрезаю свой виноградник. А знаешь, как правильно надо обрезать лозу весной? Каждую веточку надо перебрать с молитвой: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!», а четвертый отросток срезать.
– И сколько литров вина в год выходит? – не унималась наша акула капитализма, уже прикинув про себя, что вино хороший бизнес и можно получить барыш..
– Когда 200, когда 500 литров получается. Это все для дома. У меня каждый день гости.
Так, кипя и бурля эмоциями, дошли до пункта назначения. Елена выбежала за ворота на лай собак.
– Христос посреди нас!
– Аминь! – просияла Нино, подтверждая приветствие троекратным поцелуем.
Варвара только хмыкнула: вот бы правителям такую любовь и единомыслие, как этим двум политическим противникам. Нино всей душой за независимую Грузию времен Давида Строителя, а Елена – за Союз нерушимый республик свободных, но без коммунистов.
После трапезы Нино приступила к бревнам. Огромный топор, который Варвара еле-еле могла оторвать от земли, летал как молния в ее руках. Хрясь-хрясь – и через минуту кругом лежали ровно разрубленные поленья. Дядя Коля, баюкая парализованную нерабочую руку, даже прослезился:.
– Нино, родненькая, кто тебя научил так рубить? Это, поди, не каждый мужик сможет.
А Нино только улыбалась и яростно крушила остатки пней и коряг. Остальные наблюдатели еле успевали таскать дрова. Само собой, княжна-дровосек прочно вписалась в общий состав.
Сердце, надрезанное ножницами
1999 год. Пасхальная служба закончилась. Все спешно кинулись разговляться яйцами, сыром и только что освященными куличами. Голубоглазая высокая девчонка кивнула Варваре:
– Ну, чё? Христос Воскресе! – и с готовностью протянула руку с малиновым пасхальным яйцом.
«Наш кадр», – растаяла Варвара. Слово за слово, Лика, как звали новое приобретение, нравилась Варваре все больше и больше. Ни тебе показных молитвенных поз, ни благочестивого елея в речах, а вместо этого простой современный базар. Разговор перекинулся на общих знакомых по церкви и на Елену, «по жизни в скорбях пребывающую». Лика навострила уши.
– А чё? Если надо помочь, я с удовольствием. Все равно от скуки дохну. Я медик! Чесслово! Я раньше в русском госпитале работала. Ты не смотри, что я шкиля-макарона. Я там, знаешь, каких бугаев ворочала! Короче, когда пойдем?
На место встречи Лика явилась в полной экипировке: на спине рюкзак, с ремня на плече завывает транзистор, в руках альбом с рисунками, который был тут же вручен Варваре с пояснениями:
– Здесь душа моя и моя жизнь поломатая.
На черном фоне было нарисовано ярко-красное сердце, надрезанное ножницами. По лезвию стекала кровь. Второй рисунок был еще абстрактнее. Белая и черная полосы. На белой – черные следы, ведущие в никуда.
– Это моя клиническая смерть. Когда я на том свете была, – бойко продолжала Лика тоном экскурсовода, – вышла моя душа из тела, а эти черные меня к себе тащили. И звуки такие: чав-чав. Будто кто по грязи шлепает. У меня такое два раза было.
Варвара слушала зачарованно. Хотела уже сунуться с советом продать абстракции подороже, но интерес к потусторонней жизни взял верх:
– И как там? На том свете?
– Ничего конкретно сказать не могу. Меня скоро назад вернули. По чьим-то молитвам. Наверное, матушка Аскитрия за меня молилась. Помнишь такую?
– Помню. Всегда у Георгия Победоносца стояла. Тихая такая, со светлым лицом.
– Во-во! А добрая, слов нет. Сама голодала, на хлебе и луке сидела, а последний кусок тебе могла отдать. И, прикинь, никогда не жаловалась. Мы за ней ухаживали, когда она заболела, а она нам свою однокомнатную отписала… Матушка мне столько всего про веру рассказывала, что я в церковь пришла. Царство Небесное, – и Лика перекрестилась.
Тем временем доплелись до ворот с изображением креста. Вышла к ним Елена с уставными словами:
– Христос посреди нас!
А потом почему-то стала молитву читать:
– Отрицаюсь от тебя, сатана, гордыни твоей, служения тебе и сочетаюсь Тебе, Христе, во имя Отца и Сына и Святого Духа.
И только после этого нас, лягушек-путешественниц, в дом завела. Транзистор, впрочем, сразу попросила выключить, чтобы «молитвенному настроению не мешать». Ликуша ошалело таращила глаза, но потом быстро освоилась и начала генерировать идеи:
– Чем помочь? Давайте я навоз у козочек почищу.
Варвара стала попутно тарахтеть про Ликины посмертные приключения, а сама участница дополняла их новыми душераздирающими подробностями. Елена слушала, не перебивая. Потом обратилась к Лике:
– Ты понимаешь, какая на тебе ответственность? Это большая редкость, чтобы человека два раза назад возвращали.
Лика почему-то скисла и вздохнула:
– Знаю.
– Впрочем, – продолжала Елена, – с меня тоже двойной спрос будет. В тридцать лет у меня был инсульт. Моя душа тоже вышла из тела. Я хорошо помню, как меня поднял белокрылый ангел и понес куда-то.
– А какого размера был ангел? – встрепенулась Варвара, любительница подробностей.
– Сейчас мне трудно сказать. Но явно выше человеческого роста. Он поставил меня перед иконой Казанской Божьей Матери. Больше ничего не помню. Потом пришла в себя.
– При чем тут икона? – спросила Лика.
– Я родилась на Казанскую, – как бы не слыша вопроса, рассказывала Елена. – Потом сама стала всем этим интересоваться, так к Богу и пришла. Мне, как инженеру-программисту, много чего вначале казалось странным: догматы, молитвы на церковнославянском языке. Потом постепенно все в голове улеглось, и появилось восхищение логичностью Божьих законов. Я их сравнивала с моей любимой математикой.
Много чего еще было тогда рассказано, и в результате Лика при прощании стала обговаривать время следующего похода.
На второй поход Лика явилась под градусом и сразу ошарашила Варвару требованием:
– Дай денег!
Получив просимое, Лика тут же купила бутылку пива и опустошила половину. Дальше стало твориться что-то невообразимое: песни и пляски народов мира по всему маршруту следования. Временами репертуар сменялся слезами. Ликуша, вращая совершенно безумными глазами, несла околесицу:
– Это они меня заставляют… Я ведь слово давала… Что же я делаю? – слезы тут же сменялись яростью, и она начинала боксировать воздух.
– Они, красноглазые твари, мне жизнь поломали! Порвать бы их на части.
Елена, увидев перекошенные лица гостей, бросилась кропить их святой водой. Кое-как Лика утихла и заснула. А, проспавшись, уже рассказывала более или менее связно.
– Стоит мне стопку выпить, все — мозги набекрень. Не могу с собой совладать. Матушка Аскитрия это знала и всячески меня поддерживала. Только с ней мне было хорошо. У нее, наверно, аура такая.
– Благодать, – тихо поправила Елена.
– Поговоришь с ней – и уходишь другим человеком. Если бы вы знали, как мне ее не хватает! Искала я таких людей в церкви, да куда там: каждый сам по себе. Батюшки-то у нас хорошие, но занятые очень. Причащаться, мне говорят, почаще надо. А у меня когда получается, когда нет. Нервы на нуле. Чуть что – психую, с родителями грызусь, а потом плачу. А у вас, Елена Николаевна, мне нравится. Спокойно… Можно, я к вам приходить буду? Даже после этого?
Елена кивнула и, глядя куда-то вдаль, задумчиво сказала:
– Тебя ко мне явно матушка Аскитрия привела. В свое время она и мне помогала в моих бедах и скорбях. А когда я узнала о ее переходе в вечность, то все думала: кто же ее досмотрел? Она же была совершенно одинокая. Оказывается, за ней ухаживала ваша семья. Не устаю поражаться, как мы все незримо связаны, – и, доставая свой пухлый синодик и ручку, спросила: – Как, говоришь, твоих родителей зовут?
Лика назвала. А Варвара уже знала, если Елена кого в свой список занесет, то это на всю оставшуюся жизнь.
Так собиралась общинка дорогих Варваре людей. Почему-то тянулись к Елене такие несхожие, а иногда странные люди.
ага
